Глава 1

На Кюсю, самом южном из главных островов Японии, находится маленький городок Сага. Они расположен как раз посередине между двумя крупными центрами, которые в последние годы стали хорошо известны тысячам американцев. В Сасебо базировалось большинство американских кораблей, участвовавших в Корейской войне. С аэродрома Асия взлетали американские бомбардировщики и истребители, которые пересекали узкий Цусимский пролив, чтобы нанести удар по войскам Китая и Красной Кореи.

Городу Сага уже приходилось видеть военные экспедиции, отправляющиеся через Цусимский пролив. Мои предки были солдатами японской армии, которая в 1592 году высадилась в Корее, отплыв из Саги. Не слишком успешный исход современной Корейской войны также имел исторический прецедент. Средневековая Корейско-японская война превратилась в «окопное сидение» в 1597 году, когда китайская династия Минь двинула свои войска на помощь Северной Корее.{Откровенная ложь. Имджинская война (1592 – 1598) завершилась разгромом японцев и их бегством из Кореи. Прим. пер.} Точно так же современный Красный Китай пришел на помощь корейским коммунистам.

Мои предки были воинами и в течение многих поколений верно служили князю Сага, пока в XIX веке не началась централизация Японии и князь передал свои владения в распоряжение императора.

Во времена феодализма население Японии делилось на четыре касты, и моя семья принадлежала к правящему классу самураев. Освобожденный от докучливых забот повседневной жизни, самурай жил гордо и свободно, не обременяя себя размышлениями о таких мелочах, как деньги и тому подобное. Он посвящал все свое время управленческим делам и совершенствовал свое воинское искусство, которое могло потребоваться в любой момент. Все необходимое для жизни самурая предоставлял князь, вне зависимости от урожая и любых других обстоятельств.

Когда в XIX веке была упразднена кастовая система, это стало сокрушительным ударом для сословия самураев. Одним махом они были лишены всех старых привилегий и были вынуждены превратиться в фермеров и торговцев, начать жизнь, к которой они были совершенно не приспособлены.

Поэтому, как и следовало ожидать, большинство самураев впало в нищету. Они старались добыть средства на жизнь лакейством, либо трудились с утра до ночи на своих крошечных фермах. Мой собственный дедушка жил ничуть не лучше остальных. В конце концов, ему удалось приобрести крошечную ферму, с помощью которой он кое-как сводил концы с концами. Моя семья и тогда, и сегодня была одной из самых бедных в деревне. На этой ферме я и родился 26 августа 1916 года. Я был третьим из четырех сыновей, а кроме нас в семье были еще три дочери.

Как ни странно, моя собственная жизнь во многом повторила жизнь деда. Когда Япония капитулировала перед союзниками в 1945 году, я был лучшим из оставшихся в живых японских асов. На моем счету числились 64 сбитых вражеских самолета. Однако после окончания войны Императорский Флот был расформирован, и я оказался на улице. У меня не было ни гроша и никакой профессии, которая была бы полезна в рушащемся мире. Как и мой дед, я жил тяжелым ручным трудом, и лишь через несколько лет мне удалось скопить небольшую сумму и купить небольшой книжный магазин, который позволял кое-как прокормиться.

Вся работа на крошечной семейной ферме возле города Сага упала на плечи моей матери, которая также должна была содержать семерых детей. Это произошло потому, что она овдовела, когда мне исполнилось 11 лет. Насколько я помню ее в это время, она постоянно работала в поле, а мои младшие сестры цеплялись за ее юбку. Но я не помню, чтобы хоть одно слово жалобы слетело с ее губ. Она была самой смелой женщиной, какую я когда-либо знал, настоящим самураем, гордым и твердым. Однако, когда это было нужно, она умела найти теплое словечко для нас.

Иногда я возвращался из школы, избитый более старшими и более сильными мальчишками. Она ничуть не сочувствовала моим слезам, только хмурилась и стыдила меня: «Позор. Не забывай, что ты сын самурая, и слезы не для тебя».

Я прилагал все силы, чтобы учиться как можно лучше, и потому в нашей деревенской начальной школе  все шесть лет считался первым в своем классе. Но продолжение образования казалось неразрешимой проблемой. Если начальные школы финансировало правительство, то в большинство старших школ обучение должна была оплачивать семья ученика. Найти деньги для этого семья Сакаи просто не могла, ведь у нас едва хватало средств на еду и одежду. Но мы недооценили благородства моего дяди, жившего в Токио. Совершенно неожиданно он предложил оплачивать мое обучение в школе. Дядя был состоятельным чиновником и служил в министерстве связи. Он предложил взять меня к себе в дом и оплатить обучение. Мы с благодарностью приняли это щедрое предложение.

В феодальной Японии клан Сага владел одной из самых нищих провинций. Его самураи долгие годы жили более чем скромно и были знамениты своей спартанской дисциплиной. Мы были единственной провинцией в Японии, которая свято чтила библию бусидо – «Хагакурэ», главной темой которой было: «Самурай живет так, чтобы всегда быть готовым к смерти». «Хагакурэ» во время войны стала учебником в каждой японской школе, но это был кодекс, согласно которому я жил всю свою жизнь. Его жесткие требования не раз помогали мне и в моей новой школьной жизни, и в последующей солдатской.

В Токио меня поражало буквально все. Я никогда не видел городов крупнее Саги, в котором жили всего 50000 человек. Представить себе миллионное население японской столицы, постоянную сутолоку и шум, огромные здания я просто не мог. Вдобавок я обнаружил, что в Токио 1929 года шло непрерывное и жестокое соревнование во всех областях жизни. Не только выпускники школ упорно сражались за работу, но даже мальчики не менее упорно боролись за места в избранных школах.

Я думал, что моя жизнь на ферме трудна. Я считал себя самым лучшим учеником в своей школе в последние 6 лет. Но я никогда не встречал школьников, которые в буквальном смысле учились день и ночь, которые в любую свободную минуту старались поколотить своих одноклассников! Самые способные ученики средних школ выбирали старшие школы в Токио, вроде Первой или Четвертой. Более того, из 25 соискателей только один попадал в эти школы.

Для сельского мальчишки, каким был я, совершенно подавленного бешеным темпом жизни столицы, было совершенно немыслимо пробиться в эти прославленные школы. Поэтому я охотно согласился стать учеником в Аояма Гайкун, созданной несколько лет назад при американской миссии. Хотя она не могла равняться с лучшими школами, тем не менее она пользовалась определенной репутацией.

Моя новая домашняя жизнь не могла быть лучше. Однако мой дядя был серьезным человеком, и был убежден, что если ребенка не видно и не слышно – это самый лучший вариант. Зато моя тетя, ее сыны и дочь относились ко мне исключительно хорошо. Вот в таких тепличных условиях я начал учебу в старшей школе, пылая честолюбием и энтузиазмом. Я был совершенно уверен, что снова займу по праву принадлежащее мне место лучшего в классе.

Менее чем через месяц все эти мечты испарились. Мои надежды снова стать первым среди учеников разлетелись в прах. Не только моим учителям, но и мне самому стало ясно, что мои товарищи, которые никогда не были светочами мысли, превзошли меня в учебе. Я с трудом в это поверил. Увы, они знали многое, о чем я даже не подозревал. Несмотря на многие часы, проведенные ночами над учебником, я не мог усваивать материал так же быстро, как они.

Первый семестр закончился в июле. Мои отметки сразу отбросили меня в середину класса, что стало тяжелым разочарованием для моего дяди, и повергло меня в отчаяние. Я знал, что дядя взял на себя расходы по моему обучению, потому что считал меня способным ребенком, который может стать лучшим среди учеников. Нет ничего удивительного, что он был глубоко огорчен моими неудачами. Поэтому для меня летние каникулы стали периодом напряженной учебы. Пока мои одноклассники развлекались, я все лето провел над учебниками, полный решимости заполнить пробелы в своих знаниях. Однако уже начало учебного года показало тщетность моих усилий. Никакого улучшения.

Эти неоднократные провалы попыток снова стать первым учеником вызвали у меня чувство глубокого отчаяния. Я не только стал безнадежным середнячком в учебе, в спорте я тоже начал отставать от товарищей. Не было никаких сомнений, что многие мальчики в школе были более подвижными и более способными, чем я.

Это разочарование стало для меня страшным ударом. Вместо того чтобы продолжать попытки превзойти тех учеников, которые обошли меня, я выбрал себе товарищей среди таких же середнячков. Я постарался побыстрее стать лидером среди этих недорослей, а затем попытался дать бой школьным лидерам. Не проходило и дня, чтобы я тем или иным способом не старался зацепить старших и вызвать их на драку, во время которой я от души молотил своего противника. Почти каждый вечер я возвращался в дядин дом в синяках и ссадинах, но старался сохранить эти стычки в секрете.

Первый удар я получил после окончания первого года в Методистской школе, когда мой учитель написал дяде письмо, в котором сообщал, что считает меня «сложным учеником». Единственное, что я мог сделать – прекратить ненужные стычки, но я не сделал и попытки прекратить то, что считал способом самоутверждения, способом доказать, что я «лучше» старших учеников. Письма учителя стали более частыми, и, наконец, моего дядю вызвали в школу, чтобы рассказать ему о моем неблаговидном поведении.

Второй год учебы я закончил чуть ли не самым последним среди всех. Для моего дяди это было уже слишком. Он читал мне нотации все более раздраженным тоном, а потом решил, что мне больше не имеет смысла оставаться в Токио.

На прощанье он сказал: «Сабуро, я устал воспитывать тебя и больше не намерен этого делать. Может быть, я виноват в том, что плохо следил за тобой, и в результате получилось, что я, судя по всему, превратил ребенка древней фамилии Сакаи в законченного бандита. Ты должен вернуться в Сагу. Судя по всему, жизнь в Токио не для тебя». Я не мог промолвить ни одного слова в свою защиту, потому что все сказанное им было чистой правдой. Вся вина была на мне, и это сделало позорное возвращение в Сагу еще горше. Я был полон решимости хранить свой позор в тайне, особенно от дочери дяди Хацуо, которая мне очень нравилась. Свое возвращение я выдал за обычную поездку, чтобы навестить семью.

Однако, когда ночью поезд отошел от токийского центрального вокзала, я не смог сдержать слезы. Я опозорил свою фамилию и теперь просто боялся возвращаться домой.