2. БЕГСТВО

 

     Дождь, плаксиво  постанывая,  продолжал  барабанить  по  стеклам.  Он

словно обиделся, что его не пускают в комнату,  ему  этого  хочется  очень

сильно, и потому он бесстыдно  продолжает  канючить  и  ломиться  в  окно,

неведомо на что надеясь.

     Хани поплотнее закрыл мелко дребезжавшие створки и подбросил  дров  в

очаг. Пламя метнулось вверх и весело загудело, но рассеять уныние и  мрак,

повисшие в комнате, не смогло, наоборот,  стало  еще  темнее  и  неуютнее.

Дрожащие красные отсветы гасли в сыром мраке, не доходя до стен. В  углах,

казалось,  навечно  поселилась  чернота.  Хани  поднял  большое  суковатое

березовое полено, покачал в руке, прикидывая, войдет ли оно в очаг.  Чани,

брезгливо следивший за ним, недовольно сказал:

     - Прекрати.

     - Так ведь холодно же, - недоуменно возразил Хани.

     - Все равно прекрати, - зябко кутаясь  в  шерстяное  одеяло,  ответил

брат. - Теплее не станет. Сам, что ли, не видишь - опять туман.

     Действительно, сквозь мокрое стекло проступала ворсистая белая пелена

с легким, едва уловимым зеленоватым оттенком, напоминавшая  чуть  тронутый

плесенью войлок. Это было странно и невозможно - туман во время дождя,  но

белые клочья, нанизанные на струйки воды, продолжали шевелиться за окном.

     - Опять, - недовольно нахмурился Хани.

     - Опять, - невесело подтвердила Рюби.

 

 

     Прошло уже полгода, как они вернулись в  Акантон,  вернулись  втроем.

Совершенно неожиданно Рюби решила пойти с ними, к величайшей радости Хани,

которую он не слишком умело прятал. Чани же вернулся мрачнее тучи - Ториль

наотрез отказалась снова побывать в Акантоне. Вряд  ли  он  надеялся,  что

принцесса покинет Тан-Хорез, но хотя бы просто  посетить...  Хани  удалось

случайно услышать, как брат уговаривал Ториль, но  бесполезно.  Она  очень

холодно сослалась на неотложные  дела  государственной  важности,  которые

призывали ее незамедлительно вернуться в островное королевство.

     Родной город встретил их  крайне  неприветливо.  Горожане  не  забыли

Десятикрылого, не забыли те неприятности, которые  принесло  им  посещение

принцессы. А главное - они не забыли своего испуга, такое не забывают и не

прощают. И как всегда, было найдено объяснение - виноваты во всем  братья.

Стоит найти виноватого,  и  сразу  становится  легче  на  душе,  ведь  сам

оказываешься абсолютно не при чем. Все они, они! Хотя теперь, когда  армия

Морского  Короля  больше  не  существовала,  а  сам  он,  потеряв  Голубую

Жемчужину,  утратил  и  власть  над  морем,  бояться  вроде  было  некого.

Магистрат  даже  распорядился  сгоряча  начать  строительство  двух  новых

торговых галеасов, однако наступила осень, пошли  дожди,  и  строительство

как-то само собой  незаметно  прекратилось.  А  когда  снова  по-весеннему

засияло солнце, о галеасах уже не вспомнили.

     Братья ожидали, что их дом будет  разграблен  или  даже  сожжен.  Все

могло быть после их поспешного бегства. Но страх перед колдунами,  видимо,

оказался сильнее желания отомстить, сильнее жадности  -  все  осталось  на

своих местах, опрокинутые  чашки  так  же  валялись  на  столе,  никто  не

захлопнул дверцу шкафа. Только толстый слой пыли покрывал  столы,  стулья,

кровати. Им пришлось приложить немало сил, выгребая кучи грязи  и  мусора,

вычищая затянувшую углы плесень, прежде чем дом снова приобрел жилой вид.

     Хани, правда, боялся, что в один прекрасный день Рюби  скажет:  "Все,

хватит" - и уйдет. Но летели дни, а она не собиралась покидать город.  Что

ей было нужно в Акантоне, чего она дожидалась - оставалось неясным.  Когда

Хани прямо спрашивал ее об этом, она  отмалчивалась,  загадочно  улыбаясь.

Чани тоже пытался выведать это, но Рюби только пробормотала  неопределенно

насчет прекрасной погоды и целебного  морского  воздуха.  Хотя  погода  не

баловала... Бешеные штормы, сотрясавшие стены города, давно  прекратились.

Наговорный Камень, неведомо  откуда  снова  возникший  на  прежнем  месте,

успокоительно мерцал под гладкой, как  полированная  бирюза,  поверхностью

бухты. Но вот пришла весна - а  вместе  с  ней  пришли  туманы.  Казалось,

плотное белое облако  решило  поселиться  в  городе.  Проснувшись  однажды

утром, горожане увидели его, словно кто-то одновременно  распорол  миллион

подушек, и в воздухе кружился тончайший белый пух.

     Иногда туман исчезал, но ненадолго. Проходил день, два - и  снова  он

возвращался в город. Еще пять минут назад мирно светило солнце, на небе не

было ни одного самого крошечного облачка, и  вдруг  ниоткуда  прямо  перед

тобой  возникали  белые  клубы,  быстро  сливавшиеся  в  огромную   шапку,

накрывающую город. Если выйти из городских ворот и отъехать  на  лигу  или

две, то лишь шевелящийся белый холм виднелся на том месте, где должен  был

стоять Акантон. Через несколько дней туман пропадал, но вскоре обязательно

появлялся снова.

     И опять зашевелились в городе слухи.

     Вы слышали, слышали... Нет, воистину на нас проклятье лежит,  за  то,

что  не  извели  вовремя  колдунью.  Все  от  них,  злодеев.  Только  одну

спровадили, как другая на нашу голову объявилась. Гнать их  надо,  жестоко

гнать, я вам наверное говорю... Вспомните, явилась тогда неведомо  откуда,

незванная, непрошенная... Вы же не помните, вот и я не помню... И никто не

скажет, откуда они взялись, не иначе как злых рук дело. Доподлинно про  то

известно - чужемерзкие  деяния,  я  сам  не  знаю,  но  говорят...  Черное

колдовство, не к ночи  будь  помянуто...  А  вы  видели,  вы  видели,  что

творится-то...  Эти  злодеи,   я   уверен,   нас   всех   вконец   извести

вознамерились. Вспомните,  братья.  Штормы  накликали?  Накликали.  Но  мы

устояли, слава нам, братья. Тогда они Десятикрылого призвали. Помните?  Мы

его одолели. Драться с ним ходили. Победили... Как бы не так! Сговор  был,

коварный сговор! Они ходили... Я  ходил!..  Никто  не  видел...  Так  что,

может, напрочь все врут, как они сражались. Да наверняка лгут,  быть  того

не может. В жисть не поверю, чтобы им Десятикрылого одолеть...  От  верных

людей слышали наидоподлиннейше - сговорились... Перед драконом мы, значит,

устояли, опять выходит - слава нам!.. А вы видели,  видели?..  А  колдуны,

устрашившись нашей  силы,  сбежали.  Их  тогда  капитан  городской  стражи

одолел, превозмог ихнее колдовство. Насмерть  победил.  Они  и  удрали.  А

сейчас снова вернулись. Куда только магистрат смотрит?! Почему их в  город

пустили?!.. Пустили  -  не  пустили...  Прохлопали  ушами,  вот  теперь  и

получите сдачу - третий день ни зги не видно. На улицу выглянешь -  только

и гадай: день тама или ночь. Пятачок медный в молоке плавает, а не солнце.

Ходить можно - лишь если руки вытянешь, иначе  беспременно  на  первую  же

стену налетишь... А соседка моя давеча сослепу в канаву попала, чуть  ногу

не  сломала,  доселе  лежмя  лежит,  охает...  А  все  беды  ведьма  новая

накликала. Ведь взглянет  -  как  огнем  обожжет,  и  не  захочешь,  глаза

опустишь... Я вот слышал, что кто-то где-то видел, как она светилась... Да

чтобы человек светился... Колдовство... А  я  видел,  а  я  видел...  Нет,

братья, я вам точно говорю - не по дороге нам  с  колдунами  да  ведьмами.

Жили спокойно без них, а как появились - так вся жизнь наперекосяк  пошла.

Вот когда бы Морской Король был - так и жили бы за ним,  как  за  каменной

стеной. Оборонит, защитит. Так нет его теперя. Эти недруги извели...  А  я

видел!!! Чего тебе?.. Корабли пришли,  много.  Паруса  черные  с  золотом,

трубы играют, факелы горят... Пираты?!.. То может  случиться.  Нет,  хуже,

прямо на глазах перед входом в порт растаяли, как дым. Снова колдовство...

Хуже будет. Гнать  их,  гнать  жестоко,  пока  еще  город  стоит...  А  не

послушаются - так в магистрат бежать, у него стража. Советники сами только

и ждут, надобно помочь... Вот вы и помогайте, а я вовсе посмотрю... А  еще

говорят, что туман этот в воду садится и сгущает ее,  навроде  как  кисель

делается. Весло вязнет, корабль пройти не может, гавань тиной  затянуло...

Не видел, но  точно  говорят!..  Спасаться  надо,  братья,  завтра  поздно

будет... Эх, нету владыки  крепкого...  Ничто,  сами  справимся,  вон  нас

сколько! Сила... Гнать...

 

 

     - Смотрите, - сказал вдруг Чани, подойдя к окну.

     Дождь прекратился,  туман  рассеялся,  и  улица  казалась  непривычно

чистой и длинной. Хани, встав рядом с братом, толчком распахнул створку  и

выглянул наружу. Улицу заполнили люди. Сбившись небольшими кучками, они  о

чем-то  шептались.  Заметив  распахнутое  окно,  шарахнулись   было,   но,

опомнившись, стали собираться тесными  группами.  Увидев,  что  показались

только братья, толпа  подалась  к  дому,  хотя  вплотную  приблизиться  не

рисковала.

     - Ну, держись, сейчас начнется, - весело и зло прошептал на ухо брату

Чани.

     - Что там? - спросила сидевшая у очага  Рюби.  Она  плохо  переносила

сырость, и в такие блеклые дни старалась не отходить от огня.

     - Подожди немного, - сказал Чани. - Пока еще не вполне ясно, до  чего

додумались эти толстопузые лавочники. Но в любом случае - ничего хорошего.

     Хани неодобрительно покачал головой.  В  последнее  время  брат  стал

очень нервным, раздражительным. Ему ничего не стоило  вспылить  по  самому

пустяковому поводу, и разговаривать он начал резко и сварливо. Даже говоря

сущую правду, Чани выбирал наиболее  оскорбительную  форму  для  выражения

своих мыслей.

     В окно было видно жирное, чадящее пламя факелов - во время туманов  с

огнем ходили и  днем,  но  сейчас  это  не  было  вызвано  необходимостью.

Готовилось что-то иное. Влажно поблескивали плащи, мокрое железо  кирас  и

шлемов, долетали невнятная брань и лязг  оружия.  Чани  сморщился,  отчего

стал похож на оскалившего клыки волка, посмотрел на суету, а  потом  вдруг

сказал брату:

     - Я выйду, поговорю с ними. А вы пока подготовьтесь уходить.

     - Я с тобой, - сунулся было Хани.

     - Я сказал: готовьтесь уходить, - жестко повторил Чани. - На этот раз

нам придется иметь дело не с перепуганными стражниками, а  с  толпой.  Это

может совсем иначе кончиться.

     Рюби, тоже подошедшая к окну, спросила:

     - Мне только кажется, или действительно стоит туман?

     - Какой туман? - желчно бросил Чани.

     Но Хани, приглядевшись внимательней, подтвердил:

     - В самом деле, я различаю какую-то зеленоватую дымку.

     - Зеленую? Ты не ошибаешься? - встревожилась Рюби.

     - Да. Точно зеленую.

     Чани прищурился и тоже наконец  заметил  тончайшее  салатное  марево,

наполняющее воздух. Он нехотя признался:

     - И я вижу.

     - Тогда нам действительно надо бежать, - решительно сказала  Рюби.  -

Именно бежать. Я не могу всего объяснить,  но  поверьте  мне.  У  нас  нет

лишнего времени.

     - Я попытаюсь их немного задержать, - криво  усмехнулся  Чани.  -  Но

только вы не мешкайте понапрасну.

     Он оценивающе  оглядел  коллекцию  железного  лома,  стараниями  Хани

украшавшую стены, и  выбрал  тот  же  короткий  меч,  с  которым  совершил

предыдущее путешествие. Чем-то он ему  полюбился,  хотя  на  стене  висели

более грозные с виду сабли и ятаганы. Спрятав меч под полой  куртки,  Чани

спустился по лестнице к входной двери.

     Когда дверь затрещала под  градом  ударов,  он  уже  стоял  наготове,

осторожно  прислушиваясь.  Хорошо  знакомый  капитан   городской   стражи,

внушительно надувая щеки и топорща усы, распахнул дверь и отпрянул, словно

налетел на острие копья. Чани приятно улыбнулся ему, но капитан неподкупно

закрыл глаза и на всякий случай сделал еще шаг назад. Натолкнувшись спиной

на скрещенные алебарды стражников, он остановился и открыл глаза.

     - Что вам угодно? - сладким голосом спросил Чани.

     Капитан повертел головой, убедился, что стража рядом и ему на  помощь

придут незамедлительно, серьезно откашлялся и произнес:

     - Постановлением уважаемого городского магистрата вы объявляетесь вне

закона.

     - Даже так? - удивленно поднял брови Чани. - За что же?

     - Так и только так! - Капитан выглядел одновременно и страшно важным,

и страшно напуганным. - Ваша  вина  доказана  полностью  и  неопровержимо.

Постановлением магистрата  вам  приговорено  отрубить  головы.  -  Капитан

опасливо втянул свою поглубже в плечи, хотя на нее никто не  покушался.  -

Однако наш магистрат столь же милостив, сколь и  всемогущ.  В  неизмеримой

милости повелено было заменить усекновение головы пожизненным изгнанием.

     - Очень приятно, - мило улыбнулся Чани. - Однако все  это  уже  было.

Хоть скажи, что же на этот раз нам поставили в вину?

     Капитан еще раз откашлялся, будто в горле у него пересохло, подкрутил

усы, посмотрел на собравшуюся толпу  и  почувствовал  себя  очень  смелым.

Занудно-канцелярским голосом он начал перечислять:

     - Во-первых: неуважение к городской власти, выразившееся  в  оказании

неповиновения и сопротивления городской страже  в  лице  меня.  Во-вторых:

употребление на  территории  великого  и  славного  Акантона  чужемерзкого

колдовства,  выразившегося  в  пугании  огнем  городской  стражи  в   лице

опять-таки меня и обжигании ее таковым же. В-третьих: проведение  в  город

чужестранцев без выданного на то разрешения городской стражи в лице  снова

меня.  В-четвертых:  оскорбление  и  бунт  против  высокого   сюзерена   и

покровителя Акантона Славного - Морского Короля.

     - Но ведь Морской Король бежал в Сумеречные Земли, - удивился Чани. -

Что вам теперь до него?

     Услышав это, капитан обрадовался.

     - Ага! В пятых, последних и самых  главных!  Покушение  на  священную

особу Повелителя и Господина!

     - Но ведь он уже никакой не повелитель  и  не  господин,  -  спокойно

разъяснил Чани, пытаясь прикинуть: успел ли брат собраться. - И не был  он

им никогда. Почему вы так упорно цепляетесь за него? Наоборот,  радоваться

нужно, что возрождается великий и славный Акантон, Свободный Акантон.

     Капитан озадаченно замолчал. Зеленоватая дымка стала гуще, в  воздухе

отчетливо запахло какой-то заморской пряностью: может быть, корицей... Или

чем-то похожим. Сдвинув  шлем  на  нос,  капитан  почесал  затылок,  потом

аккуратно водворил шлем на место. Наморщил  короткий,  пуговичкой,  нос  и

наконец с убежденностью попугая произнес:

     - Ты еще глуп. Ты еще слишком молод  и  слишком  глуп,  чтобы  понять

смысл происходящего. Свободный Акантон? Ха. Свободный город... На  что  он

способен? Первый же король, который захочет, который  не  почтет  за  труд

заняться этим, сорвет знамя с серебряными львами с городских башен. И горе

побежденным! Нет и не может быть свободы для города.  Можно  быть  великим

только в составе великой державы, под рукой могучего  властелина.  И  наша

свобода - это свобода найти себе господина!

     Произнося это, капитан мерно раскачивался, полузакрыв глаза.  Мертвые

оловянные  белки  тускло  блестели  из-под  век.  По  мере  того,  как  он

произносил эту тираду, Чани медленно бледнел, на скулах  у  него  заиграли

желваки.

     - Значит, без господина нельзя? - переспросил он.

     - Нельзя, - деревянным голосом ответил капитан.

     - Но ведь вы выбрали не того господина. Морской Король совсем не  так

силен и могуч, как вам кажется.

     - Господин всегда силен и могуч.

     - С-собака! - зловещим свистящим голосом заговорил Чани, не выдержав.

- Ты соскучился по хозяйской плетке? Жалкая тварь!  Я  доставлю  тебе  это

удовольствие здесь и немедленно, не нужно искать  господина  за  тридевять

земель. Я сам поколочу тебя! - и он резким движением  выхватил  спрятанный

меч.

     Капитан шарахнулся назад,  сбив  с  ног  одного  из  стражников.  Но,

оказавшись за спасительной щетиной наклоненных  алебард,  завопил,  срывая

голос:

     - Стража! Вперед! Убейте этого мятежника и колдуна! Убейте!

     Однако стражники не спешили, продолжая переминаться с ноги  на  ногу.

Напоминание, что Чани колдун, не прибавило им смелости. Капитан взвыл:

     - Арбалеты!!

     В задних рядах  толпы  почувствовалось  движение,  было  похоже,  что

половина зевак  пытается  удрать,  а  вторая  половина  стремится  подойти

поближе, чтобы не пропустить  увлекательного  зрелища.  В  результате  они

помешали друг другу, и никто не двинулся с места.

     - Арбалеты же!! - истошно надрывался капитан.

     Чани стоял настороже, держа обнаженный меч в  опущенной  руке.  Левой

рукой он держался за дверь, готовый  в  любую  секунду  захлопнуть  ее.  В

воздухе мелькнули несколько камней,  зазвенели  разбитые  стекла.  Капитан

предусмотрительно  отступил  еще  на  несколько  шагов.  Наконец  смятение

затихло,  и  поверх  голов  продолжавших  застенчиво  топтаться  на  месте

стражников высунулись тупые рыльца  арбалетов.  Чани  мгновенно  отпрянул,

одновременно захлопывая дверь, и  сразу  сильные  удары  потрясли  ее.  Но

дубовые доски выдержали и не раскололись, хотя кованое жало  одной  стрелы

пронзило дверь насквозь. Чани быстро задвинул тяжелый засов и прислушался.

     Сначала за дверью было тихо, потом там шумно завозились, засопели,  и

как-то враз все заговорили. Зазвучали  мясистые  шлепки  -  кто-то  плечом

бился о дверь, но старый дуб  был  рассчитан  и  не  на  такое.  Окованную

железом дверь можно было пробить разве что тараном. Бессмысленность  затеи

дошла  вскоре  даже  до  капитана,  знакомый  голос  снова  заорал   нечто

невнятное. Говорить тихо капитан,  кажется,  разучился.  Потом  за  дверью

снова завозились, зашушукались, из  общего  гомона  пробивались  отдельные

слова:  "Ломать...  Себе  дороже...  меч...  бревно  давайте...  прикончат

ведь... колдунья... огонь... не выйдет... огонь! Нам же  хуже..."  Наконец

шум смолк, и до Чани долетел искаженный голос капитана:

     - Тащите факелы! Сожгите крыс в  гнезде,  нам  хлопот  меньше  будет.

Советники магистрата только спасибо потом скажут. Эй, там! Факелы! Живо!

     Ждать больше было нечего.  Чани  бегом  бросился  наверх,  в  большую

комнату. Сквозь разбитые стекла по комнате  гулял  сырой  холодный  ветер,

несущий зеленоватые клочья. Пряный запах стал  резким,  почти  неприятным.

Хани, с напряженным  лицом,  прижался  к  стене  рядом  с  выбитым  окном,

осторожно выглядывая на улицу.

     - Пора уходить! - из дверей приказал Чани, но  брат  не  шевельнулся,

словно не слышал приказа.

     По потолку лихорадочно заплясали красные отблески, явственно потянуло

гарью. Гомон толпы стал громче.

     - Ого, - тихо, как бы про себя, сказал Хани. - Этого я не ожидал.

     Пригнувшись, чтобы его не было заметно  в  окне,  -  получить  в  бок

стрелу ему совсем не хотелось, - Чани перебежал к брату и  дернул  его  за

руку.

     - Идем! Нельзя больше терять время! Где Рюби?

     - Она на кухне.

     - Отлично. Заднюю сторону они не караулят. Бежим, а то  действительно

сгорим.

     Отблески на потолке стали ярче,  налились  жаром,  в  окно  проползла

первая робкая струйка дыма.

     - Снова бежать, - тоскливо сказал Хани. - Почему  бежать?  Из  своего

родного города... Неужели нельзя договориться?

     - Нельзя! - сверкнул глазами Чани. - Это стадо обалдевших  от  страха

жирных свиней готово слопать нас живьем. Ты  не  представляешь,  насколько

они опасны в своем страхе. Тот, кто их запугал, знал, что делает.

     - Это наши земляки, - возразил Хани.

     - Нет! Я не знаю их!

     Волоча слабо упирающегося брата, Чани выскочил на  кухню,  а  следом,

расколов последнее чудом уцелевшее  стекло,  в  комнату  влетела  короткая

тяжелая арбалетная стрела. Брызнув щепками,  она  с  чмоканьем  впилась  в

стену.

     - Что там? - бросилась навстречу им Рюби,  уже  завязавшая  третий  и

последний дорожный мешок.

     - Они сошли с ума, - тихо сказал Хани.

     - Я так и думала, - непонятно отозвалась Рюби.

     Чани подхватил тяжелый табурет и с треском высадил оконную  раму.  На

заднем дворе действительно никого не было.

     - Эти лавочники слишком глупы,  чтобы  окружить  дом,  -  нетерпеливо

бросил Чани. И вдруг весело рассмеялся. -  Раньше  мы  удирали  через  это

окно, чтобы поиграть в путешественников.

     - Это не игра, - чуть улыбнулась Рюби.

     - Бежим, а то и они догадаются, что из дома  можно  выйти  не  только

через дверь, - и Чани первым проскользнул на улицу.