Александр Больных

НАЧИНАЕТСЯ ДОЖДЬ

Воздух в шатре был таким тяжелым и вязким, что, казалось, его можно резать на куски ножом. Каждый вдох давался с большим трудом, в груди при этом что-то булькало и всхлипывало, плотный слизистый комок то подступал к горлу, то тошнотворно ухал вниз. Случайные солнечные лучики, протиснувшиеся между плотными коврами, лихорадочно пляшущие в них пылинки, мертвая, без единого шороха, тишина, только усиливали гнетущее впечатление.

Хаас рискнул приподнять голову, чтобы оглянуться, но тут же древко пики больно ударило его под ребра и заставило снова сунуться лбом в вонючий пыльный ковер. Раун сдавленно прохрипел:

-- Лежи, грязный!

Послышались шуршащие шаги, негромкие голоса и снова смолкли. Ничего не происходило. Хаасу начало мерещиться, что само время слилось навечно с мертвящим красноватым полумраком и духотой, увязло в них навсегда и перестало двигаться. Но вдруг Раун хрипло откашлялся, голос его приобрел зычность и гулкость, пронизанные благоговейным трепетом. Отдернулась завеса, на мгновение в шатер хлынул поток света, и Раун возгласил:

-- Благощедрый ан-Натун, высокорожденный, чистый, Хозяин Воды!

Что-то чуть слышно прошелестело рядом, на этот раз Хаас, наученный горьким опытом, не пытался посмотреть, хотя его и глодало любопытство. Никогда ему еще не выпадало такое счастье -- видеть вождя клана совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Раздалось нутряное сопение: ан-Навабу как всегда было слишком тяжело стоять согнувшись.

-- Подведите его ближе, -- прозвучал тихий голос.

Хаас едва не вскрикнул, когда стражники, заломившие ему локти за спину, рывком подняли его в воздух и грубо бросили вперед.

-- Благощедрый, -- Раун снова засипел, ставя ногу в кованом сапоге на спину Хааса и старательно вдавливая подковы поглубже, -- слово твое свершилось. Я привел наглеца.

-- Посмотри на меня, мальчик, -- ласково, как показалось Хаасу, сказал вождь.

Хаас неловко вывернул шею, пытаясь выполнить приказание, Раун и не думал убирать ногу, упорно прижимая его к коврам. Хаас напрягся так, что захрустели позвонки и сумел, наконец, увидеть маленького сухонького старичка, сидящего на подушках. Он был одет в расшитый золотом черный балахон. Сморщенная желтая кожа лица выглядела натянутой прямо на кости черепа, слишком для нее маленького, от чего образовалось множество складок и морщин, которые сплетались в причудливую сетку. Когда Ан-Натун говорил, узор этот постоянно менялся, глаза и рот оставались неподвижными, и если бы не игра морщинок, лицо вождя легко было бы принять за высохшую от времени маску мумии, прокаленной солнцем. Глаза ан-Натуна ничего не отражали, они были пыльными и тусклыми, нельзя даже было сказать, какого, собственно, они цвета. Хаас ощутил укол разочарования -- и это Великий Вождь?! Но стоявшие рядом ан-Нейр и ан-Наваб почтительно согнулись, прижав ладони к груди в знак покорности.  Значит это именно он.

-- Вот ты какой... -- по-прежнему ласково, но как-то слишком рассеянно, вроде бы самому себе, сказал ан-Натун.

Хаас дернулся, сбросив ногу начальника стражи со своей спины и приподнялся было на коленях, однако вождь так же ласково продолжил:

-- Я не разрешал тебе встать.

Острый носок сапога Рауна вонзился Хаасу в живот, но, несмотря на пронизывающую боль, Хаас не ударился лбом об пол.

-- Ты слышал слово Великого Вождя?! -- свирепо зашептал Раун, не смея повышать голос в присутствии высокорожденных.

Хаас ухитрился через плечо бросить на Рауна взгляд, исполненный такой ненависти, что тот отшатнулся.

-- Тихо, ты... грязный...

Тусклые глаза вождя на одно мгновение вспыхнули красным огнем, но этой мимолетной вспышки никто не заметил. Ан-Наваб, видя неповиновение злобно засипел, задыхаясь. Потом, распалившись, грузно шагнул вперед.

-- Мерзавец! Грязный! <I>Атмаар<D> проклятый!

Его толстые короткие пальцы, густо заросшие жесткими черными волосами, слепо зашарили по поясу, легли на рукоять сабли. С тихим шипением слабо мерцающее синеватое лезвие начало выползать из украшенных красными камнями ножен.

-- Спокойно, -- поднял вверх правую руку ан-Натун, -- Спокойно.

Широкий рукав скользнул вниз, открывая длинную тугую кожаную перчатку и массивный, слегка позеленевший от старости потертый золотой браслет, надетый поверх нее.

Ан-Наваб нерешительно замер.

-- Отец, он ведь...

Ан-Натун покачал головой.

-- Он не хотел ничего дурного, не так ли? -- обратился он к Хаасу.  -- Просто мальчик не знает, как должно вести себя грязному в милостивом присутствии высокорожденных. Несправедливо было бы наказывать его за незнание. Зачем предавать его смерти? Теперь он будет соблюдать положенный обряд и окажет все почести вождю клана Ант. -- Морщинки на лице ан-Натуна сложились в узор, представляющий, как догадался Хаас, улыбку. -- Теперь он знает, -- с нажимом окончил вождь.

Хаас немного поколебался, а потом снова припал лицом к полу.

-- Вот видишь, -- довольно отозвался ан-Натун.

-- Каждый, чья жизнь не стоит и чашки воды... -- недовольно фыркнул ан-Наваб и оскалился.

-- Здесь решаю я, -- голос ан-Натуна приобрел стальную твердость.  -- Слово сказано.

Ан-Наваб почтительно поклонился и рывком вбил саблю обратно в ножны. Вернувшись на свое место позади вождя, он наградил Хааса взглядом, далеким от смирения.

-- Продолжай, -- милостиво разрешил вождь, обращаясь к стоящему поодаль Рауну, который явно не знал куда спрятаться. Ан-Наваб не забудет, что начальник стражи был свидетелем его унижения. Однако вместо него ответил ан-Нейр.

-- Благощедрый, -- гнусаво процедил он, -- этот грязный утверждает, будто он может найти воду.

Ан-Натун, полузакрыв глаза, начал медленно перебирать жемчужные четки. Серебристо-серые шарики легко скользили по нити, бесшумно ударяясь друг о друга, видно было, что эта незамысловатая игра единственно только и занимает вождя. Все прочее ему глубоко безразлично и давно надоело.

Ан-Нейр замялся, искоса поглядывая на отца, он никак не мог понять, чего именно от него ждут. Потом мотнул головой, провел пальцами по вороту своего бурнуса, точно одежда внезапно начала душить его. Да ведь он просто боится, понял вдруг Хаас. Даже сказать боится о том, что говорили другие. Высокорожденный. Ан-Нейр почесал за ухом, облизал губы и севшим от страха голосом добавил:

-- И еще он говорил, что когда найдет колодцы, то не отдаст воду тебе, благощедрый.

Лицо вождя не дрогнуло, и малейшей тени заинтересованности не появилось на нем.

-- Это так? -- тускло спросил он Хааса.

-- Да, -- дерзко глядя прямо в глаза вождю ответил тот.

-- Ты знаешь, кто я? -- задал неожиданный вопрос ан-Натун.

-- Да.

-- Скажи.

-- Ты вождь нашего клана.

Ан-Нейр, несмотря на духоту и обильный пот, выступивший на лице, побелел, красные щеки ан-Наваба стали сизо-багровыми, в горле у него что-то заклокотало. Сам же ан-Натун продолжал невозмутимо перебирать четки.

-- Грязный! Ты стоишь перед оком благощедрого ан-Натуна, высокорожденного, чистого, Великого Вождя, Хозяина Воды, Повелителя Грома, -- прошипел сзади Раун.

-- Повтори ему еще раз, -- тихо приказал вождь.

-- Твое слово услышано, благощедрый.

И страшный удар сапога опрокинул Хааса на бок. Когда он снова начал понимать, что творится кругом, вождь по-прежнему тихо и ласково спросил:

-- Теперь ты понял? Пока что я Хозяин Воды.

Несмотря на боль, Хаас рассмеялся:

-- Вот именно: пока.

Невозмутимость в одно мгновение слетела с ан-Натуна, он дернулся, словно его ударили. Однако вождь спохватился и бесцветно сказал:

-- Пока. Но и этого вполне достаточно, чтобы отправить тебя к Озеру, <I>атмаар<D>. За кражу.

-- Но я не украл... -- договорить Хаасу не дал новый удар, потом еще один, еще... Хаас упрямо повторил:

-- Я не украл ни капли воды.

-- Слово было сказано, -- усмехнулся ан-Натун.

Ан-Нейр льстиво-злорадно подтвердил:

-- Сказано.

Косолапо ступая и колыхая огромным животом, ан-Наваб медленно двинулся к нему, доставая на ходу широкий кинжал.

-- Ты сам этого захотел, грязный, сам. Милость нашего вождя безмерна, она не оставляет нас своей тенью. Однако слово, сказанное против Великого Вождя, есть слово смерти.

Хаас вздохнул и сжал кулаки так, что ногти до крови впились в ладони. Сейчас. Он не хотел, не собирался дерзить, но слова сами сорвались с языка. И слишком рано он обрадовался после поездки в клан Эрв. Рано. Он не успел сделать ничего. Самое обидное -- никто так и не узнает, что ему привелось увидеть там.

Звук шагов вяз в густом ворсе ковров, слышалось только задыхающееся сопение ан-Наваба. Хаас зажмурился, он чувствовал, что старший сын вождя уже совсем рядом. Мясистая, противно пахнущая потная ладонь схватила его за подбородок и резким рывком запрокинула голову вверх. Сейчас. Из горла невольно вырвался жалобный вскрик.

-- Не надо, -- тихий голос ан-Натуна прозвучал для Хааса подобно удару грома.

Ан-Наваб хрюкнул и неуверенно переспросил:

-- Не надо?

-- Подожди, -- приказал вождь.

Только теперь Хаас услышал, что ан-Нейр что-то бубнит на ухо отцу.

-- Не думаю, -- упирался ан-Натун.

-- Грязные скоты рады ухватиться за любой повод, -- настойчиво убеждал его ан-Нейр. -- Они спят и видят, как только наложить лапу на нашу воду. Негодяи!

-- А если нет? Говорят у Эрвов...

Услышав упоминание клана Эрвов, Хаас насторожился, но вождь перешел на такой шепот, что не удалось различить ни единого слова.  Зато реакция на услышанное подсказала многое.

-- Не может быть, -- испуганно ахнул ан-Нейр, в одно мгновение теряя внимательную почтительность. Остался испуг, только испуг! -- А высокорожденный эр-Ритон?!

-- Их всего лишь горстка, если они есть вообще, -- угрюмо сказал ан-Натун, тусклые его глаза лихорадочно сверкнули. -- К тому же говорят, что на них лежит заклятье: не убивать. И все-таки...

-- Но что произошло?!

-- Грязные...

-- Так может лучше подождать? -- ан-Нейр начал втягивать голову в плечи, оглядываясь.

-- Ты думаешь? -- неожиданно Хаас не уловил прежней твердости в голосе вождя. Что-то сильно смущало ан-Натуна, хотя по его виду сказать так было нельзя.

-- Всегда лучше выждать, -- убежденно повторил ан-Нейр.

-- Оставь его, -- приказал ан-Навабу вождь. Но тот не спешил подчиняться. -- Оставь! -- повысил голос ан-Натун.

Ан-Наваб прорычал что-то невнятное, ударом тяжелого сапога опрокинул Хааса навзничь, выругался и выскочил из шатра, оттолкнув подвернувшегося по дороге Рауна.

Держась за бок, Хаас встал. Ему казалось, что к боку приставили пылающий факел, и вот-вот он почувствует запах горелого мяса... При каждой попытке вздохнуть огонь прорывался в легкие, наполняя их нестерпимым жжением. Стоять было очень трудно, но Хаас стоял. Больше он уже не опустился на колени. В этот раз это вышло как-то само собой, помимо его воли, сработал с детства прививаемый страх, придавили слова <174>Великий Вождь<175>. Великий? Этот тихий нескладный старикашка? Конечно, он вождь клана, ему надлежит оказывать уважение, это просто обязательно, но не на коленях же...  И все-таки, что же их так испугало? И что же произошло у Эрвов с тех пор, как он уехал из оазиса?

-- Не сердись на него, -- по-прежнему бесцветно произнес ан-Натун, но Хаасу показалось, что вождь заискивает перед ним. -- Ан-Наваб еще слишком молод, горяч и нетерпелив. Никто не будет тебя убивать. Слово вождя сказано, ты слышал его. Я не жесток, ты это прекрасно знаешь. Ведь ты так смел именно поэтому, -- вождь позволил себе слегка улыбнуться, хотя было заметно, что далась ему улыбка с большим трудом. -- Ты хочешь попытаться отыскать воду?

Хаас, едва не застонав, выпрямился, прижимая правую руку к боку.

-- Да, -- выдохнул он.

-- Но ведь это под силу только Видящим, а у тебя нет серебряного пояса.

-- Я знаю это, но я должен.

-- Однако знаком ли ты обряд поиска? -- саркастически улыбнулся ан-Нейр, позволив себе вмешаться в разговор. Ан-Натун не протестовал.

-- Да.

-- Хорошо знаком? -- снова заговорил вождь.

-- Х-хорошо, -- уже менее уверенно ответил Хаас.

Ан-Натун махнул рукой, и ан-Нейр, не забыв на этот раз почтительно поклониться, медленно, нараспев, загнусавил, полузакрыв глаза, чтобы лучше вспоминалось.

-- А времени ему дается от восхода солнца и до заката, после чего нить поиска будет оборвана рукою вождя. Если в означенный срок он не укажет место, в коем надо копать, или же в указанном месте воды не обнаружится до глубины в тридцать локтей, он лишен будет пояса серебряного. По совершении обряда нечестивец, во искупление дерзости, отправлен будет в путешествие по Озеру, и в путешествии да сопутствует ему демон Черного Ветра, ибо лишенный тени лишается и помощи чистых.

-- Это ты знал? -- чуть подавшись вперед, спросил ан-Натун.

-- Н-нет.

-- А узнав, ты упорствуешь в намерении своем?

Хаас задумался. Сразу же ему захотелось отказаться... Но серебряный пояс? А там и доля в воде? И вообще это было бы лишь началом... Он твердо ответил:

-- Да.

Ан-Натун с заметным сожалением посмотрел на него.

-- Но ведь ты так молод... Ты понимаешь, чем это может для тебя кончиться? Впрочем, все направленное на укрепление мощи дома Ант есть благо, и я милостиво приму найденную тобой воду.

-- Если я найду воду, то и ты тоже ее получишь, -- сорвалось у Хааса.

Ан-Натун дернулся, в темных провалах глазниц мелькнули красные искры.

-- Я тоже? -- словно не доверяя своим ушам переспросил он.

-- Да.

-- Кому же еще ты намерен ее отдать?  

-- Людям.

-- Грязным? -- ужаснулся святотатству ан-Нейр, даже побелел весь.

-- Нет, людям.

Ан-Натун медленно встал, выпрямившись во весь свой небольшой рост, но Хаасу показалось, что вождь головой вдруг уперся в потолок. Плавным, почти неуловимым в своей замедленности движением, он сдвинул до плеча правый рукав и начал аккуратно расстегивать браслет, изображавший, как сейчас разглядел Хаас, дракона, кусающего собственный хвост. Краем глаза Хаас заметил, что стоящий у входа Раун мешком рухнул на пол. Ан-Нейр весь затрясся, словно старая тряпка на ветру, втянул голову так, что она совсем пропала, и, съежившись в комочек, отступил подальше от отца.

-- Не вся вода должна принадлежать высокорожденным, -- пояснил Хаас. Отступать было и поздно, и стыдно.

-- А кому же? -- звенящим голосом поинтересовался ан-Натун, возясь с застежкой.

-- Хотя бы тому, кто ее нашел. Это будет справедливо. Так теперь поступают в клане Эрв, -- решился соврать Хаас. Но к его удивлению вождь насторожился.

-- Пришельцы?

-- Да, -- второй раз солгал Хаас. Он ведь не знал совершенно ничего, но нащупал слабое место и решил бить по нему до конца. -- Теперь люди клана Эрв не считают больше воду чашками.

-- Ты это видел?! -- выкрикнул ан-Натун, потеряв остатки величавой невозмутимости.

-- Нет, но так рассказывают.

-- Рассказывают, -- вождь провел ладонью по лбу. -- Вот оно что. Рассказывают!

Ан-Нейр, немного придя в себя, но продолжая изредка вздрагивать, подошел к отцу и что-то горячо зашептал ему на ухо. Вождь отрицательно качал головой, не соглашаясь, однако ан-Нейр продолжал убеждать его.

До Хааса долетали лишь неразборчивые звуки, напоминавшие шипение песков под ветром. Вероятно это и был <I>эркуун<D> -- тайный язык высокорожденных, которым они пользовались только в исключительных случаях, когда хотели остаться непонятыми. Наконец ан-Натун, сдавшись, недовольно поморщился и кивнул. И тут же снова приобрел неподвижность и невозмутимость каменной статуи. Ан-Нейр, приосанившись, вышел вперед, ехидно улыбнулся и торжествующе сказал:

-- В ослеплении гордыни ты, грязный, рискнул бросить дерзкий вызов высокорожденным и чистым, пользуясь тенью милости благощедрого вождя. Однако убоявшись дерзости собственной и не надеясь на силы свои, ты решил искать легкой смерти от руки Повелителя Грома, -- он почтительно склонил голову, -- Так не будет. Слово Великого Вождя сказано. Благощедрый ан-Натун милостив поистине безмерно, он прощает тебе твою дерзость, ибо снисходит к молодости и неопытности твоей. Но завтра, -- ан-Нейр оскалил желтые кривые зубы, -- ты будешь искать воду. Искать согласно заветам предков, обычаям и правилам лиги Видящих. Сам Айтан проследит за тем. И хотя ты и не принадлежишь к лиге и не имеешь на то права, он выдаст тебе ветвь священного дерева.

Хаас молча поклонился, внутренне содрогнувшись. Коварный ан-Нейр моментально превратил его в злейшего врага Айтана-Видящего. Тот не потерпит соперника и действительно постарается, чтобы все было согласно обычаям. Особенно, если Хаас ничего не найдет.

-- Более того, -- неожиданно тихо вставил ан-Натун. -- Если ты найдешь воду, то моим повелением ты будешь причислен к Видящим и получишь сто... нет, двести бурдюков.

-- Великий вождь щедр, -- склонился еще ниже Хаас, ошеломленный этими словами.

Неужели они его действительно боятся? Как все резко изменилось. Или это просто какое-то очень изощренное коварство? Он вроде бы не говорил ничего особенного. И какая неслыханная милость, ведь обычно люди получают в день всего по семь чашек воды от милости вождя.

-- Если ты не найдешь ничего, -- хихикнув от удовольствия закончил ан-Нейр, -- ты уйдешь к Озеру.

Ан-Натун встал и поднял вверх правую руку.

-- Согласен ли ты, Хаас, грязный, низкий, подвергнуться испытанию?

-- Да.

-- Слово сказано. Да свершится оно. Завтра мы встретимся, но до тех пор ты будешь под присмотром Рауна, -- начальник стражи изобразил внимание и повиновение. -- Следи, чтобы он не обменялся ни единым словом ни с кем. Ни с кем!

-- Слушаю, Великий, -- согнулся чуть не до земли Раун.

-- Разрешаю удалиться, -- ан-Натун устало опустился на подушки.

Раун взял Хааса за плечо и рванул к выходу.

-- Идем, грязный.

  * * *

  Шаг... Еще шаг... Еще...

Ноги наливаются каменной тяжестью, перестают сгибаться, превращаются в сухие палки, вязнут в песке. Каждый новый шаг требует непомерных усилий. И еще шаг... В такт шагам мерно раскачивается выгоревшее добела раскаленное небо, сливающееся где-то далеко впереди с таким же выгоревшим добела раскаленным песком. Надо дойти туда. Обязательно. Еще шаг... Все качается, качается... Опять приходится спускаться с бархана... Их бесконечная цепь, отмеченная только едва заметными волнистыми тенями, так и норовит подняться вверх, ударить по глазам и улететь в такое же сморщенное, волнистое небо... Раскаленный воздух сотнями невидимых крошечных, но острых коготков царапает горло так, что кровь начинает пузыриться на губах.

Однако нужно идти, идти... Крутой соленый пот вскипает под мышками... Ты не должен упасть, не имеешь права, если ты упадешь, уже никогда не поднимешься. А ветка, ставшая совсем влажной от пота, так и не шевелится. Точно мертвая... Недаром на костистом лице Айтана играла злая усмешка... Скоро ли закат?.. Скорей бы...  Почему небо стало вдруг бледно-розовым?.. Непонятно. И не стоит пытаться понять, это очень больно... Никогда раньше не видел такого странного неба.

Хаас закашлялся, выплевывая изо рта черные сгустки крови. Тупо посмотрел на перемазанные запекшейся кровью руки. Потом покрепче сжал ветку в ладонях. И снова шаг... Еще шаг... Еще...

Едкий вонючий пот заливал глаза, разъедая их, черными ручейками, смешиваясь с пылью и песком, стекал по щекам, не было сил стирать его. Он высыхал колючими кристаллами.

Хаас остановился, царапая ногтями горло, ему хотелось вырвать оттуда застрявшие горячие колючки, при каждом вздохе вонзавшиеся все глубже и глубже, что напоминало изощренную пытку, долгую и мучительную. За спиной послышался короткий стон, потом какой-то невнятный шум. Хаас с трудом повернулся всем телом. Безумными, налитыми кровью глазами, он смотрел прямо перед собой и ничего не видел... Ничего, кроме дрожащего розового тумана... Однако постепенно пласты красноватого марева начали скручиваться, уплотняться, и перед Хаасом возникли фигуры двух стражников. Один из них, запаленно дыша, стоял, опершись на пику. Вернее сказать, воткнув древко в землю, висел на нем... Второй лежал на песке у подножия бархана темной бесформенной грудой, словно из него разом выдернули все кости.

Неверными шагами, качаясь как пьяный, подошел Раун. Кряхтя, через силу, нагнулся над лежащим, покачнулся, сам едва не упал, но чудом удержался на ногах. Некоторое время внимательно разглядывал мертвеца, потом, выпрямившись, с ненавистью уставился на Хааса.

-- Я тебе запомню и это, -- голос его напоминал скрип источенного песком ржавого железа.

Хаас хотел было ответить, но во рту пересохло, распухший язык не шевелился. Он заполнил весь рот, больно царапал небо и мешал дышать. Поэтому у Хааса вырвался только сдавленный болезненный стон. Раун, криво оскалившись и сразу став похожим на безумца, усмехнулся. Но вдруг рассвирепел, схватил пику лежащего и замахнулся.

-- Убью, -- прохрипел он.

А ведь и в самом деле может убить, подумалось Хаасу как-то невероятно спокойно и отчетливо. Он совершенно потерял способность рассуждать. Как, впрочем, и ты сам. Нужно бежать, попытаться скрыться, а ты стоишь неподвижно и смотришь на сверкающее на полированном четырехгранном лезвии солнце. Хотя, куда бежать?  Чепуха...

-- Не сметь, -- послышался визгливый голос Айтана.

Раун обернулся, попытался что-то сказать, однако горячий воздух обжег ему горло, и он закашлялся, замер, согнувшись и зажмурив глаза, из которых струями полились мутные слезы. Раун размазывал их по грязным щекам и молчал. Наконец начальник стражи опомнился, сорвал с пояса фляжку, гулко глотнул, проливая воду на грудь. Хаас вяло, без интереса, глядел на него, абсолютно не понимая, что это вода -- вода! -- бессмысленно льется на песок. Сам он ничего не пил с утра, ибо так велит обычай, и совсем уже забыл вкус воды.

-- Второй.. Второй уже... -- Раун указал на лежащего стражника.

Айтан равнодушно пожал плечами.

-- Если они так слабы, нечего их жалеть.

На него самого жара, по-видимому, не оказывала решительно никакого действия. Сухое твердое лицо Видящего ничуть не изменилось, ни единая бисеринка пота не выступила на нем. Дыхание было по-прежнему ровным и размеренным, тихим. Он даже кутался в свой плащ, перехваченный серебрянным поясом, точно ему было зябко.  Неужели Хаас ошибся, и Видящие действительно сделаны как-то иначе?

Раун ошалело замотал головой.

-- Нет... Нет, эти были из самых лучших... Я убью его.

-- Нет! Слово вождя было иным, и я -- голос вождя -- здесь.

Раун начал истово раскачиваться, чуть не рыдая.

-- Смилуйся, чистый! Не оставь милостивой тенью грязного у ног твоих, -- он рухнул на колени. -- Не покидай меня одного под беспощадным небом. Ведь еще немного, и я не выдержу. Пощади.

Айтан брезгливо поджал губы.

-- Но ведь он идет? -- Видящий кивнул на Хааса.

Опустившийся на четвереньки Раун оглянулся.

-- Этот? Исчадье Харка! Ему, наверное, помогает сам хозяин Поющих Песков и все его демоны!

Айтан суеверно положил руку на лоб, отгоняя темных.

-- Не поминай всуе.

-- Давай пойдем назад, все равно он же ничего не отыщет...

-- Нет, -- жестко возразил Айтан. -- Обряд должен быть выполнен до конца, так велит закон. Только после заката.

Однако Раун уже ничего не слышал, он бессильно лежал у ног Айтана, подергиваясь, как в агонии. Видящий с нескрываемым любопытством посмотрел на начальника стражи и взмахом руки подозвал стоявших невдалеке стражников.

-- Убрать.

Хаас глядел на поднявшуюся суету сквозь опять возникшую розовую с красными прожилками пелену, думая, что его-то никто поднимать не будет. Оставят валяться здесь, на поживу падальщикам. Он вдруг хрипло рассмеялся, но хохот этот был похож на карканье птиц. Они не замедлят прилететь. Вот кто не бросит его до самого конца, верные друзья.

Однако Айтан не понял его.

-- Ты, кажется, вознамерился оставить нашего благощедрого вождя без стражи? -- осведомился он. -- Но не радуйся, добрый Раун пока жив, ему надо только немного отлежаться.

-- Слабые же стражники у вождя.

-- Ты забыл сказать: благощедрого, -- Айтан, подойдя, хлестнул Хааса по щеке.  -- Его нет здесь, хотя он всегда с нами и не оставляет нас спасительной тенью.

-- Не все ли равно? -- Хаас даже не отреагировал на пощечину.

Айтан оглянулся, не слышит ли кто еще такого кощунства, испытующе посмотрел в закатившиеся глаза стражника, беспомощно цеплявшегося за пику, и ответил:

-- Может быть и так, глупцы верят в слова. Но сейчас не это главное.

-- А что же?

-- Ты так ничего и не нашел. Время идет, закат близок, -- уклонился от ответа Айтан.

-- Скорей бы уж... -- невольно вырвалось у Хааса.

Айтан сразу улыбнулся, моментально превратившись в милого, доброго старика, не по годам бодрого.

-- Вот видишь, за что ты взялся. Это выше твоих сил.

Хаас беспомощно взглянул на зажатую в кулаке ветку и уронил ее. Она лежала, отбрасывая неправдоподобно резкую черную тень.

-- Она молчит.

-- Именно! -- выкрикнул Айтан. -- Ты посмел встать на моей дороге. Мальчишка.  <I>Атмаар<D>. Ты страшно пожалеешь об этом.

Хаас ничего не ответил.

-- Но может ты все-таки передумаешь? -- вдруг осторожно спросил Айтан. -- Великий Вождь готов простить и забыть, я говорю это его голосом. Благощедрый укроет вновь тебя милостивой тенью, как и всякого из своих рабов.

-- Но ведь слово было сказано иначе.

Айтан отмахнулся пренебрежительно.

-- Сказано для ан-Наваба. Великий ан-Натун не убийца, он не слышал кровавых слов.

Хаас с трудом провел сухим языком по потрескавшимся, сочащимся сукровицей губам. Вода, сколько угодно воды... Можно пить и пить, пока не польется обратно. Одно только слово. И отказаться от надежды. Айтан с хищным вниманием следил за ним. Хаас покачал свинцовой головой.

-- Нет.

-- Ну как знаешь, -- сочувственно вздохнул Айтан. Внезапно ноздри его раздулись, лицо перекосилось. -- В чистые метишь?! В лигу попасть захотел?! Не выйдет!

Хаас осторожно, едва удерживая равновесие, нагнулся и поднял ветку, подержал перед глазами, вытянул руки вперед. Ничего. Ничего он не почувствовал. Или лгал этот старый свиток? Не должен бы...  Но ведь там ясно говорилось, что ветвь священного дерева оживает в ладонях, становится теплой... А здесь -- безжизненная сухая деревяшка, мертвая как камень. Страшная догадка пронзила его как удар пики, Хаас снова поднял ветку. Голубоватая древесина с тончайшими серебристыми прожилками, так похожая на льющуюся воду... Вроде бы все правильно. Именно это сродство воде и помогает Видящим с помощью ветки отыскивать спрятанные под толщей песков ключи. Но что-то здесь не так, какая-то совсем крошечная деталь, мелочь.

Хаас потер тыльной стороной ладони глаза, отгоняя совсем заволокший их розовый туман. Вот это место, где сучок торчит... И он решительно переломил ветку надвое, теперь уже ему ничто не поможет, если он ошибется. Впрочем, ждать заката осталось совсем недолго, а чудеса происходят редко.

Однако он не ошибся, на изломе ветвь оказалась тускло-зеленой. Кто-то очень искусно вставил в нее кусок ветки колючего кустарника.  Волшебное кольцо оказалось разомкнуто, понятно, почему он не нашел воду. С такой фальшивой веткой можно тысячу раз пройти прямо над источником, деревяшка не шелохнется.

Хаас повернулся к Видящему.

  -- Что это? -- едва не тыча веткой ему в нос, спросил юноша.

Айтан брезгливо, двумя пальцами, взял ветку и внимательно осмотрел ее.

-- Интересно.

-- Но ведь это предательство.

-- Кто же это над тобой так подшутил? -- заботливо поинтересовался Видящий. -- Ты ведь сам срезал ее, как велит обычай.

-- Да, -- опустил голову Хаас, но тут же встрепенулся. -- Ан-Нейр... Он брал ее у меня ненадолго.

-- Ты обвиняешь высокорожденного? -- ужаснулся Айтан. -- Сына вождя и наследника Повелителей Грома?!

-- Да.

Айтан затряс головой, но глаза его холодно блеснули.

-- Нет, будущий повелитель клана никогда не совершит такого. Он волен казнить, однако опускаться до лжи перед грязным он не станет.

Но Хаасу вспомнилась мельком брошеная фраза о способах, которые нашлись бы...

-- Завтра я снова пойду...

-- Нет, -- резко перебил его Видящий. -- Нет! Духу Воды угодно было явить нам великое чудо. Он не пожелал, чтобы подземный источник открылся тебе и не излил струю благости на твою голову. Он превратил священную ветвь в мертвое дерево, значит тебе остается искать заступничества лишь у Харка или Роттаха, -- Айтан на всякий случай снова положил ладонь на свой лоб. -- Тебе дадут эту возможность, -- торжествующе закончил он.

-- Но ветку подменили! -- Хаас шагнул к Видящему, тот стремительно отшатнулся, хватаясь за пояс, где в складках плаща вдруг обнаружился длинный кривой кинжал.

-- Не подходи! -- взвизгнул он.

Хаас замер в нерешительности.

-- Стража! -- заверещал Айтан. Теперь это был перепуганный, трясущийся старикашка, а не Видящий.

Тяжело забухали сапоги стражников.

-- На колени! -- опомнившись крикнул Айтан.

-- Ветку подменили, -- повторил Хаас.

Стражники засопели, не зная что делать, так как Видящий молчал, стараясь спрятаться за их спины. Наконец успокоился и приказал:

-- Накормить, напоить и в яму. До завтра.

К великому удивлению Хааса ожидание оказалось не таким уж тягостным. О выложенной камнем глубокой яме под шатром вождя ходили смутные слухи. Поговаривали об огромных ядовитых пауках, кишевших там... На самом же деле пресловутая яма, которой стращали ослушников, была всего лишь обыкновенным шатром, правда несколько более старым, вонючим и грязным, чем обычно. У входа вольготно расположились двое стражников. Да и они, похоже, караулили вполглаза, так, только чтобы вождь не рассердился.

Стражники относились к Хаасу почти хорошо, особенно после того, как ан-Натун что-то шепнул им. Сразу прекратились удары древками пик, пинки, тычки под ребра. Откуда-то появилась чашка теплой мутной воды. Попив, Хаас мешком свалился на грязный войлок и полетел в какую-то бездонную пропасть, уже ничего не чувствуя...

  Проснулся он от сильного удара в бок. Попытался встать, и лишь тогда понял, что не может пошевелиться. Руки были беспощадно заломлены назад и скручены. Ночи тоже были опутаны жесткой волосяной веревкой, от чего Хаас почувствовал себя очень большим и неуклюжим червяком. С трудом он перекатился на спину. Над ним стоял Раун.

-- Т-ты, грязный, -- заплетающимся языком пробормотал Раун. -- Готовься.

Хаас рывком сел и чуть не вскрикнул -- с такой силой веревка врезалась в тело. Раун засмеялся было, но тут же со стоном схватился за голову.

-- Мерзавец! Лишь тень благости нашего великого вождя укрывает тебя от моей мести. Будь то в моей власти, я подвергнул бы тебя очищению огнем! Бедный Канол уже ушел от нас к Озеру, что будет с Фаннором, не знает никто... А ты жив... -- Раун начал раскачиваться, выкрикивая бессвязные ругательства. Потом остановился и хитро посмотрел на Хааса. -- Благощедрый ан-Натун милостив. Он отпустит тебя. Но ничего не запретит нам. Воины жаждут твоей крови. -- Его глаза выпучились еще больше, челюсть отвисла, по подбородку побежала ниточка слюны. Он тоненько хихикнул. -- Мы встретимся.

Хааса невольно пробрала дрожь, когда он представил себе эту встречу. Похоже, начальник стражи слегка тронулся, и во что превратиться его привычная жестокость трудно даже представить. Раун снова начал раскачиваться, глядя куда-то сквозь Хааса. Потом спохватился.

-- Вставай, грязный. Вождь зовет тебя на суд. Да исполнится его слово!

Хаас не пошевелился.

-- Вставай! -- бешено заорал Раун, и новый удар сапога опрокинул Хааса навзничь.

Он заворочался, пытаясь встать, но спутанные ноги не давали подняться. Раун тяжело захохотал, но постепенно хохот перешел в надрывный кашель, он согнулся, схватившись руками за грудь, крупные слезы потекли по багровому лицу. Потом выхватил кинжал и одной рукой легко поднял Хааса. Приблизив его лицо вплотную к своему и дыша жаром, Раун злобно прошипел:

-- А что если я тебя сейчас прикончу?! Никто ничего так и не узнает... А?! Что скажешь?

Хаас брезгливо отстранился от летящей слюны. Раун мог болтать все, что ему взбредет в голову, но осмелиться ослушаться вождя он никак не мог. Молчаливое презрение пленника окончательно взбесило Рауна.

-- Исчадье Харка! Сейчас я отправлю твою душу к отравленным водам Песчаного Моря!

Острие кинжала уперлось в шею под челюстью, порезало кожу. Раун свирепо и довольно засопел. Однако в этот момент в шатер влетел запыхавшийся стражник и крикнул:

-- Великий Вождь ждет лишенного тени!

Разглядев в полутьме, что делает его начальник, стражник открыл рот, закрыл его и также стремительно исчез. Раун разрезал веревку на ногах Хааса и с заметным сожалением убрал кинжал.

-- Будь моя воля... -- повторил он. -- Идем.

  * * *

  Как ни сопротивлялся Хаас, стражники все-таки поставили его на колени: так полагалось. Лишенный тени должен был почтительно склониться перед вождем, испрашивая его милости, на коленях и простоволосый, опустив глаза.

Ан-Натун сидел под балдахином и заметно скучал. Похоже он потерял последние остатки необъяснимого расположения к Хаасу (если оно и было раньше). Хаас как-то не слишком верил в теплые чувства благощедрого, неспроста поговаривали, что сердце его высушено до каменной твердости, как у демона Роттаха. Видимо был у ан-Натуна какой-то совершенно неведомый Хаасу расчет, хитрая далекая цель.  Но какая?

Хаас, надеявшийся поначалу на суд клана, впервые испугался по-настоящему. Он думал, что сможет убедить соплеменников в своей правоте, но ему предстоял суд вождя. И рядом находились одни враги.

Наконец ан-Натун соизволил обратить свое благосклонное внимание на него.

-- Признаешь ли ты свою вину?

-- Нет, -- дерзко ответил Хаас, решив, что хуже не будет в любом случае. -- Я старался для клана и лишь перед кланом буду отвечать за то.

Ан-Натун слабо махнул рукой.

-- Об этом потом. Ты согласился подвергнуться испытанию согласно священным древним законам, но пройти обряд Поиска Воды ты не сумел.

Возникший ниоткуда Айтан радостно проскрипел:

-- Истинно так, благощедрый.

-- За это ты повинен смерти, -- заключил вождь.

-- Но вождь! -- крикнул Хаас. -- Ветку священного дерева подменили. Это сделал тот, кто стоит рядом с тобой!

-- Грязный! -- зарычал ан-Наваб. -- Да как ты смеешь!

-- Прекрати, -- оборвал его ан-Натун и вновь обратился к Хаасу: -- Я уже знаю все твои жалкие увертки. Видящий рассказал мне, -- Айтан начал истово кланяться. -- Ты теперь принадлежишь миру демонов, свершенное чудо доказывает это. Слова же твои я не слышу, а значит ты виноват. За ложь ты должен подвергнуться очищению, но... -- Он сделал многозначительную паузу. Хаас различил, как довольно заулыбался Раун. -- Но... -- повторил вождь. -- Нельзя наказывать за эту вину лишенного тени. Великий Вождь безмерно милостив, он прощает тебя. Больше того, я не буду подвергать тебя суду клана, хватит моего... Достаточно одной вины. Жизнь каждого человека драгоценна, даже твоя стоит не меньше двух бурдюков воды.  Я не буду убивать тебя. -- Хаас вскинулся было, но одновременные удары двух пик заставили его опять согнуться, упершись носом в землю. -- Как не выдержавший испытания, ты отправишься на поиски Озера. Когда же ты найдешь священный источник, отца всех вод, -- при этих словах ан-Нейр благочестиво вскинул руки, что вызвало легкое движение брови ан-Натуна, -- вина твоя будет прощена. -- Ан-Наваб удивленно выпучил глаза. -- Ты получишь серебряный пояс и станешь, наконец, чистым, будешь сопричислен к Видящим. -- Айтан кисло улыбнулся. -- Если же свирепому солнцу угодно будет прекратить твои поиски, то не нам противиться вышней воле.

-- Благодарю тебя, вождь, -- язвительно сказал Хаас. -- Милость твоя безмерна. Да вознаградит тебя трехголовый Роттах за нее.

От удара по уху зазвенело в голове. Хаасу показалось, что балдахин перекосился и полетел вверх, описал несколько кругов и лишь потом утвердился на прежнем месте. Ан-Наваб размахивал выхваченной из ножен саблей перед носом отца, как будто собираясь снести ему голову, однако ан-Натун уклонялся, брезгливо морщась. Раун, ударивший Хааса, тоже выхватил зубчатый кинжал горя и внимательно смотрел на вождя, ожидая только знака, чтобы перепилить горло Хаасу.

-- Оставьте его, -- наконец поднялся ан-Натун. -- Неужели вы не понимаете, что он ищет легкой смерти. Легкой и быстрой. <I>Атмаар!<D> Он не найдет ее. Я обрекаю его на жизнь.

-- Но благощедрый, он оскорбил тебя! -- визгливо выкрикнул Раун.

-- Позволь отрубить ему голову, -- вторил ан-Наваб.

-- Нет, -- отрезал вождь. -- Не вам судить о помыслах Великого. Даже не думайте. Я простил ему две вины. Прощаю и третью. Прощаю четвертую. Ибо он посягнул на освященные самим беспощадным небом права Хозяина Воды.

-- Нет спасения, -- откликнулся ан-Нейр. -- Страшная вина.

-- Но помни, грязный, -- ан-Натун был спокоен, -- тебе закроют обратный путь, даже если ты и найдешь дорогу к Озеру. Ты получишь все почести, как велит обычай, однако жить в клане Ант тебе больше нельзя. Любой другой клан приютит тебя в своей тени и удостоит великой славы. Но не мой!

Он махнул рукой Рауну. Начальник стражи подбежал тяжелой рысью.

-- Слушаю твое слово, благощедрый.

-- Принеси то, что я велел.

-- Твое слово услышано, -- Раун повернулся и исчез. Но очень быстро вернулся, неся в руках что-то блестящее.

Хаас увидел в руках начальника стражи новенький сверкающий, железный ошейник. Ан-Натун довольно кивнул.

-- Видишь, -- обратился он к Хаасу, -- на тебя наденут обруч со знаками твоей вины, как велит обычай. Не пытайся прочесть их сам, ибо это <I>эркуун<D> -- язык высокорожденных, не тебе, грязный и низкий владеть им. Не надейся снять обруч, запор может разомкнуть только высокорожденный. Если тебе посчастливится, вождь, даровавший тебе свою тень, снимет его. До тех пор ты лишен тени и лишен имени. Слово сказано!

Ноги Хааса обмякли. Вот что уготовил ему вождь. Он превращает его в бесплотный призрак, бестелесную видимость. Никто из людей не должен замечать призрак, говорить с ним, помогать ему, ведь призрак не существует, он порождение злобных демонов Пустыни! А оказаться без помощи в бескрайних песках...

Хаас рванулся было, но двое стражников крепко схватили его. Он отбивался, кричал что-то, однако его подтащили к Рауну, тот свел концы железного обруча на шее Хааса, что-то щелкнуло. Стражники отпустили его. Хаас знал -- теперь бесполезно даже пытаться их развести... Ошейник представлял собой ровную железную полоску, по которой сероватой тенью бежали похожие на птичьи следы знаки.

-- Воистину неисчерпаема милость вождя, -- прошипел на ухо Хаасу Раун. -- Простить все вины...

-- Что это?! -- вдруг тревожно вскрикнул один из стражников.

В одно мгновение плавный, размеренный ход церемонии суда смешался и полетел кувырком.

Послышалось глухое шлепанье лап лоранов по утоптанному песку, ан-Натун дернулся как ужаленный и закричал что-то. Ан-Нейр, пригибаясь как можно ниже, метнулся в сторону. Раун, моментально забыв о существовании Хааса, пронзительно засвистел в костяную дудку, болтавшуюся у него на груди поверх панциря -- он созывал стражников. Откуда-то выскочил радостно оскалившийся ан-Наваб, в руках его сверкали сразу две сабли. Раун, срывая голос, выкрикнул слова команды, и стражники, бросившие Хааса, сомкнулись в тесную шеренгу перед балдахином, ощетинившись пиками. Но их было мало, очень мало -- почти все сейчас находились у колодцев, на другой стороне оазиса. Примчались, запыхавшись, несколько лучников.

Хаас почел за лучшее отойти в сторону, но любопытство задержало его, и он укрывшись за ближайшим к площади шатром, остался посмотреть, что же будет дальше.

Враг выбрал для нападения очень удачный момент -- люди были на работах в поле и у колодцев, стражники караулили воду, в селении не осталось почти никого.

Топот конницы приближался. Иногда лораны переходили на беспорядочные прыжки -- очень спешили. Раздалась новая команда Рауна, и лучники натянули луки. Ан-Натун стоял на возвышении, поспешно расстегивая браслет на правой руке. Сняв его, он схватился за перчатку, и Хаасу показалось, что его тусклые глаза засверкали ярким красным огнем, заметным даже в солнечном свете. Как у хищника.

И вот всадники вырвались из-за бархана. Всего трое. Ан-Натун успокоенно сел на подушки, Раун махнул рукой, приказывая стражникам опустить пики.

Уже перед самым строем один из лоранов зашатался и грохнулся, вытянув усатую морду, покрытую кровавой пеной. Всадник вылетел из седла и покатился кувырком по земле, прямо под ноги стражникам.  Два других лорана шумно сопели, раздувая ноздри. Бока их, покрытые клочьями желтоватой пены, лихорадочно вздымались, лораны никак не могли отдышаться. Длинные ноги с мохнатыми толстыми подушечками дрожали и подгибались.

Теперь Хаас разобрал, что один из всадников был в черном плаще высокорожденного, двое остальных были в кольчугах стражников. Хаас разглядел также, что в шее упавшего торчит длинная стрела, кольчугу испятнали бурые потеки крови.

Повинуясь жесту ан-Натуна, его стражники расступились, и вождь вышел навстречу спрыгнувшему с седла высокорожденному.

-- Да пребудет вечно над твоей головой туча счастья, -- вежливо приветствовал он гостя.

-- И над тобой да не откроется солнце беды, -- ответил приезжий.

-- По-прежнему ли над кланом Атл изливается дождь милостей наших богов?

Вопрос был явно лишним, о каких там милостях говорить... Но обряд требовал этого вопроса.

-- Последние капли высохли на лету.

Ан-Натун сочувственно кивнул.

-- За что высокорожденный ат-Твайр лишил клан Атл своей тени?

-- Я?! Лишил?! -- горько рассмеялся ат-Твайр. -- Меня лишили...

На лице ан-Натуна проступило неподдельное удивление.  

-- Тебя?! Не может быть!

Ат-Твайр махнул рукой, подошел к одному из стражников, жадным движением сорвал у него с пояса флягу, глотнул раз, другой и начал хлебать воду, забыв о приличиях. Потом посмотрел мутными глазами на ан-Натуна.

-- Жизнь моя теперь стоит не дороже оставшейся здесь воды, -- он перевернул пустую флягу горлышком вниз и потряс ее. На песок упало несколько капель. -- Вот так. -- Он с нечленораздельным воплем изо всех сил отшвырнул флягу.

-- Повелитель Самума... -- ан-Натун никак не смог договорить.

-- Был повелитель! -- истерически выкрикнул ат-Твайр.

-- А сейчас?!

-- Сейчас я никто. -- ат-Твайр с силой провел ладонями по лицу. -- И прошу твоей тени. -- Однако со внезапно вспыхнувшей злобой он добавил: -- Но ты не радуйся слишком рано.

Морщинки на лице ан-Натуна забегали, заиграли и сложились в узор, означавший ехидную улыбку.

-- Приветствую тебя, высокорожденный, в своей тени.

Ат-Твайр сорвал с головы золотой обруч вождя, яростно швырнул его себе под ноги и с проклятиями начал топтать. Потом остановился, сбросил капюшон, обнажив длинные седые волосы.

-- Вернее будет называть меня сейчас живым призраком.

Торжество ан-Натуна начало постепенно уступать место если не страху, то обеспокоенности.

-- Что произошло? Или зловредный повелитель клана Илг опять выступил войной?! Кто мог лишить тебя силы?!

-- Те же, кто скоро придут и к тебе.

-- Пришельцы?! -- взвизгнул ан-Натун.

Ат-Твайр потряс головой.

-- Нет. Что произошло у Эрвов, то же случилось и у меня. Придет время -- случится и у тебя. Пришельцы не вмешиваются, они стоят в стороне.

-- Кто?!

-- Грязные.

Ан-Наваб до сих пор почтительно молчавший, теперь вмешался в разговор вождей.

-- Негодяи не посмеют.

-- Сами -- никогда, -- устало произнес ат-Твайр. -- Но когда появляются другие...

-- Так значит, это не пустые слухи, -- мрачно заключил ан-Натун.

Ат-Твайр кивнул.

-- И да, и нет. Они действительно не вмешивались, они даже старались держаться подальше от нас. Так, побывали раз или два...  Это мелочи. Но они говорили. И им верили! Они говорили, что никто не должен быть властен над жизнью других, что у всех должно быть все, необходимое для жизни. А коль скоро у нас жизнь -- это вода, то значит не должно быть Хозяев Воды. Как грязные внимали им!  Прельстительные слова... Все рухнуло в один день.

-- И ты не поразил смутьянов? -- изумился ан-Натун.

-- Ты совсем забыл...

-- О чем?

-- Проклятье звезд.

Ан-Натун побелел и поднял перед собой дрожащие руки, как бы заслоняясь от чего-то невыразимо жуткого. От волнения вожди даже позабыли про <I>эркуун<D> и говорили на обычном языке. Или может не считали нужным скрывать, не думая, что их слышит кто-то кроме стражников?

-- Нет! Это только старая легенда! -- выкрикнул он.

-- Я тоже всю жизнь так думал, -- вяло сказал ат-Твайр. -- И как выяснилось, всю жизнь ошибался.

-- Их было так много? -- спросил ан-Натун.

-- Главное, что против меня были все! -- подчеркнул ат-Твайр.

Ан-Натун задумался, потирая щеки ладонями, потом обрадованно и зловеще усмехнулся.

-- Я не допущу этого, -- свирепо прошипел он. -- Я скорее сожгу всех их. Если одно только появление пришельцев так влияет на грязных, то пришельцы не появятся.

-- Ты думаешь, что они у тебя спросят? -- усмехнулся ат-Твайр.

-- Я опережу их, я сам поеду. А грязные... Что ж, они у меня не посмеют и пикнуть! Я их держу вот где! -- ан-Натун потряс сухоньким кулачком.

-- Не надейся слишком на свои молнии, -- предупредил досадливо ат-Твайр. -- Не повторяй чужих ошибок.

-- Твоих? -- саркастически спросил ан-Натун.

-- Моих тоже. Сейчас речь идет не обо мне и не о тебе, а о том, что будет вообще с высокорожденными.

-- Что же делать? -- немного поувял ан-Натун.

Ат-Твайр пожал плечами.

-- Может ты и хорошо придумал -- поехать самому. Не знаю.

-- Убить! -- снова вмешался ан-Наваб. -- Там, где бессильна власть вождей, свое слово должно сказать оружие! -- Он похлопал по рукояти сабли.

Ан-Натун с интересом посмотрел на него и протянул задумчиво:

-- Может быть. Во всяком случае, это надо иметь в виду. Но уж очень ты хочешь, чтобы иссякла власть вождей...

Ан-Наваб вспыхнул, словно отец подслушал его мысли, и поспешно отвернулся.

-- Ты считаешь, что я не пробовал?! -- нервно выкрикнул ат-Твайр.

-- Я ничего не считаю, -- отозвался ан-Натун. -- Я вижу то, что вижу, и говорю, что это надо хорошенько обдумать. И что же теперь там с водой? Ведь грязные начнут убивать друг друга за право быть возле источников.

-- Сначала я тоже смеялся, ибо никто кроме бога песков не властен в воде, -- продолжил рассказ ат-Твайр. -- Никто, никакие пришельцы с неба. Ведь всем известно, что в беспощадном небе нет воды!  Однако они построили высокие башни из железа, какие демоны им в том помогали -- не знаю. Но только из тех башен льется вода, столько воды, что представить страшно...

-- А ты поставил возле башен стражу?

-- Поставил. С этого все и началось.

-- Что?

-- Конец ты видишь сам.

Ат-Твайр замолчал. Молчал и ан-Натун. Потом встрепенулся.

-- Ничего. Это еще не конец.

Ат-Твайр не обратил никакого внимания на эти слова. Он стоял, глядя невидящими глазами на ближайшего стражника. Тот испуганно отшатнулся. Ан-Натун осторожно тронул ат-Твайра за рукав.

-- Что?!

-- Это еще не конец, -- повторил ан-Натун. -- мы соберем стражников и накажем лишенных тени. Ни один вождь не останется в стороне при виде такого святотатства. Все прежние раздоры заглохнут.

-- Ты думаешь? -- с сомнением произнес ат-Твайр.

-- Конечно. Ведь ты же не побоялся приехать ко мне.

Сказано это было так, что ат-Твайр вздрогнул. Но потом уныло вздохнул, как человек, потерявший всякую надежду.

-- Что же мне оставалось делать?

-- Бороться! -- выкрикнул ан-Наваб. -- Бегство это трусость, а бегство от грязных...

Ат-Твайр скривился.

-- Я еще успел узнать, что в клане Илг...

Ан-Натун внезапно охрипшим голосом напряженно спросил:

-- Что с высокорожденным ил-Латифом?

-- С нашим злейшим врагом?

-- Да. С ним.

-- Ил-Латиф убит. И его сыновья тоже. Меч судьбы занесен над головами всех высокорожденных. Нужен был только толчок, чтобы барханы поползли, сминая все на своем пути. Толчок был, поэтому не надейся отсидеться в стороне. Рано или поздно, придет и твой черед, попробуй тогда умолить их о пощаде... Скорее ты договоришься с Пустыней. Помогай тебе туча счастья, мне еще повезло...

Ан-Натун стоял, бессильно свесив руки, они болтались как чужие. Но вот он встрепенулся и подозвал к себе Рауна, прошептал ему что-то на ухо. Начальник стражи кивнул.

-- Слово твое услышано благощедрый.

Ан-Натун ласково взял ат-Твайра под руку.

-- Я не оставлю тебя своей тенью, надейся на меня. Посети мой шатер, омойся с дороги, чистый, -- с едва заметной усмешкой предложил он. Впрочем, ат-Твайр был настолько измотан, что вряд ли различил иронию.

-- Благодарю.

Он повернулся было, но в этот момент на спину беглецу как голодный зауркерл прыгнул Раун. Рывком он поддернул вверх седую бородку ат-Твайра и полоснул его зазубренным кинжалом горя по шее.  Ан-Натун постоял, с брезгливым любопытством разглядывая корчащееся тело, пузырящуюся и булькающую кровь, толкнул ногой то, что недавно было высокорожденным ат-Твайром.

-- Грязная тварь! Ты думаешь, я забыл?! Нет, я помню, я все помню.  Так подыхай здесь. Высокорожденные теперь должны быть вместе, но кому нужен ты, без стражников, без своей силы?

Он равнодушно отвернулся и подозвал ан-Наваба.

-- Идем. Нужно подумать, что делать дальше. Сейчас нельзя ошибаться.

  * * *

  Снова Хаас лежал, уткнувшись носом в вонючий пыльный войлок.

От едкой пыли свербило в носу и отчаянно хотелось чихать. Хаас пытался заснуть, однако мешали неловкая поза, грубые веревки и духота.  И не только они. Хаас никак не мог заставить себя не думать о завтрашнем дне.

Ушел к Озеру... Эта ритуальная формула, всегда воспринимавшаяся как нечто невесомое, неосязаемое, хотя и обязательно присутствующее, обрела вдруг плотность и тяжесть могильного камня.  Камней, скорее всего, не будет, падальщики позаботятся о нем.  Хаасу некстати вспомнилось, как однажды он совсем недалеко от оазиса нашел выбеленный временем череп. Человеку оставалось пройти совсем немного, буквально две-три тысячи шагов до спасения. Рядом с черепом валялся железный ошейник раба. Так что было ли спасение?  Какое слово произнес бы ан-Натун? Трудно угадать. И кто скажет, что за таинственные знаки были выгравированы на гладком, точно и не прошло неведомо сколько лет, железе. Слова жизни или слова смерти? Только беспощадное небо знает ответ...

А сейчас точно такой же ошейник на нем... Хаас заворочался, задергался, пытаясь ослабить веревки. Но узлы вязали знающие люди, Раун умеет подбирать стражников. Хаасу вспомнился недобрый, тяжелый взгляд начальника стражи, которым он одарил юношу на прощание. Несмотря на жару и духоту, по спине поползли холодные мурашки. Вот уж кому не следует попадаться ни в коем случае. Слова мести Раун исполнял обязательно, не щадя ни себя, ни, тем более, других. И вряд ли с него строго спросят, если с Хаасом что-либо случится.

Завтра он уйдет на поиски Озера, великого отца воды. Мерзавцы! Интересно все-таки, кто из высокорожденных придумал такую изощренную форму казни? Поговорить бы с ним... Не получится, уже не встретишь... Хаас почувствовал, как у него сжимаются кулаки. Озеро! Надо же... Он никогда не верил в подобные сказки. Только буйная фантазия древних, их слабый невежественный ум, трусливо искавший спасения от неведомого в чудесах, могли родить такую дикую, просто чудовищную фантазию -- Озеро. Бред!  Сказители и песенники описывали его как залитую водой горную долину. Чепуха! Откуда в горах вода? Пустынники слушали эти россказни и посмеивались втихомолку, не желая обижать недоверием.  Однажды Хаасу привелось побывать в землях клана Орг. Никакой воды, даже ее следов не видел. Массивные каменные глыбы, раскаленные чуть не докрасна, источенные временем и носящимся с ветром песком. Щетка сухой травы, пробивающаяся сквозь россыпи щебня, жесткой до того, что даже неприхотливые лораны отказывались есть ее. Трава, из которой плели одежду, мало уступающую по прочности кольчуге. А вода? Горцы ценили ее гораздо больше, чем пустынники. Целая долина... Кошмар.

И уж конечно давно бы воды Озера стали мутными и красными от пролитой вокруг него крови. неслыханное богатство. Хаас зло скривился.  Высокорожденные и чистые готовы перерезать друг другу глотку из-за бурдюка. Какое, из-за чашки воды. А тут... Когда бы оно и сущесьвовало, то вошло бы в летописи и предания как место непрерывных битв, предмет неистовых вожделений. Нет, даже представить страшно.  Столько воды -- и просто так. Этого не может быть никогда.

Действительно, чего не наплетут выжившие из ума старикашки... Хаас вспомнил одного такого сказителя. Болтун. Трепался о каких-то блаженных краях, где чуть ли не каждый день идет дождь... Куда столько воды денется? Хаасу только один раз в жизни, когда он был еще совсем маленьким, привелось видеть дождь... Все тогда радовались и плясали, сам ан-Натун вышел из шатра поблагодарить беспощадное небо за неслыханную милость.

А здесь -- каждый день. Ведь люди под водой жить не могут. Так, по крайней мере говорят. Ему приводилось слышать о чудовищной казни, только безумец мог придумать подобное. Голову человека суют бурдюк с водой. Лучше бы уж в расплавленное золото, пожалуй дешевле. Все высокорожденные немного сумасшедшие, купаются в воде, что им лишний бурдюк...

Но тут его внимание привлек слабый шорох, раздавшийся за стеной шатра. Похоже на едва различимые звуки шагов, только обострившийся от долгого лежания в темноте слух Хааса мог уловить их. Потом раздалось тихое потрескивание разрезаемой ткани, мелькнул кусочек черно-синего неба, серебристые точки звезд. Их на мгновение заслонила чья-то фигура, и Хаас шестым чувством угадал закутанного в длинный широкий плащ человека. Лицо его было замотано платком.

Хаас испугался, что это пришел начальник стражи, но вряд ли Раун появился бы таким способом. Скорее он вошел бы открыто, все равно стражники у него в железном кулаке, что он им прикажет -- то и скажут потом. Не видели ничего -- и только.

Осторожно ступая, человек подошел к Хаасу. Быстрый взмах кинжала, и веревки, стягивающие ноги, свалились.

-- Тише, -- прошептал человек неестественно хрипло, так говорят, когда хотят остаться неузнанным. Но голос был знаком Хаасу. Слышал его не раз, только где? Хаас не мог вспомнить. -- Раун хочет тебя убить, ему не по душе мягкость вождя.

-- Наш вождь так беспомощен? -- поинтересовался юноша, чуя какой-то подвох.

-- И тень его доброты имеет границы, -- уклончиво ответил ему человек.

-- То, что ты сейчас делаешь, противоречит слову вождя.

-- Ты правильно догадался, -- хмыкнул незнакомец. -- Я хочу освободить тебя. Но не суди слишком поспешно.

-- На что ты намекаешь?

-- Позже ты поймешь сам.

-- Зачем нужна такая свобода? На следующий же день меня найдут стражники, -- недоверчиво сказал Хаас. -- И на этот раз мне не избежать костра.

Незнакомец помахал рукой.

-- Если ты останешься -- да. Но ты не останешься в оазисе. За шатром тебя ждет оседланный лоран, в переметных сумах еда, к седлу приторочены два бурдюка. До рассвета ты успеешь далеко уйти.

-- А стражники? Они караулят у входа.

-- Об этом не беспокойся.

-- Но все-таки... -- Хаас упрямо подозревал ловушку.

-- У тебя есть выбор? -- начал злиться незнакомец.

-- Пожалуй нет, -- был вынужден согласиться Хаас.

-- В кланах Атл и Илг ты найдешь убежище.

-- У бунтовщиков, не признающих власти? -- неприятно поразился Хаас. Конечно, высокорожденные пользовались многим, что им не принадлежало, однако жить совсем без власти вождя, в безначалии и анархии...

-- Ты знаешь и это, -- вырвалось у незнакомца. Потом он спохватился. -- Опять повторю: у тебя есть выбор? Любой вождь, любой высокорожденный на следующий же день выдаст тебя ан-Натуну.  Помни об ошейнике. Не в моей власти избавить тебя от него.

Хаас сел, с наслаждением шевеля затекшими ногами.

-- Ты, по всей видимости, достаточно близок к Великому Вождю. Что толкает тебя на измену? -- при слове "измена" незнакомец вздрогнул.

-- Это ты поймешь позже, -- опять уклонился он от ответа. И снова тонкий хриплый голос показался Хаасу знакомым. Подозрения вспыхнули с новой силой.

-- Но наверняка ты что-то потребуешь взамен?

-- Пока ничего.

-- А потом?

-- Потом -- да.

-- Что?

-- Не спеши. Время вопросов наступило, но времени ответов еще нужно дождаться.

Хаас подумал, что это должен быть высокорожденный, слишком уж он витиевато говорит. Не каждый из чистых на такое способен.

-- Как я узнаю тебя? -- напрямик спросил он.

-- У тебя останется кинжал, -- объяснил незнакомец, -- у меня ножны. Когда придет день, они помогут тебе найти меня. И верь глазам, только глазам.

-- Хорошо, -- согласился Хаас. Кто это может быть? Говорят, ан-Наваб сильно не ладит с отцом, зол, что не его объявили наследником... Хотя нет, разве эта маленькая фигурка может быть высоким и толстым ан-Навабом?

-- Ты выйдешь немного погодя, -- приказал незнакомец, -- чтобы шум, вызванный твоим побегом, не привлек внимания ко мне.

-- Шум?

-- Уж не надеешься ли ты ускакать незамеченным? -- не скрывая презрения, спросил незнакомец.

-- Хорошо, -- покорно согласился Хаас.

Новый взмах кинжала -- и руки освободились. Хаас растер запястья, ощущая, как их колют тысячи иголок, как глухо стучит кровь, возвращая жизнь рукам. Когда он поднял голову, в шатре никого уже не было. Только на войлоке перед ним лежал длинный узкий кинжал с крестообразной рукоятью, Хаас раньше таких никогда не видел.

Вдруг снова послышались шаги. На этот раз громкие, уверенные. Прозвучало невнятное восклицание, очень похожее на проклятье, и в шатер ввалился новый посетитель. Ночь визитов, почти весело подумал Хаас, забившись, на всякий случай в самый темный угол.

Пришедший тяжело засопел, достал из-под плаща масляный фонарь, поставил его на пол. Крошечное коптящее пламя с трудом осветило середину шатра, оставляя углы в непроглядном мраке. Дрожащий свет фитилька открыл Хаасу увидел именно того, кого он давно уже ждал -- Рауна.

Начальник стражи довольно улыбнулся.

-- Не ожидал? Испугался...

Раун с хрустом потянулся и потер руки.

-- Вот и пришло время поквитаться. Я никогда и ничего не забываю, грязный.

Начальник стражи прошелся по шатру и остановился перед Хаасом, стараясь заглянуть ему в глаза, насладиться ужасом жертвы. Рауну было мало просто убить, он хотел убить со смаком, с наслаждением. Хорошо еще, что Хаас успел притвориться связанным.

-- Дрожишь? -- усы Рауна хищно встопорщились. -- Но я добр, хотя и не так, как благощедрый ан-Натун. Однако если ты меня хорошо попросишь, я, может быть, и прощу тебя. Впрочем, не представляю, как ты будешь меня упрашивать.

Хаас промолчал. Раун снова оскалился.

-- Окаменел от страха, -- Раун рассмеялся, но постепенно смех превратился в истерическое повизгивание. -- Правильно. Я сегодня в хорошем настроении. Проси меня, скажи что-нибудь. Не хочешь? Молчишь? Ну и не надо, тогда начнем. -- Он достал зазубренный кинжал горя. Кинжал палача. -- Сейчас ты у меня заговоришь. Кричать будешь, захлебываясь собственной кровью.

И Хаас не выдержал. Одним прыжком он оказался на ногах, в его руке тоже сверкнул кинжал. В выпученных глазах Рауна мелькнуло удивление. Но только удивление, ни капли испуга, он был стражником, всю жизнь убивал и подставлял свою грудь под удары. Превращение связанного пленника в вооруженного противника озадачило Рауна, но не испугало. Мгновенно он сделал выпад, и Хаас с величайшим трудом увернулся от ножа, едва не вспоровшего ему живот.

-- Тебе помогли, -- зарычал, стервенея, Раун. -- Ладно. Доберемся и до пособника. А так даже интереснее, приятно убивать сопротивляющегося. Больше удовольствия, грязная тварь.

Они кружили по шатру, каким-то чудом до сих пор не опрокинув фонарь, превратившийся в центр круга. Хаас напряженно следил за Рауном, ожидая нового выпада.

Раун сделал движение левой рукой, что-то отбрасывая. Хаас невольно дернулся в ту же сторону. Начальник стражи только этого и ждал.  Мощным прыжком он обрушился на Хааса, свалил его с ног, подмял под себя, и они покатились, обхватив друг друга. Раун был сильнее. Он оседлал Хааса, прижав его правую руку к земле, вонючее дыхание обжигало Хаасу щеки. Раун уже занес кинжал, но тут его взгляд упал на ясно освещенную фонарем руку Хааса. Налитые кровью глаза еще больше вылезли из орбит, рот приоткрылся, он замотал головой, как бы отгоняя видение. Хватка Рауна ослабла, и Хаас воспользовался этим. Отчаянным рывком освободив руку, он неловко ткнул Рауна кинжалом в живот, начальник стражи обмяк и сполз на пол.

Дальше Хаас действовал как в дурмане, не сознавая толком, что делает.  Ему очень хотелось посмотреть, что же так изумило Рауна, однако он понимал -- нужно спешить. Шум и возня в шатре должны были привлечь внимание стражников, и просто непонятно, отчего они до сих пор не ворвались в шатер.

Хаас тенью метнулся к разрезанной задней стенке шатра и выскочил наружу. Прохладный ночной воздух заставил его вздрогнуть, невольно лязгнули зубы. Он опасливо оглянулся.

Все было спокойно и тихо. Ни единого звука, ни единого шевеления.  Даже стражников у входа в шатер не было заметно. Хаас, не выдержав, осторожно пополз туда, хотя и сознавал, что теряет драгоценное время и попусту рискует. Ему пришлось зажать себе рот ладонью, чтобы не вскрикнуть. Незнакомец был прав, когда предупредил, что стражников не следует опасаться, оба они лежали на песке. Мертвые. Сделано это в то время, когда Раун был в шатре, иначе такой крик поднялся бы... Что все это может значить?

Пока стояла тишина. Хаас торопливо зашагал туда, где рассчитывал найти лорана, уже не слишком беспокоясь о скрытности. Какая-то могущественная сила покровительствовала ему в бегстве, взяв под свою тень. Но одновременно она и вынуждала его бежать. Убийство Рауна, убийство двух стражников, которое, несомненно, припишут ему же... Страшная смерть под пытками, до которых ан-Наваб был великий охотник и умелец.

В двадцати шагах от шатра действительно стоял стреноженный лоран.  Хаас быстро распутал его, вскочил в седло и ударил каблуками.  Лоран недовольно фыркнул, потом лапы его мягко шлепнули, он оттолкнулся, и мимо Хааса замелькали шатры, деревья, заросли колючего кустарника, окружавшие селение. Раз или два его пытались окликнуть стражники, а когда лоран перемахнул через рогатку на дороге в Пустыню, над ухом просвистела стрела. Но никто не пытался преследовать беглеца.

Это тоже было странно.

  * * *

  Маленький, раскаленный до полной бесцветности кружочек солнца ритмично раскачивался в такт размашистому шагу лорана. Раз-два...  Вперед-назад... Вправо-влево... И вместе с ним раскачивалось выгоревшее добела небо. Оно уже начало ежиться и морщиться от нестерпимого жара, еще немного -- и тяжелые, пылающие бело-голубые капли прольются на землю, сжигая все на своем пути. Все то немногое, что сумело выжить в прокаленных насквозь песках Великой Пустыни.

Хаас только сейчас оценил полностью горькую справедливость этих слов. Раньше, во время вылазок за пределы оазиса, одиночество ощущалось не так резко. Все время попадались клочковатые кусты колючек, метались какие-то мелкие зверьки. А главное -- всегда можно было вернуться в тень деревьев. Сейчас же он остался один на один с беспощадным, всепоглощающим пламенем, извечно властвовавшим здесь. Действительно, здесь была Пустыня, владения свирепого солнца. Юноше становилось жутко, казалось, оживают многочисленные призраки сказок, слышанных им в детстве. Вот-вот из-за ближайшего бархана появится колеблющаяся, размытая, взвихренная фигура Роттаха. Оскалятся черные клыки, завоют истошно-радостно его верные прислужники-смерчи, и путешествие закончится.

Песок впереди действительно начинал шевелиться, расступаясь, из него появилась массивная желто-серая туша. Она раскололась пополам, открывая жадный круглый рот, усеянный крючковатыми зубами. Лоран в испуге шарахнулся назад, но и там песок моментально вскипел, навстречу всаднику выскочили мохнатые щупальца с глазами на концах. Харк издал гулкое уханье, щупальца, противно извиваясь, поднялись в воздух, сплетаясь причудливой сетью, из которой не удавалось выскочить никому... Хаас с криком пришел в себя, лихорадочно таращась воспаленными глазами на проплывавшие мимо барханы и судорожно сжимая свое единственное оружие -- кинжал.

Теперь, при свете дня, Хаас разглядел его получше и снова удивился. Узкое обоюдоострое прямое лезвие завершалось витой золотой рукоятью, украшенной похожими на следы песчаных змей буквами языка высокорожденных -- <I>эркууна<D>. Таким же... Хаас нервно ощупывал шею, втайне надеясь, что ошейник ему только приснился. Увы, кольцо было на месте. У основания рукояти были вычеканены три переплетенных вместе кольца, в середине узора сверкал редкий красный камень, из тех, что привозят с гор. Три кольца и красный глаз. Знак клана Ант, знак вождей. Это могло означать только одно -- ему помог кто-то из троих... Но кто? Ан-Наваб? Этот дурак, мечтающий только о битвах и не видящий дальше конца собственной сабли? Да уж конечно... Ан-Нейр? Тихий, незаметный, послушный сын и будущий повелитель клана? Трудно сказать, смеет ли он дышать самостоятельно, без приказа отца. А уж на такое... Хотя как сказать. Он тих, как зыбучий песок... Благощедрый ан-Натун... Хитрый и коварный, как сто демонов, не верящий никому и ничему, жестокий, как само небо. Это было бы смешно. Но все-таки кто-то из троих. Кто? Может ан-Нейр? Неясно с какой целью, но, пожалуй это он. Не иначе.

Размышления Хааса прерывались очередным толчком, и он вскидывался, ожидая нападения. Гораздо страшнее всех демонов вместе взятых была бы встреча с зауркерлом. Этого хищника можно заметить только в момент прыжка, когда делать что-либо уже совершенно поздно. До того он лежит, распластавшись на склонах барханов, и его прозрачное, как хорошо выскобленый и высушеный желудок лорана, тело различить нельзя. Сквозь него видно совершенно все. Ведь именно поэтому зверь и переносит без малейшего вреда для себя бешеные лучи солнца. Зато когда он насосется крови, и станут различимы багрово-красные кишки и желудок, солнце становится губительно и для него. Тогда хищник старается найти какую-нибудь тень или зарывается в песок. Хаасу повсюду мерещились холодные жесткие лапы зауркерла, он испуганно вертелся, стараясь заметить сверкающие как драгоценные камни круглые желто-зеленые глаза -- единственное, что хищнику приходится прятать.

Однако он не замечал ничего и снова успокаивался. Временами Хаас делал глоток из фляжки. Вода нагрелась, но была все-таки невыразимо приятной. Лоран в такие мгновения невольно озирался, учуяв запах воды, и завистливо сопел. Глазки его умильно поблескивали, он заискивающе поуркивал. Поить его нельзя, напившись зверь откажется идти. Хаас легонько щелкал его по высокому лбу, лоран обиженно вздыхал и продолжил бег.

  Неожиданно далеко впереди воздух задрожал, вверх полетели волнистые полосы, горизонт слегка затуманился. Хаас подумал было, что начинается черная буря, однако испугаться не успел. Все стихло, и пространство перед ним засверкало нестерпимым водяным блеском.  Великая Пустыня раскинула свое Песчаное Зеркало. Над блестящей гладкой поверхностью чуть дрожало и переливалось светящееся синевато-серебристое марево.

Хаас смотрел, разинув рот.

Синеватая пыль крутилась, сбиваясь клубками, вырастали и тотчас рушились высокие башни, на их месте поднимались стены много выше самых высоких гор. Они расслаивались на тончайшие пласты, стремительно переворачивавшиеся, чтобы превратиться в диковинную арку и тут же растаять. Казалось, в Зеркале отражается призрачный мир демонов. А потом сияние пропало.

Над Зеркалом выросли огромные толстые башни, сверкавшие ярче самого Зеркала. Между башнями сновали крошечные черные фигурки, в которых, хорошенько присмотревшись, можно было узнать людей в диковинных одеждах, но какими маленькими они выглядели рядом с башнями! Люди появлялись из разноцветных полушарий, пропадали в каких-то странных, невиданных камнях. Камни эти срывались с места, поднимались вверх и исчезали... Виднелись еще какие-то деревья, шатры, наплывавшие на башни, сливавшиеся с ними... И даже несколько привязанных лоранов, впрочем, Хаас не мог за это поручиться.  Может все это ему только показалось, потому что Зеркало снова начало задергиваться струящимися полосами горячего воздуха.

Интересно, где находятся эти чудеса? Никогда раньше Хаас и краешком уха не слышал ни о чем подобном. Может это и есть те самые таинственные пришельцы в клане Атл, о которых говорили высокорожденные, и о которых он сам слышал у Эрвов? Если так -- все становится понятным, возможны и не такие диковины. Вспомнить только россказни о способностях высокорожденных. Не все в них правда, конечно, но кое-что есть. Так почему существовать и более могущественным людям? Только зачем таинственный ночной друг так упорно настаивал, чтобы Хаас бежал именно к ним?  Что за этим кроется? Одни загадки уходят, им на смену приходят новые... Никакой высокорожденный не способен на бескорыстный поступок. Никто, даже самые лучшие из них. И какую выгоду он собирается извлечь из спасения Хааса? Юноша никак не мог понять этого, и потому ему все сильнее хотелось свернуть в сторону, поехать в горы, чтобы не стать игрушкой в чужой руке, ибо его не покидало ощущение, что все его действия заранее предугаданы и предусмотрены. Что он, сам того не сознавая, выполняет чью-то недобрую волю. И все, что совершает Хаас, направлено, в конечном счете, против него самого, против всех низких... Он тут же поправился: против всех людей.

Хаас ехал, глубоко задумавшись и почти не обращая внимания не окружающее. Солнце начало опускаться за горизонт, постепенно окрашиваясь в пурпур. От барханов побежали сначала короткие и полупрозрачные, а потом все более длинные и густые тени. Воздух уже не напоминал раскаленную печь, он стал заметно прохладнее.

Вдруг мелькнула красноватая тень, истерически взвизгнул лоран, и, выброшенный из седла сильнейшим ударом, Хаас кувырком покатился, черпая пригоршни песка. Он стремительно вскочил на ноги, сжимая чудом не потерянный кинжал. Визг лорана перешел в сиплое бульканье, зверь беспорядочно сучил ногами, извиваясь в агонии. А над ним вырос дымчатый в лучах заходящего солнца силуэт. Два зеленых глаза сверкали как невиданные фонари, из пасти то и дело выскакивали оба языка, нервно облизывающие плоскую морду.  Зауркерл... Да еще какой крупный... Сегодня Пустыня охотно показала Хаасу все, что хранила в своих недрах. Он не предполагал, что хищники могут вырастать до таких размеров.

Зауркерл качнулся в нерешительности. Ему явно хотелось поскорее вцепиться в горло мертвого лорана, но смущал стоящий неподалеку человек. Из горла хищника вырвался тоскливый стон, как будто он жаловался кому-то на помеху. Потом зверь, не спуская пристального взгляда с человека, качнулся заметнее и начал приседать, готовясь к новому броску. Хаас понял, что если его сейчас не раздражать, он займется первой жертвой, не преследуя новую, и начал осторожно, хотя достаточно быстро, пятиться, по-прежнему держа перед собой кинжал, хотя и отчетливо сознавал призрачность такой защиты. Но все-таки она немного успокаивала, придавала уверенности.

Зауркерл снова нерешительно застонал, приподнялся на выпрямленных ногах и неожиданно, словно забыл про Хааса, с чавканьем вгрызся в еще дрожащую тушу лорана. Зверь урчал, чмокал, сосал и сопел...  Хаасу сделалось дурно, чуть не вырвало, и он, отбросив осторожность, повернулся и побежал.

Теперь его спасение зависело от него самого, все было в его руках, точнее в ногах. Впереди целая ночь, или всего лишь ночь, ибо идти днем по Великой Пустыне значило идти навстречу безумию и смерти.  Особенно, если у тебя осталась полупустая фляга. Итак, впереди две, от силы три ночи пути, уж две-то он должен выдержать. О том, что будет дальше, Хаасу не хотелось думать, однако память, как назло, возвращала его к безмолвному черепу, найденному недалеко от оазиса Ант.

Юноша не колебался. Куда нужно идти, он знал, знал, как и всякий другой житель Пустыни. Он не мог заблудиться, ему лишь могло не хватить сил. Хаас оглянулся на оставшегося где-то за барханом хищника. Или ему помешают дойти. Кажется, зверь остался на месте, да и вообще не в привычках зауркерла гоняться за кем-либо, он предпочитает подкарауливать жертвы, лежа на месте. Хаас передернул пару раз плечами, так как воздух стал уже почти холодным, и быстро зашагал по направлению к оазису Атл. Он должен успеть.

Ближе к утру юноша отыскал что-то вроде лощины между двумя особенно высокими барханами, лощина заросла колючей высокой травой, напомнившей ему горную. Хаас растянул на ней плащ, что поделаешь, каркас походного шатра, сделанный из легкой и прочной древесины, остался притороченным к седлу, пусть им теперь пользуется зауркерл. Смешно будет... Хаасу же приходилось довольствоваться тем, что есть под рукой, но пустынник находчив. Хаас наскоро соорудил какое-то подобие шатра. Сделал два глотка из фляги, оценивающее встряхнул ее, прикидывая, сколько осталось, поколебался и сделал еще один глоток. Особо экономить не стоило, ни к чему. Больше двух суток все равно не протянуть. И он заснул сном младенца, несмотря на жару и духоту занимавшегося дня.

Следующая ночь была заполнена тем же размеренным полушагом-полубегом, на который были способны только пустынники. Веками отрабатывалось это искусство. Жители гор, конечно, ловчее и проворнее, но в выносливости им с Хаасом не сравниться... Постепенно местность менялась. Сначала песок был плотным и жестким, утрамбованным, в нем то и дело встречались щебнистые площадки, поросшие травой, выбитые до каменной твердости глинистые проплешины. Теперь же песок стал рыхлым и сыпучим, он уже не поскрипывал под ногой, а только глухо шуршал, скрадывая шаги. К Хаасу мог подобраться кто угодно, он и не услышит. Скорость ходьбы резко упала, Хаас с трудом вытаскивал вязнущие с каждым шагом все глубже ноги. Потихоньку начали мучить сомнения... Но с ругательствами и проклятиями гнал себя дальше, чтобы только не терять время. Силы экономить не стоило... Хаас упорно старался не думать о зыбучих песках, способных проглотить бесследно -- смотреть под ноги он давно бросил. Не было времени отвлекаться. А ведь они были именно такими -- белыми и тонкими, как мелко помолотая муха.

Второй день дался труднее. Во сне Хааса постоянно мучали кошмары.  Какие-то мягкие лапы упорно шарили по горлу, он сбрасывал их, однако они возвращались... Хаас с воплем ужаса просыпался. Никого рядом не было, только ярко светило солнце, почти пробивая насквозь толстую ткань плаща. Он снова засыпал, и тут на него медленно опускалась раскаленная каменная плита.

Не выспавшийся, разбитый и злой, Хаас пустился в путь, оставив на месте давно опустевшую флягу -- теперь это лишний груз. Третья ночь... А там... Может быть, третий день. Он оказался крепче, чем даже сам ожидал, хотя четвертой ночи все равно не будет.

Направление было выбрано верно, похоже, определяя расстояние, он ошибся, и когда край неба засветился золотом, оазис Атл был где-то далеко. Хаас остановился, прикрыв глаза. Нет, недалеко. Он чувствовал. Совсем недалеко. И поэтому наступающий день не так уж и страшен, нужное время он выдержит.

Вот только шорох песка под ногами стал немного иным. Да и не шорох это был вовсе. Рассыпчатый мелкий песок не шуршал, на каждый шаг он отзывался протяжным медным гулом, словно кто-то бил в огромный гонг. Когда Хаас, поглощенный своими мыслями, наконец заметил это, его затрясло. Поющие Пески! И это тогда, когда желанная цель почти рядом. Беспощадное небо! За что?! Попался.  Гиблое место -- Поющие Пески. Из них выходят утратившими разум, если вообще выходят. Говорят, что это звенят ворота дворца Харка, будя хозяина, извещая, что приближается добыча. Хаас приложил ладонь ко лбу, чтобы не пустить демонов в душу. Избави тень от ста демонов!

Он сжал губы и зашагал быстрее, не обращая внимания на солнце и заткнув уши, чтобы не слышать... Но это было невозможно. Песок уже не звенел, он гулко бухал, так что Хаас невольно оглядывался, не веря, что это его шаги. Казалось, будто за ним гонится великан...  Постепенно в буханье начали вплетаться истерические визги и писк... Демоны... Ложь!.. Они мчатся за ним, настигают... Хааса трясло все сильнее, он жалобно озирался, пытаясь угадать, где же преследователи... И еще больше ускорял шаги.

Вот он уже бежит, бежит задыхаясь и всхлипывая. Песок низко рычал и басовито шипел под ногами. Хаасу мерещились бесчисленные силуэты погибших здесь людей, чьи-то неясные тени, сверкающие хищные глаза. Он в ужасе шарахался от них, но напрасно -- перед ним вырастал новый призрак, еще более ужасный. А он был один, совершенно один. Один в этой бескрайней пустыне, один среди бесчисленных сонмищ плотоядных демонов, беснующихся в предвкушении свежей крови... И никто не придет к нему на помощь.

Перед глазами в который раз встал ухмыляющийся череп, отбеленный солнцем. Он начал подниматься с земли в завораживающем колдовском танце. Рев песков превратился в чарующую музыку. Хаас не видел кто играет, однако это было так приятно... Лишь теперь он разглядел, что череп покачивается на конце желто-серого щупальца, качается и подмигивает чужим глазом, хитро спрятавшимся внутри мертвых костей...

Харк! Значит, это правда!

Конец...

Еще мгновение рассудок боролся, напрягая последние силы, с нарастающей волной безумия. Хаас дико вскрикнул и опрометью бросился назад. Он уже забыл, куда шел и зачем. В голове осталась одна только мысль: бежать. Бежать быстрее от мягкого, обволакивающего страха, от музыки, от манящего к себе черепа. Песок болезненно вскрикивал в такт шагам, и с каждым новым криком песка, накатывал новый приступ ужаса. Хаас, оступаясь и плача, кое-как вскарабкался на высокий бархан и остановился, пригвожденный к месту страхом. Прямо перед носом издевательски усмехался знакомый череп, вольготно разлегшийся на мохнатых щупальцах. Красные глазки на их концах с любопытством помаргивали.  А в глубине омерзительно пахнущего шерстяного клубка уже открывалась жадная клыкастая пасть.

Хаас вытянул перед собой руки с растопыренными, сведенными судорогой пальцами, пытаясь закрыться от ужасной картины, сделал шаг назад, оступился и покатился по склону. Ему еще показалось, что он не летит вниз, а напротив, почему-то поднимается вверх. Вверх, где его ждут.

И он потерял сознание.

  * * *

  Больше всего шум мотора напоминал стрекотание разыгравшегося на летнем лугу кузнечика. Вроде бы и не громко, но иногда этот кузнечик начинал раздражать. В этих случаях Грегори утешал себя воспоминаниями о мужественных предках, героически летавших на допотопных вертолетах, трясшихся, лязгавших и гремевших, как контейнер, набитый кусками ржавого железа вперемешку с работающими вентиляторами. И ведь ничего, летали и не ставили это себе в заслугу.

-- Я с жалостью думаю об этих несчастных, -- глаза Леночки затуманила слеза сострадания. -- Наш долг -- помочь им преодолеть вековую отсталость, поднять их на новую ступень социального развития и научить всему тому, чего достигло человечество за истекший период.

Грегори передернуло, однако он постарался поддержать разговор.

-- Но ведь они великолепно приспособились к жизни в пустыне.

-- Как вы можете говорить такое?! -- Леночка с негодованием всплеснула руками.  -- Разве можно это прозябание назвать жизнью? Принципиально неверный подход. Ведь у них даже... -- она на мгновение задумалась подбирая сравнение поубедительней, -- даже стереовизора нет!

-- Да, конечно, -- послушно отозвался Грегори. -- Это самое главное, чего им не хватает.

Но Леночка уже не слушала его.

-- А это их дремучее невежество?! -- риторически вопрошала она. И незамедлительно, без тени сомнений, отвечала: -- Нетронутый фронт работ! Море работы! Океан! Их слепая вера в чудеса, в существование потусторонних сил... Просто смешно. Нужно немедленно повести решительную борьбу за полное и окончательное искоренение пережитков прошлого в их сознании. Это крайне трудная задача, достойная максимального напряжения сил. Однако не было еще случая, чтобы человечество, поставив перед собой ту или иную проблему, отступало, не решив ее.

Грегори тихо затосковал. Смотреть на Леночку было очень даже приятно, просто одно удовольствие. Тонкие, резко очерченные линии лица, напоминавшие греческие камеи, огромные синие глаза, фигура, достойная любой из граций... Однако в ложку меда выливалась хорошая бочка дегтя. Просто любоваться ее красотой не удавалось еще никому, вдобавок приходилось ее еще и слушать. А вот это было несколько... м-м... затруднительно. Из алых губ неукротимо фонтанировал такой несравненный в своей дремучей первобытной канцелярской прелести набор штампов, штемпелей, клише и трафаретов, что невольно закрадывалось подозрение, будто свое свободное время Леночка проводит за чтением истлевших протоколов.  Но Грегори превосходно знал, что это не так. Леночка была отличным геофизиком, вполне заслуженно возглавляла лабораторию, а жалкие крохи, которые именовались свободным временем, отдавала опять же работе в лаборатории. Короче, философически утешил себя Грегори, плюс да минус в сумме дают ноль, и поэтому, заткнув уши на минус, постараемся предаться созерцанию плюса. По возможности. Так как при этом управление вертолетом немного отвлекает.

А Леночка, ничего не замечая, вдохновенно продолжала:

-- Вспомним хотя бы их мерзкое, противоестественное деление на чистых и грязных. Впервые мы сталкиваемся с таким откровенным выпячиванием эксплуататорскими классами своей звериной сущности. Вы со мною согласны?

-- Да, это хорошо, -- машинально отозвался Грегори. Совершенно невпопад, что он, к счастью, успел еще понять. -- Да, конечно, это никуда не годится, -- спохватился он.

Леночка энергично тряхнула головой, разметав шапку волос.

-- Вот видите! А необъяснимый ужас перед мифическими сверхъестественными способностями так называемых высокорожденных?!  С высоты достижений современной науки, это смотрится как... как...  паровоз, запряженный в Д-звездолет.

-- Но они и паровоза-то не видали, -- робко возразил Грегори.

-- Увидят, -- не колеблясь отрубила Леночка. -- То есть мы избавим их от промежуточных стадий... -- что было дальше, Грегори не вполне расслышал.

-- Совершенно верно, -- отреагировал он дежурной фразой, запасенной на все случаи жизни.

-- Все эти повелители грома, владыки самумов, повелевающими пескам... Это настолько глупо, что даже не смешно. Ведь люди клана Атл, рядом с которым мы живем, никак не могут воспринять материалистический взгляд на вещи и по-прежнему верят во всякую ерунду.

-- Однако не все на этой планете наука может объяснить, -- попытался заспорить Грегори. -- Например, неожиданный смерч...

-- Вздор, -- безапелляционно сказала Леночка. -- Наука может все.  Если же она чего и не может, это слабости отдельных ученых, а не науки в целом. А с метеорологов, -- мстительно пообещала она, -- мы еще спросим. Все-таки я член совета экспедиции.

-- Разумеется, -- грустно вздохнул Грегори. -- Даже конечно и обязательно.

Его внимание на мгновение отвлекла неторопливо проплывшая за стеклом кабины большая тень. Падальщик. В последнее время эти птицы совершенно перестали бояться вертолетов, и опасность столкнуться с одной из них резко возросла. Приходилось постоянно быть на чеку. Вот и сейчас огромная птица, размах крыльев которой превышал два с половиной метра, с величавой снисходительностью коронованной особы лишь в самый последний момент соизволила уступить дорогу. Расправив рулевые крылышки, находившиеся на голове сразу за оранжевыми глазами и моментально став поразительно похожей на сверхзвуковой лайнер, она слегка шевельнула маховыми крыльями, отнесенными далеко назад по сравнению с земными птицами, и презрительно поблескивая глазками, закачалась во взбитой винтами вертолета воздушной струе. Птица даже отвернулась, храня царственное величие: не вижу, мол, и не желаю видеть.

Внезапно падальщик заложил крутой вираж вправо, дернул тяжелым клювом и, полусложив маховые крылья, резко пошел к земле. Сходство с пикирующим самолетом стало полным. Грегори невольно дернул головой, пытаясь проследить: куда же это он двинулся.

-- Прекрати хулиганство, -- приказала Леночка. Она плохо переносила фигуры высшего пилотажа.

-- Я исправлюсь, -- почти искренне пообещал Грегори.

Падальщик крошечной черной точкой стремительно мчался далеко внизу. К этой точке присоединились еще несколько таких же.

-- Что они там нашли? -- спросила Леночка.

-- Что-нибудь не слишком аппетитное, -- неохотно ответил Грегори.  Ему совсем не хотелось показывать, что они там нашли.

-- Давай посмотрим. -- Опасения оказались правильными.

-- Стоит ли?

-- Наши наблюдения могут оказаться полезными науке.

В ответ Грегори лишь неопределенно промычал. Выспренные монологи о великих достижениях и исторических свершениях, достигнутых при посредстве и участии широких слоев нашей науки, вселяли в него неодолимую грусть и повергали в смутную тоску. К тому же, будучи простым штурманом, он с величайшим скепсисом воспринимал призывы помочь ученым, так как с детства был не в ладах с науками. А в общем... В общем оставалось молча удивляться, как такой набор взаимоисключающих качеств сравнительно мирно уживался в Леночке. Мирно -- это внутри. Наружу как раз и вырывалась клокочущая энергия споров и раздоров, превращающаяся по дороге в организаторский зуд. Над этой загадкой вполне могли сломать головы десятка два академиков. Члены экспедиции просто примирились с фактом, хотя и старались, как могли, увильнуть от очередного мероприятия.

-- Ты уверена? -- вяло сопротивлялся Грегори, предчувствуя свое неизбежное поражение -- удрать было некуда. Совершать незапланированную посадку, когда их ждут, пилот не рвался.

-- Уверена! -- твердо ответила Леночка. И глаза ее загорелись фанатичным огнем, отличавшим древних алхимиков.

Грегори кисло поморщился и немного злорадно подумал, что на сей раз она получит то, что просит. Пусть потом не жалуется. Он развернул машину так круто, как только было можно. С мрачным удовлетворением отметил, что на соседнем кресле снова пискнуло. Подвиги во славу биологии его мало привлекали, тем более, что они мешали картографическим съемкам, и он запротестовал. Мысленно. А потом повел вертолет на посадку.

  Падальщик в небе и падальщик на земле, это картины столь же отличные, как сами небо и земля. Едва ступив на твердую почву, величавый владыка воздушного океана моментально превращается в сварливого склочника, готового с величайшим наслаждением неистово ругаться по малейшему пустяку целыми часами. Строгое черное оперение на проверку оказывалось более похожим на недокопченую селедку, белые эполеты превращаются в тускло-серые. Стая неопрятных воробьев-переростков, надрывно вопя, прыгала над кормом, причем каждый не столько старался есть, сколько заехать соседу в глаз кривыми грязными когтями или ухватить его за старческую морщинистую шею массивным прямым клювом, весьма напоминавшим две сложенные вместе абордажные сабли.

Когда они увидели из-за чего дралась стая, им обоим стало плохо. Леночка побелела, Грегори же наоборот, покраснел, как свекла. Борясь с подступающей тошнотой, он едва сумел промолвить:

-- Я же говорил.

Леночка сначала молча открывала и закрывала рот, но потом превозмогла себя и деловито констатировала:

-- Это произошло совсем недавно.

Грегори кивнул.

-- Mы должны помочь ему, -- решила Леночка. -- Пока еще не слишком поздно, и мы можем пустить в ход восстановитель.

-- Мне кажется, -- Грегори на всякий случай продолжал держать себя за горло, -- что все-таки поздно.

-- Для нашей техники не поздно.

-- Но мы не должны вмешиваться. Это основополагающий принцип экспедиции. Наблюдение -- и только. Никакого воздействия.

Леночка одарила штурмана презрительной улыбкой. Он сразу понял свое ничтожество.

-- Да, конечно, я понимаю... -- уныло забормотал Грегори. -- Мы начинаем вмешиваться... Но что скажет Сомов? К тому же во всех этих случаях наше вмешательство было пассивным... Мы делали свое дело. Только наше присутствие... Все остальное происходило помимо нас...

-- Вот именно! -- пригвоздила его к позорному столбу Леночка. -- Гнилой либерализм и пассивная созерцательность возобладали, тогда как надо было решительно вмешаться в процесс социальных преобразований и помочь здоровым элементам общества...

-- Ох, -- только и смог ответить Грегори.

-- Что ты решил? -- прокурорским тоном вопросила она.

-- Но в нашем уставе записано... -- продолжал вяло, но упрямо отбиваться Грегори.

Тогда Леночка сменила тактику. Она улыбнулась еще раз, на сейчас ласково и обворожительно. В синих глазах замелькали зеленоватые искры, как в морских волнах, пронизанных ярким солнцем.

-- Конечно, с другой стороны, -- Грегори с ужасом слушал, что говорит его язык, -- ведь если мы спасем этого мальчика, ничего страшного не случится. История, я полагаю, не повернет вспять. -- Он чувствовал себя как медуза, вытащенная на солнце.

-- Правильно, -- шепотом согласилась с ним Леночка.

-- Совершенно верно, -- почему-то тоже шепотом сказал Грегори и полез готовить медицинский отсек.