13. ЧЕРЕЗ БУРЫЕ РАВНИНЫ
Как только они миновали цепь странных черных камней, порождавших
белые радуги, зима, к величайшему удивлению Хани, пропала. Граница снегов
была прочерчена так резко, словно ее вели по линейке. Минуту назад путники
брели едва не по пояс в сугробах, и вдруг под ногами жалобно заскрипел
крупный серо-желтый песок. Нельзя сказать, что стало намного теплее, но
когда остался за спиной жуткий ветер, созданный белыми радугами, когда
перестала бить в лицо секущая ледяная крупа, Хани почувствовал себя много
лучше. И в очередной раз решил, что вот сейчас-то они отдохнут... Потом
вспомнил, как менялись за время пути его представления об отдыхе, и
засмеялся. Брат посмотрел на него, как на ненормального, но промолчал.
Правда, завеса туч стала еще ниже и плотнее, небо превратилось в
настоящий потолок, выкрашенный тусклой серой краской, по которому так и
тянуло постучать кулаком. Из-под краски еле просачивался грязно-желтый
свет. Нечто похожее они видели на Большом Болоте, но теперь все было
мрачнее, беспросветнее. В воздухе разлился странный горьковатый привкус,
от которого першило в горле и слезились глаза.
Хани с любопытством смотрел вокруг. Это надо было обязательно
запомнить. Про Сумеречный Край рассказывали столько небылиц, что хотелось,
вернувшись домой, как-нибудь небрежно сказать: "А вот когда я там был..."
Но тут ему вспомнился Грифон, и он снова рассмеялся.
Все казалось обычным, но в то же время местность неуловимо менялась,
незаметно, капля по капле, переливаясь в нечто совершенно незнакомое.
Подсохшую ломкую желтоватую траву и жалкие метелки ковыля постепенно
сменили невысокие, всего в два человеческих роста, странные деревца. Их
ветки росли кольцами вокруг ствола и вместо листьев были покрыты
коричневыми мягкими иголочками. Деревца были очень хрупкими, при малейшем
толчке они с тихим хрустом ломались, падая на землю, верхушка рассыпалась
на кусочки. Их древесина больше всего напоминала крупноячеистую губку, до
отказа пропитанную водой. Она загоралась с большим трудом, и каждый раз,
пытаясь развести костер, путники тратили очень много времени. Горел же
такой костер нежарким синеватым пламенем, с массой прозрачного зеленого,
очень ядовитого дыма, но зато почти не давая тепла. Поэтому приготовление
горячего чая стало настоящей проблемой.
Четыре дня пролетели, как один. Что еще удивляло Хани - снова полное
отсутствие зверей и птиц. Если на Болоте это можно было понять и
объяснить, то что мешало им жить здесь? Конечно, не слишком хорошо, но
Хани уже видел места и похуже. В то же время по ночам в зарослях они
постоянно слышали шуршание, возню, сопение, попискивание, потрескивание.
Однако едва день загорался тусклым светом, как все моментально стихало,
только на песке появлялись неясные ряды мелких ямочек - все, что
оставалось от следов. Лишь однажды, отправившись за топливом для костра,
Хани натолкнулся на четкий отпечаток. Постоял, остолбенев, посмотрел на
него, подумал и вернулся назад, не сказав об увиденном никому.
Чем дальше они продвигались к северу, тем больше в песке становилось
камней, равнина начала бугриться белыми меловыми холмами, которые поросли
теми же непонятными деревьями. Когда Хани спросил у Рюби, что это такое,
она хмуро ответила:
- Эти... деревья... росли здесь много тысяч лет назад. Почему они
снова вернулись в эти края, я не знаю. Даже нам, Радужникам, не известно
все, что творится в Сумеречном Краю. Их не должно, понимаешь, не должно
быть здесь. - Потом она тяжело вздохнула и добавила: - Когда-то эти места
были житницей Анталанандура Счастливого. Насколько хватало глаз вокруг
колыхались золотые волны хлебов. Я догадываюсь, кто превратил их в серую
пустыню, но не представляю - как. У него для этого было слишком мало сил.
- Хозяин Тумана? - спросил Чани, но так уверенно спросил, что скорее
это было утверждение, а не вопрос.
- Он, - подтвердила Рюби.
Чани прикрыл глаза и тихо сказал:
- Он ответит за все. И если он надеется на быструю смерть... - Чани
внезапно замолчал, словно прикусив язык. Такая жуткая ненависть прозвучала
в его голосе, что Хани испугался за него. Снова старший брат стал похож на
каменную статую на развалинах затопленной Большим Болотом Джайнангалы, и
такое превращение не радовало.
Она появилась перед путниками совершенно неожиданно. Просто сероватый
полусвет-полумрак, витавший в воздухе, слегка уплотнился, превратившись в
огромный расплывчатый, такой же серый силуэт, выросший на гребне песчаного
холма. Раздалось дробное костяное щелканье.
Хани, мгновенно почуяв опасность, повернулся, схватил Рюби за руку и
помчался в сторону видневшегося справа невысокого белого обрыва, зиявшего
большими округлыми черными пятнами провалов. Он догадался, что там пещеры,
в которых можно укрыться от неожиданно появившегося врага. А в том, что
это враг, Хани не усомнился ни на миг.
Они мчались так, что песок горстями летел из-под каблуков. Тяжелые
плащи метались за плечами, цепляясь за ноги, мешали, останавливали...
Песок тоже стал вдруг предательски мелким, стараясь засосать ногу
поглубже, не спешил ее отпускать. В голове глухо бухали кузнечные молоты,
перед глазами мелькали радужные пятна, постепенно окрашивающиеся красным.
Прохладный воздух начал жечь горло.
Почти без чувств они влетели в узкую расселину, вымытую дождями в
мягкой породе. Хани сильно ободрал себе локоть, ударившись о камень.
Бежавшему последним Чани едва не пришлось плохо - преследователь попытался
схватить его, но не успел на одно мгновение. Чани отделался разодранным
плащом.
Чуть отдышавшись, Хани решил посмотреть, от кого же они спасались. Он
собрался было выглянуть наружу, однако необходимость в этом сразу отпала -
в пещеру сначала просунулась кошмарная голова, а потом преследователь
попытался пролезть целиком. Но, к счастью, узкий вход не позволил ему это
сделать.
Громко щелкая клювом, в пещеру рвалась огромная - более восьми локтей
ростом - птица. Ее тело было покрыто длинными волосовидными сине-зелеными
перьями с металлическим отливом. Противная зеленоватая морщинистая кожа,
напоминавшая змеиную шкуру, покрывала короткую толстую шею. На несуразно
большой голове торчал клюв, похожий на топор. Вокруг красных сверкающих
глаз росли венчики желтых перьев, и от этого блеск глаз казался еще ярче.
Массивные желтые лапы имели по четыре пальца с длинными кривыми когтями.
Заметив, что на нее смотрят, птица злобно защелкала клювом,
встопорщила куцые крылышки, которые явно не могли поднять ее в воздух.
Потом еще пару раз попыталась протиснуться в пещеру. Снова ей это не
удалось, что привело птицу в неописуемую ярость. Злобно клекоча, она стала
рыть песок и молотить клювом по камню. Хани с тревогой увидел, что хрупкий
известняк крошится под ударами. Но при всей дикой силе птице было очень
далеко до Каменного Дятла, и Хани успокоился.
- Ну и тварь, - с отвращением сказал Чани, закончив осматривать плащ,
распоротый ударом когтя, как бритвой.
- Еще одна загадка, - сказала Рюби. - Эта птица - ровесница странных
деревьев на равнине. Откуда она? Вообще мне начинает казаться, что вдруг
вся эта страна незаметно провалилась в прошлое. Не могли все они дожить до
наших дней сами по себе, здесь кроется черный умысел. - Она усмехнулась и
обратилась к птице: - Откуда ты взялось, порождение черных годов?
Птица даже захлебнулась злобой, разевая клюв в напрасной надежде
схватить кого-нибудь. Красные глаза позеленели, зато шея, наливаясь
кровью, начала краснеть. Однако, несмотря на все старания, прорваться
внутрь ей не удалось. Птичья голова пропала, в пещеру просунулась лапа,
наскребшая кучу песка и пыли, потом исчезла и она.
- Ушла? - предположил Хани спустя какое-то время.
- Как бы не так, - насмешливо ответил Чани. - Здесь где-нибудь
притаилась. Сидит поблизости, подкарауливает.
Точно подтверждая его слова, снаружи донеслись злобный клекот и
костяное щелканье.
- Ну и что? - легкомысленно присвистнул Хани. - Мы снова пустим в ход
огонь и испепелим ее.
- Ты полагаешь, что можно жечь все подряд, что попадется тебе в
дороге? - неприязненно спросила Рюби.
- Но ведь это враг, - недоумевал Хани, которого отчуждение Рюби
резануло очень больно.
- Нельзя обращать данную тебе силу против природы. Я не замедлю сжечь
творение черных рук, но никогда не причиню вреда живому существу, даже
если его вынудили выступить против меня.
Хани только махнул рукой, выслушав отповедь, а когда Рюби попыталась
улыбнуться ему, немедленно отвернулся изображая оскорбленную невинность.
Осада была не слишком долгой. Вскоре снаружи послышалась шумная
возня, топот, раздались скрипучие вопли птицы. Похоже, она кого-то
заметила. Но кого? Врага или добычу? Судя по торжествующей нотке в криках,
птица решила, что добычу.
Чани осторожно подполз к выходу и выглянул наружу.
Птица стояла недалеко от пещеры, но совершенно про нее забыла. Она
злобно топала ногами, поднимая клубы пыли, пригибала голову к самой земле
и немелодично орала. Ее вопли ничуть не напоминали птичье пение, скорее
это была смесь криков дюжины дерущихся котов с барабанной дробью. А к ней,
не спеша, легкой изящной походкой, словно пританцовывая, подходил
диковинный зверь. Сначала Чани принял его за леопарда, но, приглядевшись,
понял, что ошибается - лапы зверя были длинными и стройными, как у собаки.
Подойдя к птице на расстояние полусотни локтей, зверь остановился и
склонил голову набок, с любопытством разглядывая пернатого хищника. Его
желтая шкура слегка подергивалась, черные пятнышки так и играли, зверь еле
заметно переминался с ноги на ногу, словно ему было трудно стоять
неподвижно.
Птица буквально зашлась от злости, кипя и плюясь, даже кричать больше
не могла - горло перехватило. С каким-то сиплым мычанием она бросилась на
зверя. Тот, сверкнув изумрудными глазами, сделал великолепный скачок вбок,
и птица, гулко топоча, с шумом и завываниями пронеслась мимо.
Остановившись, она недоуменно завертела головой, свирепо щелкая огромным
клювом, способным одним ударом разрубить надвое и гораздо более крупное
животное.
Но зверь ничуть не испугался. Напротив, он смотрел на птицу
совершенно бестрепетно, даже позевывал, ему явно было интересно и ни
капельки не страшно.
Птица превратилась в настоящий вулкан и снова бросилась на зверя. Он
повернулся и не спеша затрусил прочь, время от времени поглядывая через
плечо на несущегося пернатого убийцу.
- Сейчас догонит, - с горьким сожалением прошептал Чани. Зверь ему
очень понравился.
- Догонит? Как бы не так, - хмыкнула подошедшая Рюби. - Кажется, нам
предстоит любопытный спектакль.
Клокоча, как кипящий котел, птица мчалась на зверя. Чани не уловил
момента, когда его ленивая развалистая трусца перешла в упругий
пружинистый бег. Зверь словно плыл над землей, далеко вперед выбрасывая
сильные лапы. На морде у него было написано презрение, он по-прежнему с
игривым любопытством поглядывал на гнавшуюся за ним птицу. Ее тяжелые
когтистые лапы поднимали тучи пыли, но, несмотря на все свои старания, она
не могла приблизиться к зверю ни на шаг. Тот легко несся по кругу в
широкой котловине у подножия холмов, как бы предлагая невольным зрителям
полюбоваться редким зрелищем. Глядя на его веселую морду, никак нельзя
было подумать, что за ним гонится тварь, жаждущая его крови.
- Кто это? Я никогда не читал о таких зверях, - спросил кончивший
обижаться Хани.
- Когда-то они жили в зверинцах Джайнангалы и сопровождали охотничьи
выезды повелителей Анталанандура. Странно, что он остался жить здесь, ведь
он любит тепло и должен был уйти на юг, - объяснила Рюби.
- А как его зовут?
- Это нсуи-физи, или пардус.
Тем временем птица, изрядно запыхавшись, начала постепенно настигать
зверя. Чани даже скривился. Но зверь, заметив, что его догоняют, без
малейших усилий прибавил ходу, и птица словно замерла на месте.
Гонки продолжались уже более двух часов. Зверь явно развлекался. Он
то подпускал птицу поближе, то снова уходил от нее. Ее держали только
невероятная, неописуемая злоба и глупость - другой бы давно сообразил, что
погоня бесполезна - да ослиное упрямство. Из клюва птицы уже летели клочья
желтоватой пены, ее шатало, но она бежала, бежала и бежала...
- Пардус может бежать и втрое быстрее, - сказала Рюби. - Как стоячую,
он обходит скаковую лошадь. Никто на земле не может состязаться с ним. Да
и в небе из птиц разве что только сокол...
Но тут гонка подошла к концу. Птица зашаталась и рухнула на песок
прямо под пещерой, потеряв последние остатки сил. Она лежала неряшливой
серой грудой, шумно вздыхала и беспорядочно дергала ногами, пыль покрыла
некогда блестящее оперение.
Зверь остановился, посмотрел на нее. Кажется, его разочаровало, что
интересная игра закончилась так быстро, он был совсем не против побегать
еще. Пардус подошел вплотную к птице и потрогал ее лапой. Та дернулась,
щелкнула клювом, пытаясь поймать дерзкую лапу, но зверь вовремя отскочил.
Подняться сил у птицы уже не осталось. Глаза ее закатились, она замерла,
даже дышать перестала. Зверь еще раз потрогал ее. Птица никак не
отреагировала на новое оскорбление. Тогда зверь чихнул, повернулся и
собрался уходить.
- Сдохла? - громко спросил Хани.
- Не думаю, - ответила Рюби. - Они всегда отличались исключительной
живучестью. Другое дело, что ей сейчас придется дня два отлеживаться. Но,
полагаю, оправится.
Услышав голоса, зверь обернулся. И вдруг неожиданно для самого себя
Чани свистнул ему. Зверь дернул ушами. Чани свистнул второй раз, и пардус
вприпрыжку, пританцовывая, направился к ним. Присел, внимательно осмотрел
путников. Его глаза продолжали лучиться весельем. Чани поманил его рукой.
Зверь подумал немного и послушался - подошел к нему и, хрипло мурлыча,
стал тереться о грудь, как простая домашняя кошка. Чани почесал ему за
ухом, зверь довольно заурчал, встал на задние лапы, положил передние ему
на плечи и длинным горячим языком старательно облизал Чани обе щеки.
- Отстань, хулиган, - беззлобно отругнулся Чани, вконец ошеломленный.
Зверь смешливо фыркнул и не спеша удалился, довольный до предела.
- Вот видишь, - сказала Рюби. - А ты еще сомневался. - Она погрозила
Хани пальцем.
- Нет, - возразил Чани, - ты не права. Ведь это королевский ловчий.
Это совершенно особый зверь, его нельзя равнять с простыми дикими
животными.
- Может быть, и так, - странным тоном произнесла Рюби.
- Глупо в этом сомневаться, - убежденно закончил Чани.
На этот раз Рюби промолчала, но Хани заметил, что она погрустнела.
Дальнейший путь тоже был беспокойным, что-то изменилось вокруг них.
Совсем неуловимо, незаметно, но в сердце поселилась тревога. Может, от
того, что небо начало наливаться недобрым, зловещим красноватым свечением?
Или в воздухе разлился едва уловимый привкус горечи, от которого хотелось
кашлять?
Перед ними тянулась все та же невыразительная серая равнина. Песок
мешался с чахлой коричневатой землей. То и дело попадались непонятные
белесые проплешины, точно кто-то высосал краски из земли. Снова поднялся
ветер. Правда, на этот раз он нес солоноватый привкус недалекого моря, но
опять в нем летела стылая ледяная крошка, больно режущая лицо. Жиденькие
бледно-коричневые кустики послушно мотались в такт порывам ветра и,
казалось, корчились от боли. Хани поддался нахлынувшему чувству тревоги и,
прикрывая ладонью красные, слезящиеся глаза, то и дело напряженно
вглядывался вдаль, пытаясь разгадать: какая же опасность подстерегает их
на сей раз? Но впереди колыхалась однообразная серая муть с коричневыми
разводами. Похоже, им предстояло забыть, что существуют в мире иные цвета,
кроме трех: черного, серого, коричневого. Видимо, те же опасения испытывал
и Чани, потому что он часто хватался за рукоять меча, кусал губы и
беззвучно шептал какие-то проклятия.
Постепенно краски начали бледнеть, хоть и трудно это было
представить. Все заполнил белесый оттенок выцветшей на солнце ткани. Все
цвета как бы растворились друг в друге, образовав неописуемый словами
отвратительный оттенок, какую-то невидимую, непрозрачную жидкость,
затопившую все вокруг. Постепенно пропала линия горизонта, они брели
наугад, руководствуясь только интуицией, особенно когда исчезли коричневые
холмы слева, еще позволявшие кое-как ориентироваться. Воздух наполнился
протяжным приглушенным низким звуком, напоминавшим рокот очень далекой
каменной лавины.
И она налетела.
Какая-то мягкая горячая волна подхватила Хани. Он почувствовал, что
поднимается в воздух, переворачивается, крутится... Хотя по-прежнему
прочно стоял на земле. Все плыло перед глазами, рот заполнила вязкая
слюна, дышать стало трудно, как в бане, заполненной обжигающим влажным
паром. Рядом болезненно вскрикнула Рюби, охнул и застонал Чани.
Когда к Хани вернулась способность видеть и рассуждать спокойно, он
различил, как прямо на глазах бледнеет его черный плащ, словно кусочек
бумаги, пропитанный тушью, бросили в воду. От плаща расходились дымчатые
черные разводы, таявшие в воздухе, а сам он белел. То же происходило с
сапогами, дорожными сумками...
Вдруг Хани заметил, что Рюби, смертельно побледнев, опускается на
землю. Он бросился, подхватил ее.
- Что с тобой?
Она только застонала в ответ. Чани выхватил меч, который гудел и
звенел, разбрасывая синие искры. Вокруг светящегося лезвия этот непонятный
туман как будто стал пореже, синева не перетекала в него.
- Обесцвет... - слабо прошептала Рюби.
Хани растерялся. Что делать? Они столкнулись с колдовством, которое
оказалось сильнее Рюби. Ее нужно было спасать. Но как?
Решение пришло само собой. Этот туман высасывал цвета из всех
предметов: из растений, даже из камней. Хани вспомнил сияющий рубин,
который им дал когда-то Дайамонд. Видимо, бледнел и он. Значит, туману
нужен красный цвет. Красное... Что же красное у него есть? Только одно...
Хани решительно выхватил меч, быстро задрал левый рукав и полоснул по
руке лезвием. Горячая дымящаяся струя крови хлынула из раны. Часть ее
впиталась в лезвие, а часть - начала растворяться в прозрачном тумане,
окружавшем их. Красные, вишневые, малиновые стрелки пробежали в разные
стороны... Тотчас раздался протяжный стонущий звук, исполненный такой
ненависти, что его шатнуло. Он испугался, что Рюби стало совсем плохо. Но
это стонала не она. Еще раз эхо пролетело мимо них, и разом, как исчезает
кусок льда, брошенный на раскаленную добела плиту, пропало душившее их
наваждение.
Силы быстро возвращались к Рюби. Она открыла глаза, посмотрела на
разрезанную руку Хани, закусив губу, поднялась и стала торопливо бинтовать
ее куском из холста своего мешка.
Когда все было кончено, Хани спросил:
- Что это напасть?
- Еще один колдовской туман. Он похищает цвет, и смертельно опасен
для меня, - ответила Рюби. - Ведь я всего лишь... - Она болезненно
поморщилась.
- Почему же он пропал так быстро?
- Ты угадал, что его нужно насытить красным цветом. Но Обесцвет не
выносит живой цвет. Даже капля крови была для него страшной отравой. Так
же, как... - Она не договорила. - Спасибо.
Хани смутился.
- Не стоит...
- Смотрите, - Чани подошел, держа в руке брошенный братом меч. Он
стал точно таким же, как и его собственный, с той лишь разницей, что
светился не синим, а пронзительным зеленым цветом. Гораздо ярче, чем
изумруд.
- Ого, - восхищенно присвистнул Хани. - Теперь, значит, я тоже смогу
рубить камни.
- Конечно, - усмехнулась Рюби. - Но только эти мечи предназначены
несколько для иного.
- А для чего? - хором спросили братья.
- Это вы узнаете чуть позднее, - как это бывало уже не раз, Рюби
уклонилась от прямого ответа.
- Но почему они приобретают свои волшебные качества только напившись
крови? - поинтересовался Чани. - Они созданы черными руками?
- Ты невнимателен, - упрекнула его Рюби. - Чьей крови?
Чани наморщил лоб, соображая. Потом удивленно посмотрел на нее.
- Нет. Так же не бывает.
- Почему?
- Ведь меч - орудие убийства.
- Ты не прав. Это оружие. И как всякое оружие он может попасть в
разные руки. Меч может принести людям свободу, а может поработить их.
Черный меч не может творить добрых дел, а эти - не могут быть использованы
во зло. Они сразу погаснут, превратившись в бесполезные игрушки.
- В чем дело? Объясните, - попросил Хани, для которого этот разговор
казался беседой на чужом языке, он так и не понял, о чем идет речь.
- Только тот, кто готов пожертвовать своей жизнью ради других, готов
пролить свою кровь, чтобы спасти кого-либо, сможет придать этим мечам
волшебную силу, - ответила Рюби. - Когда-то, очень давно, их было выковано
четыре. Зеленый, синий, красный и голубой. Земля, вода, огонь и воздух
отдали им свою силу. Свою _ч_и_с_т_у_ю_ силу, - подчеркнула она. - И если
они соединятся все вместе, то нет такого зла, которое устояло бы перед
ними. Хотя по отдельности они не всемогущи.
- Вот как, - Хани с восхищением посмотрел на свой меч. Взмахнул им
так, что воздух зашипел, разрезанный сияющим лезвием.