Начало военных действий на Черном море, как правило, описывается довольно легкомысленно. Пришел в Константинополь линейный крейсер «Гебен», на котором держал флаг очень хитрый адмирал Сушон. После «продажи» «Гебен» и «Бреслау» превратились в «Явуз» и «Мидилли», адмирал стал Сушон-пашой, однако так и остался германским адмиралом. Поэтому, чтобы вовлечь Турцию в войну, он взял да и обстрелял Севастополь.
Услышав такое, можно лишь посмеяться. Да, Вильгельм Сушон показал себя неплохим флотоводцем, хотя, между прочим, славных побед не одержал. У нас принято называть его незаурядным политиком, но почему-то историки не хотят замечать, что действовал Сушон в рамках предложенных ему Адмиралштабом вариантов. Конечно, он умело выбирал наилучший среди предложенных ему вариантов, однако своего пороха не выдумал. Да и вообще, подумайте: германский, то есть прусский, контр-адмирал, человек, который и командующего флотом видит далеко не каждый день, вдруг берет на себя смелость решать вопросы, которые входят в компетенцию верховного командования. И то в тех случаях, когда кайзер по какой-либо причине не вмешивается. Лично я в это не верю. Зато в Константинополе находятся два человека, роль которых наши историки либо не хотят замечать, либо просто не располагают фактами, а потому предпочитают отмолчаться. Я говорю о военном министре Турции, главе партии младотурков и фактическом правителе Османской империи Энвер-паше и германском после фон Вангенгейме. Между прочим, горе-историкам следовало бы помнить стандартную формулу начала века: «посол в ранге полномочного министра». Это ведь фигура на несколько порядков выше какого-то там контр-адмирала, будь он семи пядей во лбу. Я не верю, чтобы Сушон посмел перепрыгнуть через голову германского посла в Константинополе.
Итак, попытаемся вкратце описать, что же происходило в столице Османской империи осенью 1914 года. Разумеется, этот вопрос может служить темой для фундаментального труда, мы же рассмотрим его более чем поверхностно, но это поможет понять подоплеку происходящего. На престоле сидит султан Мехмед-Решад V, падишах всех правоверных. Но фактически империей правит военная хунта, называемая руководством партии «Иттихат ве Тераки» («Единение и прогресс»), они же младотурки. Более того, вся полнота власти сосредоточена в руках триумвирата: Энвер (военный министр), Талаат (министр внутренних дел), Джемаль (морской министр). Это были фанатики в самом страшном смысле слова. Ради процветания империи они не щадят самих себя, а о том, чтобы щадить кого-либо другого, просто нет речи. Именно они организуют несколько чудовищных избиений армян под предлогом, что те угрожают безопасности империи. При этом Талаат говорит: «Я знаю, что будущие поколения назовут меня кровавым выродком, но ради блага империи кто-то должен был сделать эту работу». Под работой понимается уничтожение нескольких миллионов человек. Упомянем также Халил-бея, министра иностранных дел Турции.
10 августа 1914 года в Дарданеллы в сопровождении турецких миноносцев входят «Гебен» и «Бреслау». Чтобы избежать интернирования, фон Вангенгейм предложил турецкому правительству в течение суток решить вопрос о «покупке» кораблей. 16 августа на кораблях поднимают турецкие флаги, а германским офицерам приходится сменить черные фуражки с золотыми кокардами на красные фески. И все-таки мы сохраним за кораблями немецкие названия, так будет справедливее.
Турция все больше склонялась на сторону Германии. 2 августа великий визирь подписал договор, по которому Турция должна была вступить в войну, если Россия вмешается в австро-сербский конфликт или объявит войну Германии. Однако немедленно выяснилось, что турецкое правительство не стремится начинать военные действия. 3 августа была опубликована декларация о нейтралитете. Разногласия обнаружились внутри практически всех группировок, стремившихся втянуть Турцию в войну. Неожиданно заколебались Талаат и Халил, лишь Энвер, занимавший абсолютно прогерманскую позицию, стоял за начало войны. Фон Вангенгейм не считал начало военных действий на Черном море наилучшим вариантом, тогда как Сушон полагал, что это вообще единственный способ заставить Турцию вступить в войну. Однако 15 сентября фон Вангенгейм получил телеграмму от канцлера Бетман-Гольвега с требованием проявить активность на Черном море. Впрочем, нейтралитет Турции имел довольно прозаическое объяснение. Морской министр Джемаль-паша писал:
«Мы объявили себя нейтральными только для того, чтобы выиграть время. Мы ждали момента, когда наша мобилизация закончится и мы сможем принять участие в войне».
А тут еще в дело вмешались деньги. 11 октября Германия пообещала предоставить Турции заем в 100 миллионов франков. Фактически это была не слишком замаскированная взятка за участие Турции в войне. 26 октября прибыла первая партия золота. Это окончательно решило дело.
Официальная история германского флота{Г. Лорей «Операции германо-турецких морских сил в 1914 – 18 гг.»} приписывает инициативу всех дальнейших решений Сушону. То ли министерство иностранных дел Германии не ознакомило автора своевременно со всеми документами, то ли морской офицер решил поднять престиж флота, – сказать трудно. На самом деле все обстояло немного иначе.
22 октября Энвер-паша изложил немцам свои взгляды. Он подчеркивал, что неопределенная ситуация на Балканах вынуждает Турцию держать значительные силы во Фракии. План пока оставался прежним. Турция объявляет джихад Антанте. Формируется экспедиционный корпус для захвата Египта, хотя это потребует некоторого времени. Между прочим, командовать этим корпусом назначили морского министра Джемаль-пашу, услав его из Константинополя, что полностью развязало руки Сушону. Против русских войск на Кавказе предпринимаются диверсионные операции. Флот должен найти и атаковать русский Черноморский флот. Но сомневающиеся вдруг предложили отправить Халила в Берлин, чтобы выторговать еще 6 месяцев нейтралитета. Тогда Энвер передал Сушону заклеенный пакет с секретным приказом начать военные действия против России без формального объявления войны. Однако тот же Энвер передал Сушону, чтобы тот не вскрывал пакет, если Энверу не удастся убедить своих коллег. Но фон Вангенгейма это не устраивало. 23 октября он отправил командира германской военно-морской базы к Энверу, того на месте не оказалось. Тогда немецкий офицер передал адъютанту Энвера полковнику Кязим-бею ноту:
«Германский посол полагает, что командующий флотом адмирал Сушон должен иметь на руках письменную декларацию Энвер-паши на тот случай, если Сушон должен будет выполнить план Энвера и спровоцировать инцидент с русскими. Иначе в случае военного или политического поражения Энвера неизбежны крайне тяжелые последствия для германской политики».
Энвер не сумел сломить сопротивление нерешительных, однако у него уже не было выбора. Через 2 дня он передает Сушону следующий приказ:
«Военный министр Энвер-паша адмиралу Сушону, 25 октября 1914 года.
Весь флот должен выйти на маневры в Черное море. Когда вы сочтете обстоятельства благоприятными, атакуйте русский флот. Перед началом военных действий вскройте мой секретный приказ, переданный лично вам сегодня утром. Чтобы помешать перевозкам снабжения в Сербию, действуйте, как было оговорено ранее. Энвер-паша.
Секретный приказ
Турецкий флот должен захватить господство на Черном море. Найдите русский флот и атакуйте его, когда считаете нужным, без объявления войны. Энвер-паша».
Фон Вангенгейм передал Сушону последние инструкции Берлина:
«1. Выйти в море немедленно.
2. Выход не должен быть бесполезным, цель – начало войны любыми средствами.
3. Если возможно, скорее передать в Берлин план операций».
Сушон подготовил Энверу неприятный сюрприз. Вместо некоего инцидента в открытом море он решил нанести провокационный удар по русским базам. 27 октября на «Гебене» состоялось совещание командиров кораблей. Сушон приказал одновременно нанести удар по всем основным русским базам на Черном море. Однако подлинные задачи были скрыты от личного состава. Будущий адмирал Дениц вспоминал, что «Бреслау» получил приказ выйти в море для ведения разведки, так как были получены сведения, что русские ставят минные заграждения у Босфора.
По плану Сушона на рассвете 29 октября «Гебен» в сопровождении 2 эсминцев должен был обстрелять Севастополь. Крейсер «Хамидие» должен был нанести удар по Феодосии. Крейсер «Бреслау» и минный крейсер «Берк» должны были обстрелять Новороссийск. Крейсер «Бреслау» должен был поставить мины в Керченском проливе, после чего присоединиться к «Берку». 2 турецких эсминца должны были нанести внезапный удар по кораблям в Одесском порту. Кроме того, минные заградители «Нилуфер» и «Самсун» должны были поставить заграждения перед Севастополем и Очаковом. На прощание Сушон пообещал Энверу: «Я раздавлю Черноморский флот».
27 октября турецкий флот покинул якорные стоянки. В 17.00 «Гебен» трижды передал приказ: «Сделайте все возможное во имя будущего Турции». Немного погодя был передан новый приказ: «Всем кораблям: все боевые действия являются секретными. То же самое относится к действиям после боя». После этого командиры кораблей вскрыли секретные пакеты.
Но: гладко было на бумаге, да забыли про овраги... Планировалось, что эсминцы «Гайрет» и «Муавенет», выделенные для атаки Одессы, поведет на буксире угольщик «Ирмингард». Это позволило бы эсминцам сохранить уголь, которого иначе могло и не хватить. Но выяснилось, что скорость буксировки составляет не более 6 узлов, поэтому эсминцам пришлось идти самостоятельно. В результате они оказались перед Одессой гораздо раньше, чем предполагалось. Ни турки, ни немецкие офицеры, находившиеся на обоих эсминцах, ничего об обстановке в Одессе не знали. Им помогла случайность – как раз в это время из порта выходили 2 парохода, причем головной шел с включенными огнями. Эсминцы также включили ходовые огни и разошлись с пароходами контркурсом. Пост береговой охраны эти огни заметил и сообщил в порт, но там решили, что это огни тех самых пароходов, которые невольно помогли туркам.
В результате турки спокойно вошли в гавань. Головной эсминец «Гайрет» сразу за молом заметил канонерскую лодку «Донец». Вахтенный командир «Донца» сам бросился к левому 152-мм орудию, но не успел выстрелить. Эсминец с дистанции 80 метров выпустил торпеду, которая попала в цель. Канонерка сразу начала тонуть с большим креном на левый борт. «Муавенет» направился к военному молу, однако в темноте налетел на портовый катер № 2, отправившийся на помощь торпедированному «Донцу». Удар был настолько силен, что эсминец накренился, а катер протащило вдоль всего его борта. Турки в суматохе открыли прожектора и швырнули в катер несколько ручных гранат. В результате «Муавенет» не сумел торпедировать вторую канонерку («Кубанец»), а только обстрелял ее. Но при этом туркам крупно повезло – на «Кубанце» уже второй снаряд заклинил правое 152-мм орудие, единственное, которое могло стрелять по врагу. Потом «Муавенет» прошел в Нефтяную гавань, где обстрелял портовые сооружения.
«Гайрет» также вошел внутрь гавани, но не сразу сориентировался. Он подошел к Военному молу и включил прожектор, пытаясь обнаружить минный заградитель «Бештау». Эсминец даже обстрелял его, не опознав минзаг. Командир «Бештау» приказал ответного огня не открывать, надеясь, что турки примут корабль за обычное торговое судно. Видимо, обман удался, так как «Гайрет» отошел задним ходом на середину гавани и парой выстрелов утопил баржу с углем. При этом он попал под огонь «Кубанца». Турки поспешно ушли. «Кубанец» также обстрелял и вышедший из Нефтяной гавани «Муавенет». В 4.20 оба эсминца встретились в море и легли на обратный курс. Пока они орудовали внутри гавани, минный заградитель «Самсун» поставил на подходах к Одессе линию из 28 мин. В темноте турки заметили какие-то силуэты, которые, по их мнению, принадлежали русским военным кораблям. Буйное воображение попортило нервы команде, так как если кто и был в море – то лишь коммерческие пароходы.
В 4.15 дежурный пароход РОПИТ передал открытым текстом в Севастополь:
«Турецкий миноносец взорвал «Донец», ходит в Одесском порту и взрывает суда».
Получив эту радиограмму, командующий Черноморским флотом объявил по флоту о начале войны с Турцией. Сейчас самое время сказать несколько слов об адмирале Андрее Августовиче Эбергарде. Его главным деянием, за которое он получил адмиральские эполеты, было приведение в нормальное состояние мятежного броненосца «Потемкин», точнее уже «Пантелеймона», в 1906 году. После этого он служил начальником Учебного отряда. Позднее он был начальником Морского Генерального Штаба и разрабатывал планы войны. В 1912 году Эбергард был назначен командующим Черноморским флотом. После начала новой волны революционных беспорядков он немедленно вывел флот в море, там арестовал заговорщиков и затем предал их военному суду в Севастополе. Адмирал Макаров в свое время так отозвался об Эбергарде: «Не может командовать кораблем в военное время».
Самое интересное заключается в том, что вслед за извещением о начале войны приказа готовить корабли «к походу и бою» не последовало. Более того, было прямо запрещено приводить в боевую готовность инженерные минные заграждения на подходах к Севастополю, так как ожидалось возвращение из Ялты минного заградителя «Прут». Только через час флот получил приказ вскрыть секретный пакет.
Примерно в 5.30 поступило сообщение от наблюдательного поста с мыса Сарыч о том, что на юго-западе виден свет прожекторов. Так как именно оттуда ожидалось появление «Прута», сообщению никто не придал никакого значения. Через 28 минут наблюдательный пост на мысе Лукулл сообщил, что видит двухтрубный корабль, идущий к Севастополю. Поднявшийся туман помешал продолжить наблюдение, и только в 6.12 от того же самого поста пришло новое сообщение. Теперь речь шла о большом военном корабле и 2 миноносцах. Еще через 35 минут командир группы тральщиков, работавшей на подходах к порту, сообщил, что видит «Гебен». Тральщики без приказа повернули в базу.
Как раз в это время «Гебен», следуя за тралами миноносцев «Ташос» и «Самсун», подходил к Севастополю. Штурман «Гебена» ошибся, и линейный крейсер вышел к берегу севернее Севастополя, поэтому теперь он шел вдоль берега. Здесь мы впервые сталкиваемся с резкими противоречиями между русскими и германскими источниками. Русские историки утверждают, что в 6.33 «Гебен» открыл огонь из орудий главного калибра, находясь всего в 40 кабельтовых от входа в Северную бухту. Дистанция боя была минимальной, даже странно, что немцы пошли на такой риск. Береговые батареи открыли ответный огонь и добились 2 попаданий в линейный крейсер. Лорей говорит, что береговые батареи открыли огонь в 6.28, а линейный крейсер ответил в 6.30.
Всего «Гебен» выпустил 47 снарядов калибра 280 мм и 12 снарядов калибра 150 мм. «Гебен» вел огонь по крепости в течение 17 минут, маневрируя зигзагом. При этом он вертелся прямо на крепостном минном заграждении. Адмирал Исаков в прекрасной книге «Каспий, 1920 год» пишет, что это и была знаменитая «севастопольская побудка», которой потом долго тыкали в глаза черноморцам. Дескать, пока бегали за ключами от станции инженерных мин, пока будили коменданта, «Гебен» успел уйти. Не знаю, правда это или нет, но фактом остается то, что минное заграждение было активировано уже после того, как «Гебен» покинул опасный район. Вот что пишет по этому поводу адмирал Эбергард:
«С рассветом 29 октября боевые цепи заграждения были выключены, так как к этому времени ожидался приход «Прута». Как только было донесено с постов, что в море открылся «Гебен», немедленно было отдано приказание ввести боевые цепи. Приказание было передано лично начальником охраны рейда на минную станцию. Выведя заграждение, начальник минной обороны вышел из помещения на пристань, где минеры готовились к работам. Поэтому принял приказание от начальника охраны рейдов унтер-офицер, который побежал доложить о том начальнику минной обороны. Через некоторое время начальник минной обороны лично доложил начальнику охраны рейдов, что цепи введены. Это было уже после первого выстрела».
На вопрос, находился ли какой-либо дежурный у выключателя заграждения, адмирал ответил:
«Дежурный офицер всегда находится на станции у коммутатора, но приказания ему отдаются только начальником минной обороны. Поэтому при передаче приказания с корабля «Георгий Победоносец» до станции произошла задержка».
Словом, у семи нянек дитя оказалось без глаза. За оборону порта отвечало так много начальников, что в результате никто ничего не сделал вовремя.
Большая часть снарядов линейного крейсера упала в районе угольных складов, железной дороги и только 2 снаряда взорвались на батареях. Ответный огонь по «Гебену» вели 8 береговых батарей, имевших 44 орудия. 3 выстрела успел дать броненосец «Георгий Победоносец». Они выпустили около 360 снарядов, добившись 3 попаданий вблизи задней дымовой трубы. Палуба линейного крейсера была исковеркана осколками. Один осколок перебил трубку в котле, и тот вышел из строя. «Гебен» увеличил ход до 22 узлов и вышел из-под обстрела. В 6.50 скоротечный бой прекратился. Отмечу, что скорострельность тяжелых орудий оказалась очень невысока. За 15 минут боя каждое орудие «Гебена» выпустило всего 5 снарядов, а каждое орудие русских береговых батарей – только 8 снарядов. Пусть это заставит задуматься тех, кто любит поговорить о значении повышения скорострельности. Самое главное, что в горячке боя никто не удосужился предупредить находящиеся в море корабли о появлении «Гебена».
Первыми неприятный сюрприз получили 3 дозорных миноносца «Лейтенант Пущин», «Живучий» и «Жаркий». Они имели приказ оказать помощь «Пруту» в случае появления неприятеля. На рассвете миноносцы обнаружили «Прут» к югу от Херсонесского маяка. И почти в этот же момент из тумана показался «Гебен» в сопровождении 2 миноносцев. Начальник 4-го дивизиона капитан 1 ранга князь Трубецкой решил постараться прикрыть заградитель, который в это время шел на юго-восток. Сначала миноносцы шли параллельным курсом, но через 10 минут Трубецкой приказал увеличить скорость до 25 узлов и поднять сигнал «Атака».
«Гебен» тоже заметил миноносцы и открыл по ним огонь с дистанции 70 кабельтов из 150-мм орудий. Четвертый залп накрыл головной миноносец «Лейтенант Пущин». Вот что вспоминает князь Трубецкой:
«От взрыва 150-мм снаряда, попавшего в палубу под мостиком и взорвавшегося в командном кубрике, вспыхнул пожар, и была выведена из строя вся прислуга носового орудия. Следующим залпом с мостика смело всех сигнальщиков и разворотило штурманскую рубку и привод штурвала. Миноносец управлялся машинами. Нос миноносца начал погружаться, электрическая проводка была вся перебита, почему нельзя было откачивать воду из кубрика турбиною. Температура от разгоревшегося пожара стала быстро подниматься, почему начали взрываться патроны. Опасаясь взрыва патронного погреба и видя, что подойти к неприятельскому крейсеру на торпедный выстрел не удастся, повернул дивизион на 8 румбов от неприятеля. «Гебен» принял этот маневр, как мне представилось, за выпущенный торпедный залп, быстро изменил курс влево, а потом вправо на 16 румбов, но огня не прекращал, перенеся его на второй миноносец «Живучий».
Не имея возможности продолжать бой, начальник дивизиона приказал «Живучему» и «Жаркому» оказать помощь «Пруту», а сам повернул в Севастополь. На «Лейтенанте Пущине» погибли 7 человек, 11 были ранены. Отразив атаку миноносцев, «Гебен» занялся заградителем.
Гибель этого корабля была неизбежна, и виновато в ней было командование флота. Накануне вечером командир заградителя капитан 2 ранга Быков был вызван к адмиралу Эбергарду и получил приказ следовать в Ялту. 29 октября заградитель должен был принять на борт батальон пехоты и немедленно вернуться в Севастополь. Совершенно непонятными остаются и причины этого приказа, и выбор корабля для его исполнения. Командование решило перебросить в Севастополь дополнительные войска в связи с угрожаемым положением. Пеший марш из Ялты занял бы дня 3 – 4, но зачем-то было принято решение доставить батальон немедленно. Русские генералы опасались высадки турецкого десанта в Крыму, как 60 лет назад? В штабе флота прекрасно знали о выходе германо-турецкого флота в море. 28 октября пароход «Королева Ольга» видел вражеские корабли на выходе из Босфора, немного позднее их заметил пароход «Великий князь Александр». Оба сообщили по радио о встрече. Быков опасался налететь в море на «Гебен», да еще имея на борту пехоту. Кроме того, на «Пруте» находились 710 мин заграждения – чуть не половина всех флотских запасов. Быков высказал свои сомнения, но получил лишь подтверждение приказа.
После полуночи, когда заградитель уже подошел к Ялте, он получил радиограмму из штаба флота:
«Ночь держаться в море. После рассвета возвращаться в Севастополь, вскрыв, если появится неприятель, пакет 4-Ш».{Секретный пакет с распоряжениями на случай начала войны и планами минных заграждений.}
Опасаясь в темноте налететь на дозорные миноносцы, командир заградителя решил держаться мористее и выйти к Севастополю только на рассвете. Примерно в 6.35 слева по борту были замечены 3 миноносца 4-го дивизиона, шедшие параллельным курсом. Внезапно они увеличили скорость и повернули влево. Вокруг них начали подниматься водяные столбы от падающих снарядов. Было совершенно ясно, что неприятель находится совсем близко, однако командир заградителя ничего не сделал. Он продолжал следовать прежним курсом и лишь дал радиограмму в штаб флота со своими координатами. Трудно сказать, что произошло бы, если бы «Прут» сразу повернул на обратный курс и попытался укрыться за миноносцами князя Трубецкого. Но повторим, он не сделал ничего и продолжал следовать прямо навстречу «Гебену».
Лишь когда появился силуэт линейного крейсера, Быков начал маневрировать, пытаясь прорваться к берегу, хотя было, разумеется, уже поздно. Командир приказал застопорить машины и открыть кингстоны. Места в шлюпках всем не хватило, и части команды пришлось прыгать за борт, спасаясь с помощью коек.
Подойдя ближе, «Гебен» поднял сигнал: «Предлагаю сдаться». В ответ на это Быков приказал поднять стеньговые флаги. Сигнальщик одного из береговых постов из-за слишком большого расстояния решил, что заградитель поднял белый флаг, и сообщил на центральную станцию службы связи:
«Гебен» стреляет в «Прута». На «Пруте» поднят флаг о сдаче».
Зайдя с правого борта, в 7.35 «Гебен» с дистанции 25 кабельтов открыл огонь по «Пруту» из 150-мм орудий. Второй залп попал в цель, на заградителе начался пожар. К этому моменту «Прут» уже заметно сел кормой. Линейный крейсер вел огонь около 15 минут, добившись еще нескольких попаданий в уже тонущий корабль. После этого он увеличил скорость и ушел в сторону мыса Сарыч. Турецкие миноносцы подобрали 75 человек команды, в том числе раненного осколком в спину капитана 2 ранга Быкова, и ушли вслед за «Гебеном». В 8.40 «Прут» затонул с поднятым флагом. Вышедшие из Севастополя корабли подобрали 202 человека команды.
Минный заградитель «Нилуфер», не замеченный русскими, поставил перед входом на рейд Севастополя 60 мин. На обратном пути он задержал пароход Добровольного флота «Великий князь Александр». Команде было приказано покинуть корабль. «Нилуфер» забрал пассажиров и потопил пароход артиллерийским огнем. За это немецкий командир «Нилуфера» капитан-лейтенант Левенгорн подвергся жесткой критике. Все полагали, что он должен был привести пароход в Константинополь. «Гебен» и сопровождавшие его миноносцы перехватили пароход «Ида» и отправили его в Константинополь с призовой командой.
Теперь скажем несколько слов о действиях остальных турецких отрядов. Крейсер «Хамидие» подошел к Феодосии в 6.30. На берег были отправлены турецкий и германский офицеры, которые сообщили властям о начале военных действий. «Хамидие» отложил начало обстрела порта до 9.00, чтобы дать возможность мирным жителям покинуть опасную зону. Он выпустил по городу около 150 снарядов, после чего проследовал к Ялте. Здесь крейсер артиллерийским огнем потопил пароход «Шура» и шхуну «Св. Николай», после чего вернулся в Константинополь, куда и прибыл 31 октября.
Примерно в 6.00 «Бреслау» поставил 60 мин у входа в Керченский пролив. На этом заграждении в тот же день подорвались пароходы «Ялта» и «Казбек». После этого «Бреслау» пошел к Новороссийску, где уже находился «Берк». Один из офицеров «Берка» был отправлен на берег, чтобы предупредить местные власти о намеченной атаке. Однако русские просто арестовали нахала. Тогда «Берк» вошел прямо в гавань и пригрозил немедленно открыть огонь, если офицер не будет освобожден. Офицер был немедленно отпущен, и «Берк» начал обстрел только в 10.50. Вскоре прибыл «Бреслау» и тоже вступил в бой. В порту была разрушена радиостанция и другие сооружения. Повреждения получили 7 судов, а пароход «Николай» затонул. Командир «Бреслау» капитан 2 ранга Кеттнер вспоминал:
«Мы видели, как пылающая красная нефть стекала вдоль улиц в море, и жуткая дымовая туча обволакивала город и его окрестности. Мы покинули пылающий город и, отойдя на 80 миль от него, все еще видели охваченный огнем Новороссийск, похожий на раскаленный кратер».
Крейсер «Пейк» должен был перерезать телеграфный кабель Варна – Севастополь. Однако из-за аварии в машине он с этой задачей не справился. Уничтожение кабеля было поручено «Бреслау», но и этот крейсер не сумел ничего сделать.
Сообщение об атаке русских портов было получено в Константинополе после полудня. Интересно, что морской министр Турции Джемаль-паша узнал об этом во время обеда в ресторане от представителя фирмы «Виккерс-Армстронг». Взбешенный Джемаль заорал: «Проклятая свинья Сушон все-таки сделал это!» Однако было уже поздно. Интересно, что позднее глава германской военной миссии Лиман фон Сандерс отрицал, что ему было известно о подготовке атаки.
Русский, британский и французский послы Гирс, Малле и Бомпар встретились вечером, чтобы обсудить ситуацию. Они решили предъявить турецкому правительству требование «выбрать между разрывом с Тройственной Антантой или высылкой германской морской и военной миссий». Ультиматум был предъявлен 30 октября, для ответа туркам дали 12 часов. Одновременно Гирс и Малле затребовали свои паспорта.
Турецкий парламент 17 голосами против 10 высказался за начало войны, после чего великий визирь и ряд министров подали в отставку. Однако совершенно неожиданно против этого выступил Энвер и уговорил Саид-Халима вернуться. Малле не терял надежды уладить дело миром и пытался вести какие-то переговоры. 31 октября Гирс покинул Константинополь. Хотя американский посол Моргентау сообщил Малле, что, по его информации, нет никаких шансов на благоприятное решение, британский посол выжидал. Он еще раз встретился с Саид-Халимом, и визирь просил не покидать его. Но 31 октября в 17.05 Адмиралтейство отдало приказ британским кораблям:
«Немедленно начать военные действия против Турции. Подтверждение».
Над британским посольством поднялся столб дыма – сжигались документы. Вместе с ними горели все достижения британской дипломатии за последние 100 лет. Малле еще раз встретился с великим визирем, но эта встреча уже ничего изменить не могла. 2 ноября Малле и Бомпар покинули Константинополь на поезде, так как Дарданеллы были уже закрыты.
Самое странное в этой истории заключается в том, что медлила самая пострадавшая сторона – Россия. Министр иностранных дел Сазонов не предпринимал никаких демаршей. Существует мнение, что он желал оттянуть войну с Турцией до 1917 года, когда Россия сможет самостоятельно разгромить ее. В противном случае, приходилось ждать, когда судьба проливов решится в Берлине. Лишь после вмешательства царя 2 ноября была объявлена война. Следует отметить, что после нападения японских миноносцев на Порт-Артур в 1904 году война была объявлена уже на следующий день.
Следует отметить интересный разнобой в датах. Россия объявила войну 2 ноября, и в этот же день войска Кавказского фронта перешли в наступление. Англо-французская эскадра обстреляла Дарданеллы 3 ноября, но войну эти державы объявили только 5 ноября. Турция объявила джихад странам Антанты лишь 12 ноября.