перевод на английский Джека Свитмэна
В течение двух столетий Пьер-Андрэ де Сюффрен де Сен-Тропез является предметом откровенного восхищения. Адмираль Рауль Кастэ (1878 – 1969 годы), которого многие считают ведущим французским военно-морским теоретиком, ставит его в первые ряды пантеона величайших флотоводцев, рядом с Нельсоном и де Рейтером. Во время празднования двухсотлетия американской Войны за независимость французский флот объявил 1983 год годом памяти Сюффрена. С 1789 по 1962 год французы постоянно называли свои корабли в честь этого великого моряка.
Столь громкую славу Сюффрену принесли его кампании в Индийском океане. Эта история началась в 1871 году, когда морской министр де Кастри решил придать новый толчок войне с Британией, которая тянулась уже 3 года практически без всяких результатов. 22 марта 1871 года из Бреста вышли 2 флота. Первый, из 30 линейных кораблей под командованием графа де Грасса, должен был захватить часть Британских Антильских островов. Второй, под командованием Сюффрена, состоял из 5 линейных кораблей, 1 корвета и 8 транспортов. Министр предполагал, что этот маленький флот отвлечет на себя силы противника и поможет защитить голландскую колонию на мысе Доброй Надежды от нападения флота коммодора Джорджа Джонстона, который только что отплыл из Англии. Де Кастри также предполагал возобновить войну в Индийском океане.
Эскадры разделились 29 марта. Де Грасс направился на запад, а Сюффрен повернул на юг. Он был уже достаточно известен во французском флоте. Пьер-Андрэ де Сюффрен де Сен-Тропез родился 17 июля 1729 года в семье мелкого дворянина в Провансе. В 1737 году он был посвящен в рыцари Мальтийского ордена в качестве рыцаря-минорита. В то время орден еще владел Мальтой, и его галеры вели бесконечную войну с мусульманскими корсарами. Поэтому многие молодые французы проходили азы морской подготовки на кораблях ордена. В 1743 году Сюффрен поступает в Ecole des gardes de la Marine – морской кадетский корпус в Тулоне. В 15 лет он совершает первое плавание и в том же 1744 году участвует в первом морском сражении. Это произошло 24 февраля у мыса Сиси.
Во время Войны за австрийское наследство (1740 – 48 годы) Сюффрен служит на эскадре в Вест-Индии и в 1746 году участвует в неудачной экспедиции в Канаду. В следующем году во время Второго боя у Финистерре он попадает в плен и находится там до подписания мира.
С 1748 по 1754 год Сюффрен служит на «галерах Веры» Мальтийского ордена, приносит клятву послушания ордену и командует несколькими кораблями. Сюффрен возвращается во Францию к началу Семилетней войны (1756 – 63 годы) и принимает участие в кампаниях в Канаде и на Средиземном море. Здесь он во второй раз попадает в плен, когда 18 – 19 августа 1759 года британский флот адмирала Эдварда Боскауэна уничтожает французскую Средиземноморскую эскадру в бою в бухте Лагуш.
После подписания мира Сюффрен участвует в плохо подготовленной атаке базы корсаров в Лараше (Марокко), которой командует контр-адмирал Дюшаффо. Исключительные способности Сюффрена помогают ему быстро продвигаться по службе. В 1767 году он становится капитаном 2 ранга, в 1772 году – капитаном 1 ранга в возрасте всего 42 лет. После периода тренировок вместе с учебной эскадрой Дюшаффо в 1777 году Сюффрен становится командиром линейного корабля «Фантаск». В феврале 1778 года Франция выступает на стороне американских колоний в их войне за независимость против Великобритании. Сюффрен участвует в операциях эскадры адмирала графа д’Эстэна в Ньюпорте (Гренада) в 1778 году и в Саванне в 1779 году.
Несмотря на тяжелый характер и уже очень заметную полноту, Сюффрен становится известен как выдающийся командир – образованный, отважный, агрессивный. Хотя Сюффрен формально связан клятвами Мальтийскому ордену, он не слишком утруждает себя обетами бедности и покорности. И если он остался верен обету безбрачия, это совсем не означает, что Сюффрен сохранил целомудрие. Несмотря на свою жажду действий, он остался в некотором роде мыслителем. Сюффрен много читал и изучал морские войны прошлого, особенно кампании де Рейтера. Перед тем как отплыть в Индию, он тщательно изучал действия своих предшественников – Бурдоннэ, д’Ашэ, д’Орфа.
Сюффрена очень интересовали технические аспекты развития флота. Он настаивал на совершенствовании корабельной артиллерии путем принятия казнозарядных орудий, карронад, бомб, как это сделал Королевский Флот. Сюффрен требовал увеличения количества шлюпок и установки громоотводов. В отличие от многих офицеров той эпохи, он не пренебрегал здоровьем экипажа. 23 февраля 1773 года, сдавая командование фрегатом «Миньон», он писал: «Предосторожности, которые я принял, чтобы сохранить чистый воздух на борту и сохранить мой экипаж, принесли полный успех. У меня было лишь несколько случаев серьезных заболеваний».
Довольно часто Сюффрен занимался исследованием различных военных вопросов. В 1762 году он подает морскому министру записку относительно укреплений Гибралтара и способов их штурма. В 1765 году он пишет мемуар о защите французских интересов в Марокко, а в 1770 году рассматривает вопрос о «способах обуздания алжирских корсаров». Как и де Рейтер, он подчеркивал бесполезность бомбардировок городов и настаивал на организации конвоев и патрулировании угрожаемых районов, таких, как Сардиния и побережье Прованса.
Сюффрен в полной мере пользовался поддержкой высоких покровителей, в том числе Дюшаффо, д’Эстэна и главы офицерского бюро Блюэна. Ему посчастливилось заручиться поддержкой Сартэна, который сменил де Кастри на посту морского министра, и Вержена, занимавшего пост министра иностранных дел с 1774 года. Де Кастри 4 марта 1781 года заявил, что намерен «дать ему возможность отличиться».
Подходящий случай не заставил долго ждать. Расставшись с де Грассом, Сюффрен направился к островам Зеленого Мыса за пресной водой. 16 апреля он прибыл в Порто-Прайя и совершенно неожиданно для себя обнаружил там корабли и транспорты Джонстона, стоящие на рейде. Сюффрен проявил необычайную решительность, осмелившись поставить под угрозу всю свою миссию. Он решил атаковать противника, хотя этот поступок заставил его капитанов всерьез опасаться за свое будущее.
Флагман Сюффрена «Эрос» вместе с двумя другими кораблями вошел на рейд и открыл огонь по англичанам. Сначала они были захвачены врасплох, но достаточно быстро оправились и открыли сильный ответный огонь. Французские корабли получили серьезные повреждения и были вынуждены ретироваться.
Но тактическая неудача принесла стратегическую победу. Джонстон был вынужден заняться исправлением повреждений и отложил выход на 15 дней. Эта задержка позволила Сюффрену прибыть к мысу Доброй Надежды и усилить его оборонительные сооружения. Это заставило англичан отказаться от намеченной атаки и ограничиться захватом нескольких торговых судов. Известие о бое в Порто-Прайя стало настоящей сенсацией в Европе. Сюффрен был объявлен героем. Кабинет в Версале присвоил ему звание контр-адмирала, Мальтийский орден – титул байли, высочайший в ордене.
После первого эффектного успеха Сюффрен прибыл на Иль-де Франс (сегодня Маврикий), совершив трудный переход. По пути он захватил 50-пушечный британский корабль «Ганнибал». Но тут Сюффрен обнаружил, что должен подчиняться распоряжениям губернатора месье де Сулака и приказам графа д’Орву – старого моряка, больного и измученного, который вскоре скончался. Его смерть дала Сюффрену почти полную свободу действий. Он имел 11 линейных кораблей, 3 фрегата, 3 корвета и несколько транспортов. Поэтому Сюффрен решил направиться к берегам Индии, чтобы начать военные действия у берегов Карнатика, где ситуация для французов складывалась совсем не блестяще.
Версаль считал этот театр откровенно второстепенным, поэтому англичане сумели захватить почти все французские и британские фактории, включая Тринкомали на восточном побережье Цейлона. Одновременно они попытались сломить сопротивление индийского союзника французов – набоба Майсора Хайдара Али. Английский флот контр-адмирала сэра Эдварда Хьюза, насчитывавший 12 линейных кораблей, господствовал на море, опираясь на хорошо оборудованные базы в Мадрасе и Бомбее.
Отказавшись дать бой возле Мадраса, 17 февраля 1782 года Сюффрен атаковал эскадру Хьюза возле Садраса и вынудил противника отступить. Высадив небольшой отряд, он отбил у англичан маленький порт Куддалор и установил связь с Хайдаром Али. Через 2 месяца, 12 апреля, Сюффрен не сумел добиться решающей победы над Хьюзом возле Проведиена у восточного побережья Цейлона. Эта осечка сорвала его план захвата Тринкомали, и он был вынужден уйти в порт Батилоа на юго-восточном берегу острова.
6 июля Сюффрен снова отыскал противника и дал ему третий бой возле Негапатама у берегов Индии. И снова бой принес разочарование. Он не смог добиться победы, и все голландские фактории остались в руках англичан. Сюффрен вернулся в Куддалор. Однако в начале сентября он все-таки сумел захватить Тринкомали в ходе отважной десантной операции и отбил контратаку Хьюза.
Свой закаленный в боях флот Сюффрен увел зимовать к Ачину на берегу Суматры. Он вернулся, чтобы нанести новый удар в январе 1873 года. Прочесав Бенгальский залив, в Тринкомали он встретился с небольшим отрядом, присланным из Франции ему на помощь. Этими 3 линейными кораблями командовал маркиз де Бюсси. Прибытие этой эскадры несколько раз задерживалось, однако она в конце концов доставила войска для усиления гарнизона Куддалора. 20 июня 1783 года Сюффрен дал пятый и последний бой Хьюзу, который блокировал город и снова вынудил своего противника отступить. Через несколько дней в Версале был подписан мир, и кампания закончилась. Сюффрен проявил себя как талантливый флотоводец, и его слава была вполне заслуженной.
Несколько обстоятельств стали тому причиной. Если бы Сюффрен не обладал научным складом ума и не знал до тонкостей штурманское дело, он никогда не стал бы великим моряком. Но Сюффрен буквально чувствовал море. Для наиболее восторженных почитателей он был прекрасным тактиком, всегда исполненным наступательного духа. Сюффрен отвергал линейные построения, которые тогда были общепринятой догмой. Ведь такой строй приводил к медленным, неестественным маневрам, и сражения, чаще всего, носили нерешительный характер. Сюффрен стремился атаковать с наветра и сблизиться на пистолетный выстрел. Он всегда пытался вести бой исключительно агрессивной и уничтожить врага. Снова и снова он пытался охватить арьергард противника и поставить его в два огня, чтобы добиться своей цели.
Но, тем не менее, вопрос остается открытым. Был ли Сюффрен новатором? Скорее всего, он никогда не поступил бы так, не имея перед глазами примеров де Рейтера и Турвилля. Этот выдающийся французский адмирал сумел организовать охват авангарда объединенного англо-голландского флота в бою у Бичи-Хед (Бевезьер) в 1690 году. Еще в нескольких случаях такие адмиралы, как Боскауэн и Хок, успешно охватывали арьергард противника.
Охват линии противника не был каким-то совершенно оригинальным маневром. Еще в 1763 году была опубликована «библия» французских морских офицеров – книга Биго де Морога «Tactique Navale», в которой целая глава была посвящена методам охвата головы или хвоста колонны противника, а также способам парирования такого маневра.
Но Сюффрен всюду действовал оригинально. Он сочетал агрессивный темперамент со способностью уловить критический момент боя и отрицанием принятых правил. Хотя Сюффрен не имел численного превосходства над противником, он постоянно пытался охватить его линию, в то время как Биго де Морог рекомендовал этот маневр только для флота, имеющего численное преимущество.
В целом Сюффрен вел кампанию в стиле корсара или командира легкой эскадры. Его наступательный дух давал ему преимущество над Хьюзом. Человек, которого англичане стали называть «Адмирал Сатана», почти всегда захватывал инициативу, атакуя врага. Он неоднократно повторял нападения, несмотря на тяжелые потери в людях и повреждения своих кораблей.
Такой стиль, знаменитый французский elan – порыв, произвел впечатление на современников. После Войны за независимость появилось несколько книг, рассматривавших вопросы морской тактики и стратегии. В 1787 году появилась «Art de la guerre sur mer» Гренье, а в следующем году – «Tactique Navale» д’Амблимона. Анализируя итоги кампании в индийских водах, они отстаивали более гибкую наступательную доктрину, свободную от оков формализма. Джон Клерк в «Essay оn Naval Tactics» (1797 год) подчеркивал отвагу, проявленную Сюффреном в боях у Садраса и Проведиена, и не скрывал своего восхищения французским адмиралом – «гениальным и энергичным офицером».
Однако фактом остается то, что ни одно из этих сражений не принесло французам решительной победы. Несмотря на все свои усилия, Сюффрен так и не смог уничтожить вражеский флот или хотя бы часть его. Кроме всего прочего, в лице адмирала Хьюза Сюффрен встретил умелого противника, досконально знакомого с театром военных действий. Хьюз ранее прослужил в Индии с 1773 по 1777 год. «Матушка Хьюз», как звали его французы, избегал риска и отбивал наскоки Сюффрена с редким хладнокровием.
Противоречивый опыт боев Сюффрена стал предметом множества исследований. Часть авторов утверждает, что виной неудач стало воспитание у мальтийских рыцарей, которые предпочитали одиночные схватки и не умели организовать взаимодействие кораблей эскадры в групповом бою. Другие искали причину в импульсивном характере Сюффрена и отсутствии точных инструкций капитанам кораблей, которых сбивали с толку импровизации адмирала, вроде авантюрной атаки в бою у Порто-Прайя.
Но подобные объяснения нельзя принимать всерьез. Послужив под командованием Дюшаффо, л’Этандюэра и тем более д’Эстэна, Сюффрен прекрасно освоил правила ведения эскадренного боя. В Индийском океане он постоянно разъяснял свои намерения с предельной четкостью. В своем письме от 6 февраля 1782 года он ясно говорит командиру дивизии Тромелину о намерении охватить колонну противника и о роли, которую должны сыграть корабли Тромелина. Меморандум от 2 июня того же года, по словам адмирала Кастэ, является «образцом ясности, точности и энергии».
Очень многие авторы склонны обвинять подчиненных Сюффрена. Для Кастэ неудачи Сюффрена объясняются исключительно пассивностью его капитанов, неспособных порвать с формализмом и канонами линейной тактики. Их совершенно сбивала с толку та легкость, с которой их командир нарушал принятые правила. Еще более резко можно отозваться о замшелых тактических идеях той эпохи. Однако офицеры, которые провели много лет в Индийском океане, просто не были знакомы с новыми сложными маневрами. Они не имели возможности увидеть и отработать их в составе учебных эскадр.
Однако тогда можно задать другой вопрос. А не было ли пассивное поведение некоторых капитанов в боях у Садраса, Негапатама и Тринкомали результатом заговора? Может быть, они отказывались повиноваться, намеренно не выполняя распоряжения адмирала, чтобы расстроить его планы, так как они не питали теплых чувств к Сюффрену.
Здесь мы затрагиваем одну из важнейших особенностей французского флота XVIII века, который был пронизан духом неповиновения, взаимного пренебрежения и подозрительности. Все это проявлялось более явно, чем пассивность и отсутствие боевого духа. Эти негативные черты в полной мере проявились и в эскадре Сюффрена. Д’Эстэн и де Грасс во время своих кампаний в американских водах сталкивались с теми же проблемами, хотя и не в такой мере. Однако и Королевский Флот не был полностью свободен от междоусобиц. В бою у Чезапика 5 сентября 1781 года споры между адмиралами Худом и Грейвзом помогли де Грассу отразить нападение англичан с целью деблокады окруженной в Йорктауне армии. Сам Сюффрен прекрасно был со всем этим знаком. В марте 1779 года он характеризовал одного из старших офицеров как «идиота, впавшего в маразм». Через 2 года, узнав о производстве двух офицеров, чьи способности он ценил крайне низко, Сюффрен заметил: «Остается лишь удивляться, что кто-то продвигается по службе, не будучи пригодным вообще ни к чему».
В целом историки, не колеблясь, обвиняют капитанов Сюффрена в заговоре против адмирала. Источником духа неповиновения были два офицера, служившие в индийских водах, – Тромелин и Бидэ де Морвилль. После прибытия Сюффрена на Иль-де-Франс д’Орв назначил их командирами линейных кораблей «Аннибал» и «Артезьен» только за старшинство, а не за их способности. Эта парочка имела личные интересы в колониях, и потому участвовала в трудной и долгой кампании у берегов Индии совершенно против своего желания. Они совсем не стремились разлучаться с семьями и приятелями на берегу и в штыки встречали все планы Сюффрена.
15 ноября 1781 года он писал де Кастри:
«Я был страшно удивлен, увидев, какой эффект имеет столь большая удаленность от центров власти. Люди заняты только наживой и надеются, что время и расстояние все скроют. Подобные настроения не имеют ничего общего с духом военной службы, основой которой является подчинение. Королю в дальних колониях могут хорошо служить только командиры, обладающие большой энергией и твердостью, чтобы эту энергию использовать».
Так или иначе, но после боя у Негапатама Сюффрен предпринимает ряд решительных мер. Внезапная перемена ветра смешала строй обоих флотов, и в результате корабли французского центра и арьергарда практически не принимали участия в бою. Сюффрен отстранил от командования четырех капитанов: Циллара – «Северэ» – за проявленную панику и спуск флага; Бидэ де Морвилля – «Артезьен» – за откровенную непригодность к командованию, которую он проявил еще в боях у Садраса и Проведиена; Форбена – «Венжер» – за нежелание искупить свои промахи в бою 12 апреля; Буве – «Аякс» – по состоянию здоровья. Сюффрен признал ,что Буве был «очень болен», «все его многочисленные ошибки можно приписать исключительно дряхлости». Такое решение, совершенно беспрецедентное для тех времен, было утверждено де Кастри.
Новый кризис разразился в сентябре после боя у Тринкомали, который снова была отмечен общей путаницей, неисполнением приказов и почти всеобщим отсутствием боевого духа. Вдобавок, арьергард под командой Тромелина появился на сцене лишь с огромным опозданием. Сюффрен был близок к отчаянию, что видно из его письма, отправленного де Кастри через 3 недели после боя.
«Монсеньер, мое сердце разбито всеобщим неповиновением. Я только что потерял возможность уничтожить британскую эскадру. У меня было 14 линейных кораблей и «Консолант», который я поставил в линию кордебаталии. Адмирал Хьюз отвернул прочь, не обращаясь в бегство. Он отступал в полном порядке, уравняв скорость по своему самому плохому ходоку... Я смог догнать его лишь в 3 часа пополудни. Моя линия была почти выстроена, и я атаковал, сигналом приказав «Венжеру» и «Консоланту» атаковать хвост колонны противника. Никто не выполнил приказ. Лишь «Эрос», «Иллюстр» и «Аякс» сражались на малой дистанции, сохраняя строй. Остальные, вне зависимости от места в строю, не пытались совершать никаких маневров, стреляли с большой дистанции или даже вообще почти на передел дальность действия орудий.
Абсолютно все, да, все могли спуститься на противника, так как мы находились на ветре впереди противника, но никто этого не сделал. Некоторые отважно сражались в других боях. Я могу приписать этот ужас лишь желанию как можно скорее закончить кампанию, либо невежеству. Предположить худшее я просто не осмеливаюсь...»
Но самое странное во всем этом было еще впереди. На следующий день после боя 4 офицера попросили освободить их от командования и предоставить отпуск для возвращения на Иль-де-Франс. Против всех ожиданий Сюффрен выполнил просьбу офицеров «с удовольствием». Среди этих капитанов был Тромелин, что не было удивительно. Но поведение остальных троих до сих пор могло считаться похвальным, и они поддерживали самые сердечные отношения с Сюффреном с первых дней кампании.
Более того, кризис в бою у Тринкомали не был первым. Еще один серьезный инцидент произошел несколько недель назад, после Проведиена. Об этом написал Гуэ де Фробервилль, армейский офицер, находившийся при эскадре.
«С некоторого времени в исполнении долга появилась чрезвычайная расхлябанность. Действия главнокомандующего раздражали многих членов офицерского корпуса, совершенно не приученных подчиняться. Они не находят в своем командире отвратительного кастового духа, столь вредного общественным интересам, кастового духа, на котором вскормлены кадеты. Их привилегии, почести и возраст лишь укрепляют этот дух в тех, кто состарился на службе. Мы видим доказательство этого в заговоре, который привел к отставке 30 или 40 этих офицеров».
Однако в данном случае Сюффрен оказался несговорчивым и отверг требование массовой отставки.
В свете этих инцидентов сложно исследовать методы командования Сюффрена. Снова и снова он проявлял ярость, резкость и грубость в отношениях с капитанами кораблей. Такое поведение не мешало ему служить предметом восхищения у молодых офицеров. В отношениях с матросами он демонстрировал примеры самой грубой демагогии, даже в случаях грубейших нарушений дисциплины.
После Проведиена Сюффрен в самой грубой манере сообщил капитанам о своем намерении продолжать кампанию у берегов Индии. Это решение было оправдано его стратегическим планом, но шло вразрез с привычной практикой совершать короткие вылазки к Коромандельскому побережью и подолгу отстаиваться у берегов Иль-де-Франса. Он не совещался ни с кем из капитанов, а просто сказал им громовым голосом:
«Очень хорошо, господа, я хочу вам кое-что сказать. Я решил остаться в Индии. Почему, вы знаете так же хорошо, как и я. Но вы можете не знать характер общих инструкций, которые получил месье д’Орв от короля. Мудрость его величества не позволяет диктовать план конкретных операций. Он знает, что было бы неразумным для человека, находящегося на расстоянии четырех тысяч лиг от места событий, определять детали. Поэтому он намерен лишь сообщить месье д’Орву, что он запрещает бездействие эскадры.
Лучше сжечь корабли под стенами Мадраса, чем отступить перед адмиралом Хьюзом. Пока мы господствуем в Тринкомали, все побережье Короманделя будет находиться в наших руках!
Пожалуйста, передайте мои приказы офицерам и командам».
И всё!
Сюффрен пытался игнорировать напряжение и жертвы, вызванные постоянными и ужасно дорогими боями, которые вели корабли, находящиеся в плохом состоянии, с наспех собранными, неопытными экипажами. Пять капитанов уже были убиты в сражениях, несколько других были ранены. В некоторых случаях критика адмирала граничит с несправедливостью, даже с клеветой. Разве можно было, не кривя душой, обвинять «Консолант» и «Венжер» в том, что они не смогли обойти хвост британской колонны в бою у Тринкомали? Первый корабль был тяжело поврежден вражеским огнем, а «Консолант», которым командовал прекрасный капитан Кувервилль, загорелся и израсходовал все боеприпасы. Такого рода противоречия встречаются в описаниях любого боя эскадры Сюффрена. Да и сам Сюффрен, оправившись от разочарования, очень часто ходатайствовал о награждении офицеров, которых сам еще недавно обвинял во всех грехах. Даже если бы это не являлось единственной причиной, одно такое поведение адмирала вполне могло послужить причиной недовольства капитанов и возникновения заговора.
Что же было основанием для неприязни Сюффрена если не ко всем офицерам, находящимся под его командованием, то, по крайней мере, к капитанам кораблей? Не была ли это своеобразная форма мести воспитанника мальтийских рыцарей, выходца из мелкопоместного дворянства Прованса, которые считались гораздо менее уважаемыми людьми, чем представители лучших семей Нормандии и Бретани? Или следует обвинить Сюффрена в своего рода паранойе, усугубленной долгой и тяжелой кампанией? Не приходится сомневаться, что этого человека грызли высокомерие и тщеславие. Его переписка ясно говорит об этом.
Не он ли сам, едва покинув Брест, подтвердил, что кампания в Индии позволит ему приобрести «славу – призрак, ради которого человек способен на многое»? К сожалению, как свидетельствуют его жалобы своему «сердечному другу» мадам д’Але, частичные успехи лишали его вожделенной славы и бессмертия, на которые Сюффрен, по его собственному мнению, имел полное право. Свои неудачи Сюффрен рассматривал не как неисполненный долг перед королем или флотом, а как личное оскорбление.
После боя у Тринкомали эти претензии, которые нельзя полностью отнести на счет подчиненных, начали превращаться в манию преследования. Особенно интересны свидетельства Трубле, молодого офицера, пользовавшегося благоволением Сюффрена. Он пишет:
«Монсеньер Сюффрен остается убежден, что большая часть кораблей пыталась бросить его или, по крайней мере, не пожелала прийти ему на помощь так быстро, как могла. Его неудовлетворение было исключительным. Он высказал свое негодование нескольким капитанам, которые не пожелали подвергать себя опасности и не стали выручать адмирала от угрозы, которой он сам подвергался».
Сюффрен никогда не задавался вопросом, а можно ли, не имея численного превосходства, добиться решительной победы, когда корабли флота изношены, а экипажи устали и страдают от болезней? Единственное объяснение его претензий звучит навязчивым лейтмотивом: недостатки и откровенное предательство капитанов. Самого себя Сюффрен считает выше любой критики. В заключение своего рапорта де Кастри он пишет: «Я совершал ошибки на войне. Кто их не совершает? Но меня нельзя обвинять в таких ошибках, которые проигрывают сражения». Единственное извинение и упрек. Если бы в качестве заместителя командира у него служил Альбер де Риом, как он просил, покидая Брест, «сегодня мы были бы владыками Индии».
Однако мы так и не имеем ответа на вопрос, чем объясняется отношение Сюффрена к своим офицерам. Была ли это совершенно намеренная провокация, или просто стремление командира отличиться, превратить себя в легенду, как это сделал Наполеон 15 лет спустя. Уже довольно толстый к моменту отплытия в Индию, Сюффрен вскоре стал ненормально, чудовищно полным, хотя при этом не потерял подвижности. Страдая от булемии, он ел жадно, много и неразборчиво. Часто он не пользовался ножом, а иногда забывал и про вилку.
Перед капитанами, облаченными в полную парадную форму, Сюффрен обычно появлялся грязным и неопрятным, с недельной бородой, распространяя почти непереносимую вонь. Вот английское описание внешности адмирала, ставшее классическим:
«Эксцентричная внешность и одежда... Он выглядит больше похожим на английского мясника, чем на француза. Его рост 5 футов 6 дюймов, он очень толст. На макушке у него мало волос, гораздо больше на боках и затылке. Хотя он пытался выглядеть франтом, он никогда не пользовался пудрой и помадой, не носил париков. Он носил короткую косицу длиной 3 или 5 дюйма, перевязанную куском старой ленты... Он носил старые башмаки со срезанными застежками и панталоны без пуговиц... На ногах гармошкой сидят хлопчатые чулки далеко не первой свежести... холщовая рубашка совершенно промокла от пота».
Адмирал разговаривал на вульгарном и грубом языке.
После сентябрьского боя Сюффрен окончательно убедился, что окружен врагами, и впал в глубокую депрессию. «Каждый шаг, который мы сделали после захвата Тринкомали, отмечен несчастьем». Два корабля – «Ориан» и «Бизарр» – пропали, став жертвами океана. Хьюз получил крупные подкрепления, к нему прибыли 5 линейных кораблей. Зима, проведенная в гавани Ачина, тоже принесла разочарования. Местный правитель был «жестоким деспотом, мрачным и лживым, который видит в людях только жертвы». 25 октября 1782 года стало известно, что де Грасс разбит Роднеем в бою у островов Всех Святых. Это повергло Сюффрена в отчаяние. Вдобавок ко всем прочим тревогам, обещанные подкрепления под командованием Бюсси запаздывали.
Однако в январе 1783 года Сюффрен приободрился и снова преисполнился энергии. Он совершил налет на британское судоходство в Бенгальском заливе и наконец встретился с Бюсси в Тринкомали, после чего высадил войска в Порто-Ново, чтобы поддержать Типпу-Сахиба, преемника Хайдара Али. Наконец 20 июня возле Куддалора он дал бой, снова вынудив Хьюза отступить. После этого Сюффрен опять стал самим собой. Он снова встретил славу.
Несмотря на все свои недостатки, Сюффрен совершил настоящий подвиг, проведя невероятную кампанию продолжительностью почти 2 года. Его дьявольская энергия напоминала то, что сделал Бонапарт в Италии в 1796 – 97 годах. И, как Бонапарт, Сюффрен вышел за рамки простой тактики. Ему принадлежит заслуга ведения первой геостратегической кампании на удаленном театре. Плавание в Индию из ближайшего французского порта занимало более 2 месяцев. Сюффрен был одним из немногих французских адмиралов, которые понимали значение господства на море как средства, а не как самоцели. Это господство должно служить опорой стратегии и позволять вести совместные операции на море и на суше. В целом, сражения Сюффрена остаются примером морской стратегии, ориентированной на сушу.
И в то же время он ни в коем случае не пренебрегал эффектом морских демонстраций. Прибытие его эскадры к Куддалору в июле 1782 и июне 1783 года производило огромное впечатление на местных жителей и гарнизон. Оно создавало благоприятную основу для переговоров с Хайдаром Али и Типпу-Сахибом.
В ходе всей кампании Сюффрен трактовал полученные инструкции в самом агрессивном смысле. Иногда он даже проявлял открытое неповиновение. Опираясь на старые директивы, полученные д’Орвом, Сюффрен отказался вернуться на Иль-де-Франс, чтобы там ожидать эскадру Бюсси, как предлагал де Кастри. 1 мая 1782 года адмирал пишет губернатору Сулаку:
«Я предпочитаю остаться. С сожалением, потому что это многим не понравится, хотя у меня нет иного выбора. Меня все будут критиковать. Кроме того, если я покину побережье сразу после боя, то месье Хьюз, которого я разбил 17 февраля и 12 апреля, без колебаний заявит, что я был разбит».
Описание кампании в Индии будет неполным, если не рассказать об удивительном таланте Сюффрена импровизировать. Прибыв к мысу Доброй Надежды после боя у Порто-Прайя, он обнаружил, что запасы порта позволяют провести лишь частичный ремонт полученных эскадрой повреждений. Работу удалось завершить только после прибытия на Иль-де-Франс, но это полностью истощило ресурсы колонии. Хотя Сюффрен должен был опираться лишь на собственные ресурсы на побережье Индии, он сумел организовать треугольник баз: Коромандель – Цейлон – Суматра. Плавание вдоль любой из его сторон не превышало 20 дней. В этих базах флот получал пресную воду, провизию и дерево. С помощью голландцев удавалось ремонтировать корабли и обшить медью их днища. Там же можно было высадить на берег заболевших и организовать госпитали. Самой больной проблемой были мачты и снасти. После каждого сражения приходилось передавать что-то с одного фрегата на другой, или с фрегата на линейный корабль. Тем не менее, Сюффрен сумел выжить «без земли», если так можно выразиться. Интенсивное коммерческое судоходство в Бенгальском заливе позволяло удовлетворить все нужды эскадры.
Точно такую же изворотливость приходилось проявлять в отношении комплектации экипажей, которых косили битвы и болезни. Из 430 человек, вышедших в море на «Аяксе», в течение 52 месяцев кампании 43 были убиты в боях и 185 умерли от болезней. Нужно было пополнять экипажи, вербуя местных жителей – негров Мозамбика, сипаев, малайцев, французских пехотинцев. И все-таки к концу кампании нехватка личного состава достигала 30 %. Корабли тоже находились в ужасном состоянии. Половина из них не имела медной обшивки, а 2 держались на воде лишь благодаря непрерывной работе помп.
Если бы в июле 1783 года не был заключен мир, скорее всего, Сюффрен оказался бы не в состоянии дальше сражаться с флотом Хьюза, который имел налаженную систему снабжения и недавно получил значительные подкрепления. Положение на берегу было не лучше.
Таким образом, несмотря на все кажущиеся успехи, кампания Сюффрена не принесла положительного результата. Эта диверсия не заставила англичан отправить в Индийский океан крупные силы. Хотя Хьюзу были отправлены подкрепления, все ограничилось посылкой 5 линейных кораблей. Более того, в Европе об успехах Сюффрена стало известно слишком поздно, чтобы они как-то могли повлиять на условия мира. По Версальскому договору Франция получила обратно 5 незащищенных факторий, как и было предусмотрено Парижским договором 1763 года, то есть было восстановлено довоенное статус кво.
Кое-кто из историков утверждает, что отправка более крупных сил имела бы более серьезные последствия и значительно улучшила бы положение Франции в Индии. Это крайне сомнительно. Можно было захватить или уничтожить несколько британских кораблей. Но нет никаких подтверждений тому, что это привело бы к восстанию индийских правителей или могло поколебать британское господство.
В любом случае, Франция не могла выставить более 60 или 70 линейных кораблей. Ей просто не хватало сил для ведения активных действий на двух удаленных театрах. Стратегические приоритеты правильно были отданы Атлантике, и кабинет в Версале не мог выделить более 15 или 20 % сил для отправки в Индийский океан.
Как тогда объяснить громкую известность, которую приобрела эта не слишком важная кампания как во Франции, так и в Англии? Прежде всего, не следует забывать о таком факторе, как общественное мнение. Сюффрен это понимал. В его письмах и рапортах преувеличивались успехи, что постепенно превращало его операции в настоящий эпос. Он сумел заставить и правительственные учреждения, и общественное мнение трепетать от восторга. Сразу после неудачи у Тринкомали Сюффрен написал в Версаль:
«С момента моего появления в Индии мне удалось добиться некоторых результатов. Я господствую на море. Я захватил 5 кораблей, принадлежащих королю Англии, и 3, принадлежащих Ост-Индской компании, не считая более чем 60 частных судов. Я поддерживаю нашу армию. Я обеспечиваю ее провиантом и деньгами...»
Но имелись и другие соображения. Сюффрен добился некоторых успехов в ходе ужасно дорогой и неудачной войны. Несмотря на 2 тщательно подготовленные попытки Франция и Испания не сумели сломить Англию. Они не сумели захватить Гибралтар. В Атлантике кампании д’Эстэна и де Гишена завершились вялыми нерешительными боями. Конечно, флот де Граса и экспедиционный корпус Рошамбо сыграли важнейшую роль в масштабной стратегической операции, которая привела к капитуляции армии Корнуоллиса в Йорктауне и позволила американцам добиться независимости. Однако для непостоянной публики все затмило унизительное поражение в битве у островов Всех Святых.
В Сюффрене Франция нашла командира, способного к импровизации, полного отваги, который стал в один ряд с великими адмиралами XVII века – Турвиллем, Дюкеном, Жаном Баром, Дюгэ-Труэном. Французам казалось, что они взяли верх над британским флотом. Вспоминая фразу Людовика XIV, которую он сказал Турвиллю после боя у ла Хога в 1692 году, Сюффрен знал, как принести славу флоту, королевству и королю. Его успехи смотрелись отмщением за неудачи Войны за австрийское наследство, Семилетней войны и, разумеется, за несчастный день боя у островов Всех Святых.
Такое отношение объясняет триумф, устроенный Сюффрену после возвращения. На Иль-де-Франсе его встретили как завоевателя. На мысе Доброй Надежды был организован дорогостоящий прием. В награду за спасение колонии голландцы преподнесли ему великолепную шпагу. Ее лезвие было инкрустировано золотом, а эфес украшен алмазами. Более того, присутствовавшие при этом британские офицеры не скрывали своего восхищения и просили аудиенции у адмирала на «Эросе», который тоже стал легендой.
В Тулоне прибытие Сюффрена превратилось в новый триумф, но все затмил прием через несколько недель в Париже и Версале. В течение месяца шли пиры. Людовик XVI устроил ему торжественный прием. После Куддалора Сюффрен получил звание лейтенант-генерала,{Хотя это звание похоже на армейское, на самом деле это французский эквивалент звания вице-адмирала. Во Франции титул «вице-адмирал» означал должность, а не военное звание. Прим. авт.} а теперь получил орден Святого Духа – высшую награду королевства. Специальным декретом для Сюффрена была учреждена четвертая должность вице-адмирала. Прованс ликовал. Поэты слагали стихи в его честь. Рядом с бассейном в Берре один из почитателей установил изображение его флагманского корабля длиной 30 метров, вырезанное на каменной плите, украсив его надписью:
«Большой неподвижный корабль,
Который стоил мне так дорого...»
Корма этого чудовищного изваяния цела и по сей день.
Сюффрен был удовлетворен лишь частично. Он полагал, что встретил тот прием, на который мог твердо рассчитывать. Он даже высказал некоторое неудовольствие. Сюффрен хотел стать маршалом Франции, как Турвилль в 1693 году. Де Кастри поддержал его. Рапорт министра королю был буквально нашпигован лестью и похвалами.
«Его величеству известно, что общественное мнение в Европе, в Англии и в королевстве ставит этого офицера в ряды величайших флотоводцев... Именно благодаря ему, французский флот восстановил свое превосходство и завоевал уважение всей Европы».
И все-таки последовал отказ, его причина была проста. Если учитывать старшинство в чине и выслугу, следовало дать звание маршала и д’Эстэну, который этого совсем не заслужил. Министр выполнил изящный пируэт, пытаясь подсластить пилюлю: «Принципы просвещенного правления налагают обязательства, которые вынуждают оставить любому человеку нечто, чего он мог бы желать. Это подвигнет его на новые свершения».
Сюффрен кончил свою жизнь в почете и одиночестве. С ним не советовались при подготовке ордонанса от 1786 года, который определил пути реорганизации флота. Он не участвовал в поездке короля на закладку большого мола в Шербуре. Однако во время англо-французского кризиса 1787 года Сюффрен был назначен командиром Брестской эскадры.
Сюффрен умер в Париже 8 декабря 1788 года. Много лет держалась легенда, будто он был убит на дуэли. Кое-кто верил, что он стал жертвой уличной ссоры, покинув публичный дом, который этот сластолюбец привык посещать. Другие утверждали, что имела место дуэль для сведения старых счетов, и Сюффрен стал жертвой бывшего капитана «Северэ» Циллара, которого он сместил после боя у Проведиена. Но в действительности все обстояло много прозаичнее. Сюффрен просто умер от болезни, которая была сочетанием простуды, подагры и «гнилостного абсцесса». Лечили адмирала кровопусканием, что было универсальным медицинским средством в те дни. Увы...
Место Сюффрена в первой шеренге французских адмиралов нельзя оспаривать. Но кто именно занимает первое место в этой шеренге – остается вопросом. Разумеется, нельзя отрицать его исключительных талантов – энергии, настойчивости, способности импровизировать, стратегического гения. Он стоит много выше д’Эстэна или де Гишена. Сюффрен достиг уровня Турвилля, Дюкена и де Грасса. При этом он продемонстрировал более крупный стратегический талант, чем Турвилль, который не смог использовать господство на море, которое он захватил после боя у Бичи-Хед. Однако Сюффрен никогда не командовал на главном театре военных действий, что серьезно облегчало его задачу. Вдобавок, под его командованием никогда не находилось более 15 линейных кораблей.
Более важно то, что Сюффрену не хватало определенных качеств, которые могли бы поставить его в ряды самых великих моряков. Он знал, как заставить уважать себя, мог заставить подчиняться себе. Однако он никогда не мог внушить любовь к себе и сплотить своих капитанов в единую команду. Поэтому он стоит много ниже таких адмиралов, как де Рейтер, Нельсон и Хэлси. Как написал в своих «Memorial de Sainte-Helene» лас Кассас, сам бывший моряк: «Месье Сюффрен обладал гением, оригинальностью, огромным рвением, большими амбициями и железной волей... Очень тяжелый, очень странный, исключительно эгоистичный человек, с которым было трудно служить, плохой товарищ, которого никто не любил, но уважали и восхищались все».