Глава 25

Я вышел из госпиталя в Сасебо в самом конце января 1943 года. Долгие месяцы лечения завершились. Я прибыл в свою первую часть – истребительный авиаполк «Тайнань» 11-го Воздушного Флота, который сейчас базировался в Тоёхаси в центральной Японии.

Я впервые оказался в этом авиаполку во время его формирования в сентябре 1941 года в Тайнане на Формозе. Из 150 пилотов, покинувших Тайнань во время великого японского наступления через Тихий океан, в живых остались менее 20. Эти ветераны составили ядро нового полка, но большинство пилотов было зелеными новичками, которых обучили по сокращенной программе в Цутиуре и других летных школах.

Капитан 2 ранга Тадаси Накидзима лично встретил меня, когда я прибыл в Тоёхаси. Ни он, ни я даже не предполагали, что встретимся здесь, а не в Рабауле. Мне крупно повезло, что Накадзима снова стал моим командиром. Он не обращал никакого внимания на болтовню, будто я не способен летать, и уже на следующий день я снова был в воздухе. Причем на «Летающей Крепости»! Этот был тот самый бомбардировщик, который армия захватила в Бандунге на Яве в марте 1942 года. Все пилоты моей части летали на этом самолете. Мы испытали настоящий шок, поднимаясь в воздух на огромном бомбардировщике, который поразил нас исключительной управляемостью, а также сложностью и совершенством оборудования. Ни на одном из японских самолетов я не видел ничего подобного.

На следующий день я вернулся к своей первой любви – «Зеро». Я никогда не смогу передать ощущение восторга, которое охватило меня, едва я опять поднял это маленький истребитель в небо. Он починялся каждому движению моей руки, буквально став частью моего тела. Я испробовал все фигуры высшего пилотажа, ставил «Зеро» на хвост, пикировал, скользил на крыло. Полет меня просто опьянял.

Получив офицерское звание, я ознакомился с совершенно иной картиной войны. Рядовые и сержанты не имели доступа к секретным боевым сводкам, которые командование флота распространяло среди офицеров. Через несколько дней после моего прибытия в Тоёхаси Накадзима молча показал мне сообщение о том, что 7 февраля 1943 года мы оставили Гуадалканал, ровно через 6 месяцев после высадки американцев. Дикторы по радио трещали о стратегическом отходе, об уплотнении оборонительных линий, но в секретной сводке говорилось ясно: мы потерпели тяжелое поражение и понесли большие потери.

В жестоких боях с противником были уничтожены 2 полные пехотные дивизии. Флот понес еще более страшные потери. На илистом морском дне вокруг Гуадалканала теперь ржавели корпуса 2 линкоров, 1 авианосца, 5 крейсеров, 12 эсминцев, 8 подводных лодок. Морская авиация не досчиталась нескольких сотен самолетов, не говоря уже об отборных летчиках-истребителях и экипажах бомбардировщиков.

Что с нами случилось? Мы безнаказанно пронеслись по всему Тихому океану. Везде и всюду мы уничтожали вражеские истребители. Но секретные сводки с фронта сообщали, что у американцев появились новые самолеты, намного превосходящие Р-39 и Р-40.

И впервые я узнал, что произошло при Мидуэе в конце июня. Четыре авианосца! Потеряны почти 300 самолетов, причем большинство вместе с летчиками! В это было невозможно поверить.

Мое сердце замерло, когда я увидел новых летчиков, прибывающих в авиаполк «Тайнань». Это были энергичные и серьезные молодые люди, несомненно отважные. Но решительность и отвага не могут заменить летное мастерство, а всем им не хватало подготовки, которая потребуется для борьбы с американцами, развернувшими наступление по всему Тихому океану. Эти новобранцы с их сияющими молодыми лицами – разве они смогут заполнить бреши, оставшиеся после гибели таких летчиков, как Сасаи или Ота? Конечно же, нет. И скажите, ради бога, как вообще от них можно этого ждать?

Курс обучения, который они проходили в Тоёхаси, был тяжелым. От восхода и до заката инструкторы нещадно гоняли их. Занятия в классах, полеты и снова полеты. Учили их летать в строю. Ты же держишь ручку управления, а не швабру! Мало просто пилотировать самолет, нужно самому стать частью самолета! Учитесь экономить топливо… стреляйте короткими очередями, не пытайтесь сжечь пушки. Им приходилось вдалбливать все уроки, полученные в недавних боях. Мы старались научить их всем мелким хитростям и тайным приемам, которыми владели сами.

Но у нас было слишком мало времени. Мы не могли следить за отдельными ошибками каждого летчика, чтобы потом долгими часами тренировки отшлифовать до автоматизма правильные действия. Не проходило и дня, чтобы пожарные машины и «скорая помощь» не выскакивали на взлетную полосу, истошно вопя сиренами. И мы вытаскивали из обломков самолета очередного пилота, который допустил ошибку на взлете или при посадке.

Однако не все из новобранцев были настолько плохи, что не могли справиться с учебным самолетом или истребителем. Многие были одарены ничуть не меньше, чем великие асы 1939 или 1940 года. Но их было слишком мало, и в любом случае, мы не могли подготовить их по полному курсу и дать хоть какой-то боевой опыт, прежде чем бросить в бой против лучших американских эскадрилий.

Менее чем через месяц после отступления с Гуадалканала меня вызвали на специальное офицерское совещание, где было зачитано сообщение о новой катастрофе. Это сообщение осталось секретным до конца войны, и японский народ так и не был с ним ознакомлен. За закрытыми дверями нам сообщили, что большой японский конвой – 12 транспортов, 8 эсминцев и несколько мелких судов – попытался доставить армейские части в Лаэ, мою бывшую авиабазу. По крайней мере 100 вражеских истребителей и бомбардировщиков атаковали конвой в открытом море. В ходе серии непрерывных атак были потоплены все транспорты и не менее 5 эсминцев. Эта новость была еще более страшной, чем поражение на Гуадалканале. Она означала, что теперь противник полностью господствует в воздухе к северу от Лаэ, и мы никак не сумеем помешать воздушным атакам против нашего судоходства, которые становятся все более смертоносными.

Через несколько дней авиаполк «Тайнань» получил приказ немедленно перебазироваться в Рабаул. Капитан 2 ранга Накадзима спросил меня, согласен ли я последовать за ним на юго-запад Тихого океана. Неужели он сомневался, что я желаю чего-то иного? Накадзима сказал мне, что, несмотря на потерю правого глаза, он все равно считает меня гораздо более хорошим пилотом, чем новички. Вечером штаб вывесил список летчиков, которые отправлялись в Рабаул. Моя фамилия была среди них.

Однако мы не сумели договориться со старшим врачом авиабазы. Он пришел в бешенство, увидев меня в списке. Врач примчался в кабинет Накадзимы и весь свой гнев обрушил на несчастного капитана 2 ранга. «О чем вы думаете?! Вы хотите его угробить?! Да что с вами стряслось, если вы собираетесь бросить в бой одноглазого летчика? У него же нет ни малейшего шанса! Это форменное преступление! Я не разрешаю Сакаи лететь в Рабаул!» Мы слышали, как он орал, даже находясь на другой стороне аэродрома.

Накадзима протестовал. Он утверждал, что я лучше всех новых летчиков, с двумя глазами или одним. Что никто не сравнится со мной в искусстве управление «Зеро», и что ни у кого нет такого огромного боевого опыта. Врач непоколебимо стоял на своем. Теперь настал через Накадзимы разозлиться. Они до хрипоты спорили несколько часов, но в конце концов победителем оказался все-таки врач. Он убедил Накадзиму изменить свое решение.

Когда он выходил из командного пункта, я подбежал к нему и начал просить разрешить мне лететь. Он просто выпучил глаза. Какое-то время врач просто не мог говорить, но его лицо мало-помалу наливалось краской, пока он не взвыл: «Заткнись!» Оттолкнув меня, он убежал, бормоча под нос, что все летчики просто сумасшедшие.

Я был переведен инструктором летной подготовки на авиабазу Омура, расположенную рядом с Сасебо.

Новый авиаполк прибыл в Рабаул 3 апреля. Не прошло и недели, как во фронтовых сводках я прочитал, что они провели крупные атаки против Гуадалканала, бухты Милн, Порт-Дарвина и других важных целей. Но за 4 боевых вылета вражеские истребители и зенитные орудия сбили не менее 49 самолетов из состава полка.

Катастрофа следовала за катастрофой. 19 апреля среди офицеров прополз ужасный слух, вскоре подтвердившийся. 18 апреля погиб адмирал Ямамото, гениальный командующий Императорским Флотом. Я читал и перечитывал сводку. Адмирал Ямамото летел в одном из двух бомбардировщиков под прикрытием истребителей «Зеро», когда несколько новых американских истребителей Р-38 прорвались сквозь завесу и сбили оба бомбардировщика.

А я застрял в Омуре, обучая новых пилотов. Я не верил сам себе, так как в Омуру прибывали все новые и новые курсанты, которые едва могли поднять самолет в воздух. Флоту отчаянно требовались летчики, поэтому штат школы увеличивался чуть ли не каждый месяц. Но это означало неуклонное снижение требований. Люди, которые до войны не могли даже мечтать близко подойти к истребителю, теперь садились в его кабину. И попадали в бой.

Началась какая-то нездоровая лихорадка! От нас требовали ускорить подготовку курсантов, забыть обо всех требованиях. Просто научить летать и стрелять. Один за другим, парами и даже тройками учебные самолеты врезались в землю, неуклюже подскакивая в воздух. Долгие месяцы я пытался вылепить летчиков-истребителей из того сырья, которое пригоняли в Омуру. Но это была безнадежная задача. Наши возможности были ограничены, а курсантов было слишком много.

Я почувствовал, что просто не выдерживаю. Не приходилось сомневаться, что нашей стране угрожает серьезная опасность. Гражданское население об этом не подозревало, как и курсанты, как и рядовые летчики. Но те офицеры, которые видели сводки, кто сам участвовал в боях, понимал всю тяжесть ситуации. Но большинство сохраняло непоколебимую веру в то, что Япония все-таки выйдет из этой борьбы победителем. Однако праздники и радостные клики становились все реже и реже.

Даже то, что наша авиабаза находилась очень далеко от поля боя, не ослабляло горечи. В сентябре 1943 года я был просто потрясен, когда мне сообщили, что мой старый близкий друг и один из лучших японских асов морской летчик 1 класса Кендзи Окабэ сбит над Бугенвиллем и погиб. Мы с ним вместе учились в Цутиуре, именно он установил высшее достижение среди морских летчиков, когда сбил в одном бою 7 вражеских самолетов.

Будет ли конец этим смертям?

То, что я прочитал, наполнило сердце горечью. После потрясающей победы Окабэ в небе над Рабаулом командующий 11-м Воздушным Флотом адмирал Нинити Кусака потребовал от командования в Токио наградить пилота медалью за исключительную отвагу. Безрезультатно. Токио холодно ответил, что просьба отвергается «за отсутствием прецедентов», точно так же, как год назад отказал капитану 1 ранга Сайто. Однако адмирал Кусака был настойчивым человеком. Взбешенный бездушным решением штаба, адмирал лично наградил Окабэ, вручив ему свой собственный церемониальный меч.

Через 3 дня Окабэ погиб, когда его «Зеро», охваченный пламенем, рухнул в джунгли.