Глава 3

Императорские японские вооруженные силы делились на две ветви: армию и флот. Оба вида вооруженных сил имели собственную авиацию. Вопрос создания независимых ВВС до начала и в ходе Второй Мировой войны даже не затрагивался. Кроме того, Япония не имела морской пехоты в том виде, в каком ее имели США – отдельный независимый корпус. Отдельные подразделения армии и флота отрабатывали десантные операции и выполняли функции морской пехоты.

В середине 30-х годов все морские летчики получали начальную подготовку в летной школе ВМФ Цутиура, расположенной в 50 милях к северо-востоку от Токио. В школе имелись 3 класса: для энсайнов, закончивших Военно-морскую академию в Этадзиме, для унтер-офицеров, уже служащих на флоте, и для юношей, которые желали начать флотскую службу в качестве курсантов.

После того как Япония вступила в войну с Соединенными Штатами, флоту пришлось спешно расширять систему подготовки летчиков в отчаянной попытке начать массовую штамповку пилотов. Однако в 1937 году об этой системе массовой подготовки никто даже не думал. Обучение пилотов проводилось очень тщательно, отбирались только самые лучшие кандидаты. В Цутиуру поступала лишь незначительная часть жаждущих претендентов. В 1937 году, когда я начал свое обучение, в летную школу были отобраны всего 70 человек из более чем 1500 кандидатов. Моя радость не знала границ, когда я увидел свое имя в списках 70 принятых унтер-офицеров. Это принесло мне хоть какое-то удовлетворение, так как зачисление в Цутиуру смывало позор провала в токийской школе. Оно возвращало честь моей семье и моей деревне и возрождало надежды, которые все возлагали на меня.

Легко представить мою радость, когда во время первых же каникул я посетил дом дяди в Токио. Я больше не был никчемным, непослушным подростком, который терялся при столкновении с любыми трудностями. Я был молодым, двадцатилетним мужчиной в сверкающей форме морского летчика и 7 надраенными золотыми пуговицами. Я очень гордился собой, но больше  всего мне хотелось услышать поздравления от своих родных. Увидев свою кузину Хацуо, я слегка испугался. Маленькая школьница исчезла, а ее место заняла очень красивая девушка, которой исполнилось пятнадцать. Хацуо тепло приветствовала меня, гораздо теплее, чем обязывало наше родство.

После этого мы долго говорили с дядей, который всегда принимал большое участие в моей судьбе. Я с удовлетворением отметил, что он был рад увидеть меня в морской форме и с удовольствием обсуждал проблемы продвижения по служебной лестнице. Он снова гордился мной, и это было крайне важно для меня, после того как я в прошлом крупно подвел его. Мое посещение дядиного дома, встреча с ним и его семьей, с Хацуо, надолго остались в моей памяти. После обеда мы остались одни в комнате, и Хацуо оказала мне честь, сыграв для меня на пианино.

Вряд ли она была настоящим виртуозом, так как начала учиться всего 3 года назад. Однако я не был музыкальным критиком, и мне ее игра показалась верхом совершенства. Торжественные звуки музыки Моцарта, мой первый за много месяцев визит к дяде, теплая встреча с Хацуо согрели мне сердце. Было невыразимо приятно видеть это место покоя и радости после жестокостей военных училищ. Я буквально воспарил на небеса. Но визит получился коротким, и вскоре я вернулся в училище.

Учебный лагерь Цутиура расположен на берегу большого озера. Рядом находится аэродром с двумя взлетными полосами длиной 3000 и 2200 ярдов. В огромных ангарах могли разместиться сотни самолетов, и на авиабазе всегда кипела лихорадочная активность.

Наверное, я никогда не перестану удивляться тому, что ждало меня на каждой новой стадии подготовки. Едва я прибыл в новое училище, как обнаружил, что все мои предыдущие представления о флотской дисциплине были далеки от истины. Я с изумлением понял, что все дисциплинарные строгости на базе Сасебо были приятной       разминкой перед Цутиурой. Даже морская артиллерийская школа казалась детским садиком по сравнению с летной.

«Летчик-истребитель должен быть агрессивным и стойким. Всегда». Такими словами нас приветствовал инструктор по физической подготовке, когда мы собрались вместе в спортивном зале. «Здесь, в Цутиуре, вы должны развить эти свои качества, или вы никогда не станете пилотом ВМФ». И он, не теряя времени, начал предметно показывать нам, как собирается развивать в нас постоянную агрессивность. Инструктор наугад выбрал двух курсантов из группы и приказал им бороться. Победитель покидал ковер.

Его противнику, который проиграл схватку, повезло меньше. Он остался на ковре и должен был вступить в поединок с другим курсантом. Пока он проигрывал, он оставался на ковре, измученный до предела, побитый и помятый. Часто это кончалось серьезными повреждениями. В ином случае ему приходилось бороться по очереди со всеми остальными 69 курсантами нашего класса. Если после окончания 69 поединков он еще мог стоять на ногах, то получал помилование. Но всего лишь на один день. На следующий день он снова должен был бороться с первым противником и так далее. Это продолжалось, пока он не одерживал победу, или его не исключали из школы.

Каждый из курсантов был полон решимости удержаться в летной школе, поэтому борцовские поединки часто принимали жестокий характер. Очень часто приходилось уносить потерявших сознание курсантов. Однако это не освобождало их от того, что начальство считало совершенно необходимой подготовкой. Их приводили в себя с помощью ведра воды и отправляли обратно на ковер.

После месяца теоретической подготовки на земле мы получили первые уроки летного мастерства. Полеты проводились по утрам, занятия в классах – после обеда. После ужина мы получали 2 часа для самоподготовки, а потом следовал отбой.

Время шло, и количество курсантов понемногу сокращалось. Учебные курсы требовали от нас предельного напряжения, а отчислялись курсанты за малейшую провинность. Так как морские летчики считались элитой флота и вообще всех вооруженных сил, им не прощалась ни одна ошибка. В течение 10 месяцев обучения из школы были изгнаны 45 курсантов из 75 поступивших туда. Инструкторы не применяли столь жестоких физических наказаний, с которыми я сталкивался ранее, однако в их власти было немедленно вышвырнуть из школы любого курсанта под любым предлогом. А этого мы боялись куда больше, чем самых жестоких побоев.

Исключительная жесткость требований была продемонстрирована нам перед самым выпуском. За день до окончания школы был отчислен один из курсантов. Военный патруль поймал его в подпольном баре города Цутиура, куда он зашел, чтобы отпраздновать окончание учебы. Выяснилось, что он немного поспешил. После возвращения в казарму ему приказали немедленно явиться в канцелярию класса. Сообразив, чем это пахнет, курсант просто рухнул на колени перед офицерами, но напрасно.

Руководство школы решило, что он виноват в двух непростительных проступках. О первом он, как всякий пилот, прекрасно знал. Ни один боевой летчик ни по какой причине не должен накануне вылета пить спиртные напитки. Во время выпускных экзаменов завтра нам предстояло пролететь в сомкнутом строю над аэродромом. Второе нарушение было более понятным, но от этого не считалось менее тяжелым. Ни один моряк не должен позорить флот, появляясь в местах, которые считались «запрещенными».

Физическая подготовка в Цутиуре была одной из самых серьезных в японских военных школах. Одним из самых неприятных испытаний был железный шест, на который нас заставляли карабкаться. На вершине шеста мы должны были повиснуть на одной руке. Любой курсант, который не мог провисеть в течение 10 минут, получал сильный удар по заднице и снова отправлялся на шест. В конце обучения те курсанты, которые избежали отчисления, могли провисеть на одной руке от 15 до 20 минут.

Каждый кадровый военнослужащий Императорского Флота должен был уметь плавать. Среди нас было много курсантов, которые выросли в горных районах и вообще никогда не плавали. Методика обучения была предельно простой. Курсанта обвязывали веревкой под мышки и вытаскивали в море, где он мог плыть. Или тонуть. Сегодня, когда мне исполнилось 39 лет, а в теле сидят осколки снарядов, я еще могу проплыть 50 метров за 34 секунды. В летной школе очень многие могли проплыть эту дистанцию менее чем за 30 секунд.

Каждый курсант должен был уметь проплыть под водой по крайней мере 50 метров и оставаться под водой не менее 90 секунд. Средний человек может усилием воли задержать дыхание на 40, пусть даже 50 секунд, но этого считалось мало для японского летчика. Мой собственный рекорд пребывания под водой составил 2 минуты 30 секунд.

Мы прыгали с подкидной доски сотни раз, чтобы улучшить наше чувство равновесия. Это должно было помочь управлять истребителем при выполнении фигур высшего пилотажа. Была особая причина уделять повышенное внимание прыжкам, потому что как только инструкторы почувствовали, что мы освоились с доской, нам приказали прыгать с вышки на твердую землю! Во время прыжка мы должны были совершить 2 или 3 сальто и приземлиться на ноги. Разумеется, кое-кто ошибался, и это приводило к роковым последствиям.

Акробатика составляла важную часть нашей физической подготовки, и все требования инструкторов следовало выполнять, иначе отчисление было неизбежно. Хождение на руках считалось делом совершенно обычным. Нам приходилось учиться стоять на голове, сначала по 5 минут, потом по 10, пока многие курсанты не научились стоять так по 15 минут и более. Лично я сумел довести личный рекорд продолжительности стояния на голове до 20 минут. В это время мои товарищи раскуривали сигареты и вкладывали мне в рот.

Разумеется, эти цирковые трюки были далеко не единственным, что от нас требовали. Однако они позволяли нам развить удивительное чувство равновесия и мышечной координации. Эти качества многим позднее не раз спасали жизнь.

Каждый курсант в Цутиуре обладал исключительно зорким зрением. Но это было минимально необходимое требование. Каждый подходящий момент использовался для тренировки периферического зрения. Мы учились различать удаленные предметы даже при беглом взгляде. Короче говоря, отрабатывали то, что должно было дать нам преимущество перед вражескими пилотами.

Одним из наших любимых состязаний было попытаться увидеть наиболее яркие звезды в дневное время. Это очень сложно, и для этого нужно обладать исключительно острым зрением. Однако наши инструкторы утешали нас тем, что заметить вражеский истребитель с расстояния нескольких тысяч метров ничуть не легче, чем увидеть звезду днем. А пилот, который первым заметит противника и начнет маневрировать, чтобы выйти на исходную позицию для атаки, получит в бою решающее преимущество. С помощью долгих тренировок мы стали настоящими асами в охоте на звезды. А затем нам пришлось двигаться дальше. Когда мы замечали какую-то звезду, то отводили глаза в сторону и моментально поворачивались назад, чтобы определить, сможем ли мы ее увидеть немедленно. Вот из таких мелочей и складывается летчик-истребитель.

Лично мне все эти упражнения очень помогли, хотя они могут показаться странными тем, кто незнаком с напряженной, меняющейся каждую секунду обстановкой смертельного воздушного боя. Насколько я помню, из моих более чем 200 столкновений с вражескими самолетами, исключая 2 маленькие помарки, вражеские истребители ни разу не захватили меня врасплох. К тому же я не потерял ни одного из своих ведомых от вражеских атак.

Пока мы учились в Цутиуре, все свободное время мы посвящали попыткам найти методы улучшить свою реакцию и добиться точности движений. Любимым упражнением было поймать рукой муху на лету. Наверное, в это время мы выглядели глупо, размахивая руками в воздухе. Но уже через пару месяцев муха, рискнувшая пролететь перед лицом любого из нас, встречала свой неминуемый конец. Способность к резким и точным движениям исключительно важна, когда сидишь в тесной кабине истребителя.

Эти старания улучшить свою реакцию помогли мне совершенно неожиданным образом. Мы вчетвером гнали на машине со скоростью 60 миль/час по узкой дороге, когда водитель потерял управление, и машина вылетела за обочину. Мы все дружно распахнули дверцы машины и вылетели наружу. Каждый получил свою порцию синяков и царапин, но ни один человек серьезно не пострадал, хотя автомобиль был разбит вдребезги.