Глава 10. 300 сбитых и бриллианты
Если я сражаюсь за законного короля, тогда монархи мне ровня.
Аноним
Когда Эрих на третьей неделе июля 1944 вернулся на Русский Фронт, он обнаружил, что численное превосходство русских ВВС возросло еще больше. Численность английских и американских самолетов, поставленных по Ленд-лизу, осталась прежней, но орды Яков, Лаггов, Илов и Мигов множились с ужасающей скоростью. Пилоты русских истребителей научились драться еще лучше. Раскрашенные красным самолеты гвардейских авиаполков были укомплектованы блестящими талантами. Лучшие из гвардейцев, такие как Кожедуб, Покрышкин, Речкалов и другие, имели по 50 и более побед над пилотами Люфтваффе. Это были исключительно опасные противники.
Агрессивный германский пилот летом 1944 на Восточном Фронте мог найти цель прямо у своего порога. Самолеты красных встречались уже через 15 минут после взлета, что означало многочисленные схватки. Успехи Эриха продолжали расти. С 20 июля по 22 августа 1944 он сбил еще 32 самолета. Теперь на его счету было 282 победы, он в одиночку уничтожил более 15 эскадрилий советских самолетов. Единственным его соперником за титул самого результативного аса был Герд Бакгорн. Ненадежная связь и задержки официальных подтверждений побед несколько недель держали Эриха и Герда (человека, которым он восхищался больше других) ноздря в ноздрю. [143]
Великий пилотажник, Бакгорн был приверженцем того, что немцы называли «воздушным цирком». Постоянный и быстрый рост счета Бакгорна был обусловлен его снайперской стрельбой. Как и Ралль до него, Бакгорн получил ранение, которое надолго приковало его к земле. В июне 1944 в боях с американцами над Плоешти Герд был тяжело ранен. Теперь он занимался изучением потолка госпитальной палаты, тогда как Эрих продолжал истреблять самолеты красных.
23 августа 1944 стало для Эриха большим днем. В 3 вылетах он сбил 8 самолетов и довел свой общий счет до 290 побед. Он обошел Герда Бакгорна и стал самым результативным асом не только Люфтваффе, но и вообще за всю историю воздушной войны. Когда вскоре после этого Бакгорн был переведен в систему ПВО рейха, его соперничество с Хартманном за первенство завершилось. Но впереди лежал новый рубеж.
Лихорадочное возбуждение завладело товарищами Эриха по эскадрилье, когда приблизилась неслыханная цифра 300 сбитых самолетов. До этого рубежа оставалось полшага, но какой-нибудь везучий Иван или несчастный случай могли помешать Эриху сделать этот шаг. Напряжение в эскадрилье возрастало все больше и больше.
Всего 4 года назад полковник Вернер Мёльдерс первым превзошел рекорд Рихтгофена — 80 побед. Затем он же первым одержал 100 побед. В Германии это восприняли с гордостью и недоверием. Но теперь эти 100 побед казались замшелой исторической диковиной. Эрих Хартманн вплотную приблизился к отметке 300 побед.
Когда блестящий, но недооцененный Гордон Голлоб 29 августа 1942 поднял достижение Мёльдерса до 150 самолетов, это стало еще одной исторической вехой. Однако такие асы, как Оэсау, Лютцов и другие дышали в спину Голлобу. В блеске славы на Восточном Фронте Герман Граф побил следующий рекорд, одержав 200 побед. Однако достаточно быстро и другие пилоты достигли этого рубежа. Вальтер Новотны из JG-54 поднял планку до 250 побед, но и его обошли Гюнтер Ралль, Отто Киттель, Герд Бакгорн, Эрих Хартманн. Магическая цифра 300 притягивала и завораживала. Хартманну оставалось всего 8 самолетов, чтобы достичь ее.
К счастью, это состояние высочайшего напряжение осталось зафиксированным на бумаге. Обер-фельдфебель Карл Юнгер, одно время летавший ведомым Белокурого Рыцаря и долгое время бывший его товарищем, сохранил достаточно благоразумия, чтобы записать на бумаге свою версию событий того дня, когда Эрих добился величайшего триумфа.
Карл Юнгер по праву считался асом в JG-52. Агрессивный, высокий, черноволосый подвижный пилот одинаково охотно рвался в бой и развлекаться. [144] Хартманн вспоминает один случай в Кракове, когда после чудовищной трехдневной пьянки эскадрилья получила приказ перебазироваться в Варшаву. Юнгер лежал на своей койке, не в силах поднять головы. Он был совершенно гол, если не считать темных очков на носу. Он просто не мог выполнить приказ, и эскадрилья улетела без него.
Через 2 часа Юнгер появился в Варшаве в одиночку на своем Ме-109. Эрих и остальные пилоты следили, как он заходит на посадку. Как раз перед тем, как он должен был сесть, на травяном поле показался польский фермер, погонявший лошадей с двумя большими возами сена.
Юнгер с оглушительным треском врезался в эту буколическую процессию. Все заволокло огромное облако пыли и сена, из которого пулей вылетела перепуганная лошадь. Громкий треск все еще звучал, пока пилоты бежали к облаку пыли. Когда они подбежали к месту катастрофы, все, что осталось от истребителя — это куча исковерканного металла, в которой никто не признал бы самолет. Эрих уже собрался было вслух пожалеть, что Юнгер погиб так глупо, как из-под кучи обломков раздались ругательства. Юнгер выполз из кучи хлама и поднялся на ноги. Темные очки все еще торчали у него на носу. Он сказал: «Слава Богу, я опять на земле». На следующий день он уже совершил боевой вылет.
Карл Юнгер позднее послал историю, которую записал 24 августа 1944 Уш Хартманн. Он хотел, чтобы Уш сохранила об Эрихе хоть какую-то память, так как было совершенно неясно, вернется ли он живым из советских лагерей.
«На передовом аэродроме
24 августа 1944
Записано обер-фельдфебелем Карлом Юнгером
Вчера для нас был великий день. День, не имеющий аналогов в истории воздушной войны. Мой командир, обер-лейтенант Эрих Хартманн, обладатель Дубовых Листьев с Мечами, в ходе 2 вылетов сбил 11 вражеских самолетов. Таким образом число его побед достигло 301. Он первый перешел отметку 300, и потому стал лучшим пилотом-истребителем в мире.
Еще вчера добрые знамения начали витать над аэродромом. У всех на устах был только один вопрос: «Достигнет отметки 300 сегодня? Сделает ли это Буби?» Все мы были полны возбуждения и ожидания. За день до этого наш командир послал в преисподнюю восьмерых Иванов и достиг цифры 290 побед. Вчера утром погода была плохой. Только к полудню развиднелось, что сократило время полетов до половины дня. После завтрака пилоты совершили первый вылет, и наш командир не упустил своего [145] шанса. Сразу после того, как он со своим ведомым взлетел, мы начали считать минуты.
Ровно через час на горизонте появились 2 самолета и пошли к аэродрому. Ме-109 в знакомой раскраске нашего 22-летнего «Старика» покачал крыльями, развернулся и выполнил второй заход, снова покачав крыльями. Затем еще и еще... пять и шесть раз. Все хлопали в ладоши и кричали от радости. Наш командир теперь имел 296 побед. Осталось всего четыре. Hals und Beinbruch!
Мы с трудом дождались, пока механики подготовят 2 самолета к новому вылету. Заправка и перевооружение, казалось, никогда не закончатся. Тем временем, среди нас начались споры. Сделает он это сегодня, или нам придется ждать следующего дня? Внезапно поступил приказ взлетать. Все разбежались по машинам, белокурый командир занял место в головной.
Он легко прыгнул в кабину и сам застегнул ремни, спокойный и уверенный, как всегда. Его лицо совершенно не отражало никаких эмоций. Только легкая тень улыбки играла в уголках губ. Очень холодная. Спокойно и методично он начал проверку приборов перед решающим и историческим вылетом, который поставит его впереди всех остальных пилотов. Для тех, кто это видел, такое зрелище было уникальным опытом.
По его знаку техники начали запускать моторы. Сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее стартеры набирали обороты. Потом легкий толчок, раскручивающий пропеллер, и наконец мотор начинает работать. Техники отбежали, и командир начал рулить на взлетную полосу. Ведомый следовал за ним.
Они притормозили, развернувшись против ветра. Грохот моторов больно ударил по ушам. Наконец они пошли на взлет. Пыльные вихри поднимались с высушенной солнцем земли, когда истребитель мчался вперед и легко взмывал в воздух. Две машину взяли курс на восток. Что принесет следующий час? Вместе с репортером мы поехали на передовой КП, где все уже тряслись, как в лихорадке. Мы помчались к радисту, сидевшему в наушниках. Он слушал радиопереговоры между самолетами. Он дал нам наушники, мы подключились и слушали...»
Репортером, сопровождавшим Карла Юнгера в тот исторический день, был военный корреспондент Гейнц Эккерт, который сам слушал рацию и потом написал отчет.
«Переговоры между самолетами в воздухе, с помощью которых пилоты обмениваются информацией, очень кратки. Говорится только самое важное. Здесь все слова имеют особый смысл. Часто одно слово может означать целое предложение. Иногда в диалогах следуют долгие перерывы, [146] иногда вопросы и ответы следует пулеметной очередью. Голоса поднимаются до драматического крещендо, когда в течение нескольких минут вражеские самолеты один за другим летят вниз. Затем два слова, иногда одно, характеризуют случившееся, однако слушатели на земле целиком поглощены захватывающим дыхание возбуждением.
Теперь все собрались вокруг радиста и двух плохих приемников головных телефонов. Это могло случиться в любой момент. Радист нажимает кнопки на своей установке... он немного нервничал, так как боялся пропустить сообщение о победе.
15.44. Хартманн — земле: «Видите ли вы противника?» «Нет». «Какого черта они погнали нас?»
15.50. Земля — Хартманну: «Вражеские самолеты приближаются к Сандовцу».
15.51. «Восьмая эскадрилья, следить!.. «Эйркобры»... проклятье!..»
16.00. «В яблочко!»
16.03. «В яблочко!»
16.06. «Следите сзади и сверху! «Кобры» справа! В яблочко!»
16.07. «Следите сверху!»
16.09. «Мы прикончим этого!»
16.10. «Внимание! В яблочко!» Вызов ведомого: «Поздравляю с тремя сотнями!» Земля — Хартманну: «Поздравляем!»
Следующие пять минут радист не может принять ни одного сообщения. В эфире все смешалось. Он не может понять ни единого слова из-за шипения и треска. Потом прорывается.
16.15. «Шесть километров западнее Сандовца. 6 легких бомбардировщиков, высота 2000 метров, кружат... А-а... здесь еще эшелон. Это Пе-2».
16.17. «Восемь километров восточнее Островца, высота 3000 метров, группа истребителей... Вы не можем перехватить их, проклятье!»
16.19. «Задайте им!...»
16.20. «В яблочко! Взорвался!»
16.23. Ведомый Хартманну: «Смотри, 2 самолета позади нас слева. С ними 1 истребитель».
16.27. «Одиночный самолет слева! Это твой...»
16.29. «Смотри назад!» «Принял».
16.35. Ведомый — Хартманну: «Поздравляю!»
16.37. «Идем на посадку, я качну крыльями 5 раз».
Всего час назад он сидел с нами перед палаткой, расстегнув рубашку и подставляя грудь освежающему ветерку. Он задумчиво смотрит вдаль о чем-то мечтает, пока мы говорим о его невесте. Ее фотография стоит на столе. [147] Он смотрит вниз на свою грудь и смеется счастливым смехом беззаботной юности.
Он говорит: «На моей груди появился волосок. Я становлюсь мужчиной!» В этот момент его вызывают к самолету, чтобы он отправился в свой исторический вылет. Приподнялся уголок занавеса над его внутренним «я».
Теперь снова обратимся к отчету обер-фельдфебеля Карла Юнгера, чтобы описать поднявшуюся на аэродроме суматоху.
«Новость о трехсотой и триста первой победах все восприняли с облегчением. Каждый тут же оказался ужасно занят. В последние минуты перед возвращением командиры были спешно сплетены гирлянды. Щиты раскрашены, надписи сделаны, развешаны грубые знамена. Все наземные команды кружатся, как рой пчел, а Биммель горды и прямой среди них.
Вскоре должны были вернуться самолеты. Все, кто мог бросить свой пост, побежали к месту парковки самолета командира. Майоры, капитаны и лейтенанты смешались в одну массу с механиками и техниками, объединенные общим желанием выразить свое уважение. У меня под мышкой были зажаты бутылка шампанского и два стакана.
Чтобы не опоздать в этой суматохе, я сорвал проволоку с горлышка бутылки. Пробка хлопнула и взлетела в небо по высокой дуге. Я быстро прикрыл ладонью горлышко. Не потерять ни капли. Внезапно я обнаружил, что один печален в толпе. Все радовались. У меня осталась только одна мысль: «Я надеюсь, мой командир скоро вернется. Я надеюсь, он скоро вернется».
Он словно послушался моего мысленного приказа. Карая-1 прогрохотал над аэродромом. На сей раз лейтенант Хартманн пять раз качнул крыльями. Лишь немногие могли понять, какой энергии и концентрации потребовало это от него.
После пятого захода лейтенант Хартманн рванул машину вверх и под радостные крики толпы товарищей совершил идеальную посадку. Он легко отвел машину на стоянку, а мы с нетерпением ждали момента, когда он выключит мотор. Однако он не спешил порадовать нас. Он несколько раз снова запускал мотор. Так как фонарь был откинут, воздушная струя била ему прямо в лицо. Единственный, кто смог пожать ему руку и поздравить в этот момент, был Биммель Мертенс, командир его наземной команды. Остальные стояли и ждали разрешения.
Когда грохот мотора перешел в ворчание, и пропеллер дернулся в последний раз, перед тем, как остановиться, все уже не могли сдерживаться. [148]
Временный командир группы Вилли Батц прыгнул на крыло. Командир JG-52 полковник Дитер Храбак оказался рядом с ним. Они трясли руку командира. Мы вытащили его из кабины, как только он откинул фонарь, и теперь он сидел на плечах двоих товарищей. Одним из них был гордый Биммель Мертенс.
Ему на шею одели свитый в последнюю минуту венок. Тут подскочили репортеры и принялись его фотографировать. Они снимали командира со всех сторон, и мы начали терять терпение, хотя знали, что это не надолго.
Командир попросил спустить себя со своего высокого сиденья. Как только его ноги коснулись земли, вся толпа бросилась пожимать ему руку, хлопать по спине или старалась по крайней мере перехватить его взгляд. Никто из присутствующих не забудет этих минут. Когда возбуждение немного улеглось, толпа чуть поредела, и мы пошли к своим палаткам.
Тем временем притащили столы и стулья, и мы без ограничения уселись вокруг командира. Это был его день. Полковник Храбак сидел рядом с ним и радостно чокался с командиром. По настоянию полковника командиру пришлось рассказать о последних мгновениях его воздушного боя. Все слушали очень внимательно, сдерживая волнение, пока он рассказывал.
После необычного пира начались приготовления к празднику. Командир хотел устроить особую вечеринку с техниками и механиками. Все алкогольное, что только попалось нам на глаза, было уложено на лед. Возле палатки шефа полукругом разложили кучи соломы. В середине развели костер. В назначенное время собрались все. Наступила глубокая темная ночь. Зрителями были только луна и звезды. Зажгли костер. Его прыгающий свет придавал лицам особое выражение.
Бутылки пошли по кругу, и мы пили вместе с командиром за полночь. Когда последние поленья обратились в пепел, мы поднялись, глубоко потрясенные происшедшим. Мы пожелали командиры спокойной ночи и отправились спать. Так завершился этот исторический день, который не забудет никто из нас».
На следующий день Эрих был вызван в палатку Храбака. Между ними установились дружеские отношения с того дня, как Эрих прибыл на фронт. Когда пришел случай Храбаку одержать несколько дополнительных побед, чтобы заслужить Дубовые Листья, которые сейчас висели у него на горле, Эрих был горд, тем что летал ведомым командира эскадры. Сохранение такого прекрасного товарищества было выражением предельного доверия истребителей своему командиру. Теперь события описали [149] полный круг. Расплывшийся в улыбке Храбак поднялся и потряс руку Эриха.
«Буби, поздравляю. Поздравляю! Фюрер наградил тебя Бриллиантами. Тебе приказано послезавтра прибыть в Волчье Логово в Инстербург, чтобы получить награду из рук фюрера».
Эрих, как и все остальные, знал, что, если он достигнет 300 побед, то будет награжден Бриллиантами. Мысленно он был готов к этой высокой награде, однако официальное извещение из ставки фюрера обрушилось на него подобно удару грома. Храбак все еще говорил:
«Только семь пилотов-истребителей
Слова Храбака смешались в водоворотом, бурлящим в мыслях Эриха. Однако одна мысль одолевала все остальные. Он снова увидит Уш, так как получит отпуск домой после визита в Волчье Логово.
«... до тебя, Эрих. Конечно, мы должны хорошо отпраздновать твои Бриллианты. Это огромная честь, и JG-52 гордится тобой».
Храбак еще раз пожал руку Эриху, и тот вышел из командирской палатки. Два года назад Эрих и подумать не мог, что превзойдет всех величайших воздушных героев Германии за такой короткий срок. Он вспомнил о бедном Пауле Россмане, который сейчас томился в лапах русских. Пауль был частью его успеха. А Биммель? Что Эрих делал бы без него? Но лишь один человек получает награду за работу многих. Таков путь военных.
Праздничная вечеринка проходила шумно, так как пилота мобилизовали все запасы алкоголя покупкой, обменом и кражами. Еще одну веселую ночь летчики провели вокруг костров. Голова Эриха все еще гудела, когда он на следующий день забирался в кабину своего Ме-109 и пытался выяснить по картам, где же находится этот проклятый Инстербург, куда ему следует лететь. Когда его истребитель поднялся в воздух, обрадованные товарищи летели рядом, охраняя одинокий Ме-109, пока линия фронта не осталась далеко позади. Они покачали крыльями на прощанье и повернули обратно, воевать. А Эрих помчался на запад к Волчьему логову.
После провалившегося покушения 20 июня фюрер постарался как можно быстрее ликвидировать всех заговорщиков и тех, кто был даже косвенно с ними связан. Начатый Гитлером террор отразился в изменившейся атмосфере Волчьего Логова. Эрих отметил это, когда прибыл туда получать Бриллианты. Страх и подозрительность были видны повсюду. Служба [152] безопасности просто свирепствовала. Помощники фюрера разделили ставку на 3 зоны. В третью, внутреннюю зону, было запрещено входить с оружием. Чтобы получить Бриллианты, Эрих должен был зайти именно в третью зону.
Большинство солдат, прибывших получить высшие награды из рук Гитлера, охотно подчинились требованиям службы безопасности и отдали свои пистолеты. Эрих почувствовал себя оскорбленным. Он решил, что будет просто унизительным подчиниться правилам, продиктованным болезненной подозрительностью. Постаравшись подавить волну гнева, поднимающуюся внутри, Эрих холодно сказал офицеру СС из службы безопасности:
«Пожалуйста, передайте фюреру, что я не желаю получать Бриллианты, если он не верит в честность фронтовых офицеров».
Офицер службы безопасности побелел.
«Вы хотите, чтобы я передал, что вы отказываетесь получать Бриллианты? Из-за приказа снять пистолет?»
«Да. Передайте ему, что я сказал».
«Пожалуйста, подождите, Хартманн. Я поговорю с полковником фон Беловым».
«Хорошо».
Адъютант Гитлера от Люфтваффе полковник фон Белов уже встречался с Хартманном ранее. Он уже был вынужден приводить в себя Белокурого Рыцаря, когда тот в прошлом году прибыл в Зальцбург полупьяным. Он встречался с Эрихом перед вручением тому Мечей. Многострадальный фон Белов имел богатый опыт общения с молодыми пилотами-истребителями. И теперь для этого белокурого отважного юнца старому офицеру пришлось изменять требования безопасности. Если Хартманн откажется получать Бриллианты, Гитлер придет в бешенство.
Высокий белокурый полковник фон Белов вышел в помещение службы безопасности с крайне утомленным видом.
«Хартманн, вы можете оставить себе пистолет, если настаиваете. Входите и получайте свои Бриллианты».
Эрих почувствовал, как остывает, когда входил в приемную фюрера. Как обычно, он снял фуражку и портупею с кобурой и передал их сопровождающим. Вошел Гитлер и не заметил отсутствия оружия. Эрих отметил, что фюрер стал выглядеть гораздо хуже. Его правая рука безвольно висела.
Глаза Гитлера были тусклыми и полузакрытыми. Его лицо было изможденным и крайне усталым. Этот усталый старик, который держал в [153] страхе и покорности весь мир, вручил Эриху бриллианты. Белокурый Рыцарь отметил, что рука фюрера трясется.
«Я хотел бы, чтобы у нас было побольше таких, как вы и Рудель», — сказал Гитлер.
После чашки кофе и короткой беседы о семье Эриха, фюрер сказал, что они должны перейти в соседнее здание для завтрака. Эрих пересек комнату и снова надел портупею с пистолетом. Фюрер не сказал ничего. Вместе они перешли в другое здание, где находилась столовая. Они сели, и Гитлер начал обсуждать ход войны. На сей раз он использовал совсем другие выражения, чем во время двух предыдущих встреч с Эрихом.
«С военной точки зрения война проиграна, Хартманн. Вы должны знать это. Однако существуют такие крупные политические разногласия между союзниками — англичанами и американцами с одной стороны и русскими с другой — что мы должны держаться и ждать. Скоро русские будут сражаться с англичанами и американцами так же, как сейчас они дерутся с нами. Это единственная альтернатива для нас. Иначе нас захлестнут большевистские орды, и вы знаете, что это будет значить для фатерланда».
Фюрер слышал много историй о действиях партизан на Восточном Фронте.
«Партизаны, Хартманн, партизаны. Мои генералы говорят, что они повсюду и причиняют огромный вред. Что вы думаете об этом?»
«Когда я служил на Восточном Фронте, я дважды садился в лесистой местности, отмеченной на наших картах, как партизанская зона. Но оба раза я выбрался, никого не встретив».
«Я вижу. Может мои генералы неверно информируют меня?»
«Возможно, мой фюрер. Я не знаю. Партизаны не беспокоят нас постоянно. Я знаю только, что однажды в Румынии склады Люфтваффе были разбомблены американцами, но выдали это за диверсию партизан».
«Как вы узнали об этом, Хартманн?»
«Все в нашей группе знали об этом».
«Все знали? Хм-м. Теперь я более, чем раньше, уверен, что мои генералы НЕ дают мне точной информации».
Гитлер резко перевел тему беседы на воздушную войну над Германией.
«Вы летали только на Восточном Фронте, Хартманн. Но что вы думаете о бомбардировках Германии англо-американцами?»
«Из того, что я увидел и услышал, следует, что мы неправильно подходим к этой проблеме. По крайней мере, по моему мнению».
«Почему?» [154]
«Рейхсмаршал Геринг приказал нам взлетать каждый раз при появлении бомбардировщиков — днем, ночью при хорошей видимости и плохой, в хорошую погоду и плохую».
«И это не верно, Хартманн?»
«По-моему да, мой фюрер. Мы совершенно напрасно теряем много пилотов,
вынуждая их взлетать и садиться в такую погоду, что аварии просто неизбежны.
Чтобы превратить пилота в эффективный инструмент требуется очень много времени —
по крайней мере год. По этому я считаю, что нам следует ограничиться попытками
перехватывать американцев только днем, в хорошую погоду. Мне кажется, что мы
сможем помешать бомбардировкам»
Фюрер поспешно прикончил свой завтрак.
«Скажите мне, Хартманн, вы считаете подготовку наших пилотов-истребителей недостаточной?»
«Я думаю, что она недостаточна. Я в России получил в свою эскадрилью множество молодых пилотов, имеющих налет менее 60 часов, причем на Ме-109 они летали менее 20 часов. Им приходилось совершать боевые вылеты, имея только основную подготовку. Это приводит к тяжелым потерям истребителей на Восточном Фронте».
Гитлер слушал с отсутствующим выражением. Тогда Хартманн перешел к собственной истории.
«Эти юноши приходят к нам, и их практически немедленно сбивают. Они приходят и уходят, подобно волнам прибоя. Это преступление, мой фюрер, я думаю здесь виновата наша пропаганда».
На сей раз Гитлер выпрямился и проявил какие-то признаки жизни.
«Как?» — спросил он.
«Они знают, что не готовы к боевым вылетам. Они едва могут благополучно поднять Ме-109 в воздух и посадить его обратно, даже без боя. Однако они попадают на фронт фанатически настроенные. Они требуют привлекать их к операциям, хотя это самоубийство».
Гитлер выглядел невероятно усталым, он обмяк в своем кресле.
«Хартманн, все, что вы говорите, может быть правдой. Но сейчас это слишком поздно. Я уже сказал, что с военной точки зрения война проиграна. Со всех сторон ко мне каждый день приходят люди и предлагают [155] новые ракеты, танки, орудия, подводные лодки, новые операции, наступления, отступления, всякие безумные изобретения. Я единственный, кто должен решать. Но больше у нас нет времени...»
Фюрер резко замолчал, и Эрих понял, что беседа подошла к концу. Рукопожатие Гитлера было слабым. Когда 25 августа Эрих покидал Волчье Логово, он знал, что больше не увидит Гитлера.
Он прилетел обратно в Россию, и его товарищи столпились вокруг него, чтобы рассмотреть прекрасную награду и еще раз поздравить его. Отважное веселье этих боевых пилотов не могло отвлечь Эриха от мысли, что фатерланд гибнет, и что окончательное поражение неотвратимо.
На следующий день пришло разрешение на 10-дневный отпуск. Он полетел назад в Берлин для встречи с генералом Галландом, а оттуда отправился в Штуттгарт в отпуск. В огромном брюхе Ju-52 Эрих просто потерялся. Огромные моторы грохотали, неся его к дому. До встречи с Уш оставалось всего несколько часов. Он имел 301 победу. Уш должна была стать триста второй победой. Они поженятся, и провались пропадом эта война. [156]