Глава 26

В апреле 1944 года после долгих и утомительных месяцев работы инструктором в Омуре меня перевели в авиаполк «Йокосука». До войны это считалось бы почетным назначением, так как это была императорская воздушная гвардия, которая прикрывала воздушные подступы к Токио. Но теперь это был совершенно иной полк. Дни почетной службы давно закончились.

Поскольку я был офицером, то мог знакомиться с секретными сводками и видеть истинную картину войны. Секретные сводки отличались от помпезных заявлений по радио для простого населения, как небо от земли. Наши войска начали отступать на всем Тихоокеанском театре. Американские корабли свободно разгуливали по всему Тихому океану. Их оперативные соединения по силе равнялись флотам, а флоты превосходили всё мыслимое…

Я читал сводку за сводкой, в которых рассказывалось о сокрушительных ударах этих быстроходных флотов. Вражеская армейская авиация наращивала силы не менее стремительно. Сотни новых истребителей Р-38 «Лайтнинг» кружили на больших высотах, недосягаемые для наших истребителей, и сами выбирали, где и когда дать бой. Почти ежедневно появлялись новые типы истребителей и бомбардировщиков. Рассказы наших пилотов о резком улучшении их летных качеств заставляли с тревогой смотреть в будущее. Мы все еще цеплялись за Рабаул, однако теперь этот некогда грозный бастион уже не представлял никакой опасности для Порт-Морсби и других вражеских баз. Рабаул подвергался постоянным ударам. Американцы начали использовать его в качестве учебного полигона для подготовки неопытных летчиков.

Вскоре после прибытия в Йокосуку я попросил увольнение и на поезде отправился с военно-морской базы в Токио, до которого было всего полтора часа пути. Семья дяди встретила меня меня, как родного сына. Я знал, что теперь, если я смогу вырваться с базы на несколько часов, я смогу отдохнуть «дома».

Вечером после обеда Хацуо принялась упрекать меня за то, что я все еще не женился. Ее слова звучали и серьезно, и смешно одновременно. И я не выдержал: «А почему ты сама до сих пор одна, дорогая сестренка? Что с тобой случилось, если ты до сих пор не нашла себе прекрасного мужа?»

Мои дядя и тетя прервали начавшуюся перепалку, высмеяв нас. «Вы оба слишком разборчивы», – подшутил дядя.

Я усмехнулся. «Я не понимаю, почему Хацуо-сан не нашла мужа. Посмотрите на нее. Она красива, как настоящая кинозвезда. А сколько девушек сегодня могут играть на пианино? Я уверен, что вы выбрали для нее прекрасного мужа», – сказал я им, пристально глядя на Хацуо.

Дядя и тетя улыбнулись, слыша это. Но не Хацуо. Она покраснела до корней волос и отвернулась, ее глаза наполнились слезами.

«В чем дело, Хацуо-сан?»

Она не ответила. Я смутился. Хацуо явно рассердилась на меня. Тогда я быстро переменил тему разговора. «Хацуо-сан, доставь мне удовольствие, прошу. Где тут пианино? Я так давно не слышал, как ты играешь».

Она вопросительно посмотрела на меня.

«Помнишь нашу первую встречу? Ты играла, дай-ка вспомнить… Да, точно. Моцарта. Не сыграешь эту пьесу снова?»

Вместо ответа Хацуо подошла к пианино и открыла его. Когда ее пальцы пробежали по клавишам и полились чарующие звуки, я все равно не забыл о войне, которая бушевала в тысяче миль отсюда, где-то далеко на Тихом океане. Стоило мне закрыть глаза, как передо мной снова проплыли голубые язычки выхлопов истребителей и бомбардировщиков, бегущих по взлетной полосе, оставляя за собой клубы пыли. Под оглушительный рев моторов они отрываются от земли и пропадают в ночи, причем многие из них так и не вернутся.

А я сижу здесь, в пригороде Токио, в тепле и уюте, наслаждаясь обществом людей, которые любят меня, как родного сына. А другие в это время идут на смерть. Странный мир.

Пьеса закончилась. Хацуо несколько мгновений сидела неподвижно, а потом повернулась и как-то непонятно взглянула на меня. В широко раскрытых глазах таился незаданный вопрос. Они тихо произнесла: «Сабуро-сан, я хочу сыграть еще кое-что, специально для вас. Слушайте внимательно. Пусть музыка скажет то, что я не могу выразить словами».

Она смотрела так странно! Затем ее лицо вспыхнуло, и она поспешно опустила взгляд.

Хацуо играла довольно долго. Волны музыки растекались по комнате, поднимаясь и опадая, становились громче и стихали. Я смотрел на эту девочку. Я знал ее, но, как оказалось, я ее совсем не знал. Я никогда не видел такой Хацуо. Что она имела в виду, когда сказала: «Пусть музыка скажет то, что я не могу выразить словами»?

И внезапно я понял, что смотрю на Хацуо не как на маленькую девочку, не как на свою двоюродную сестру, а как на женщину. Я словно впервые увидел ее. Ее пальцы порхали по клавишам, а лицо светилось, когда она изливала душу в музыке.

Хацуо? И я? Мысль была неожиданной. Но ведь она давно не ребенок. Очнись, Сакаи, ты дурак! Она женщина. Сегодня, сейчас, она говорит тебе, что любит тебя! Теперь я понял, что все это значит. И мне хотелось ответить на этот взрыв чувств. Но я твердил себе, что этого не может быть. Но это случилось. Хацуо! Ты любишь ее, дурак несчастный, и даже не подозревал о ее чувствах. Я вспомнил госпиталь, когда она обнимала меня и убеждала, что я снова смогу летать.

Она наверняка любит меня и гораздо дольше, чем я мог себе представить. Это удивительно. И в этот момент я понял, что я тоже влюблен. В нее. Но что я могу сделать? Я уже пережил этот ужасный момент несколько месяцев назад, когда Фудзико плакала после моего отказа. Разве сегодня причины стали менее основательными? Если я тогда смог отказаться от любви Фудзико, потому что я наполовину ослеп, то почему сейчас я должен ответить иначе на невысказанное признание Хацуо?

Может, стоит наступить на горло собственной гордости и отбросить надежды? Я все еще верил, что случится чудо, я полностью прозрею и снова вернусь в воздух. Разве я могу поступить так и сохранить внутреннюю целостность? Нет!

Поэтому послание Хацуо было напрасным. Я не подал вида, что я понял его, и что я страстно желал ответить согласием. Затем Хацуо кончила играть. Я подождал столько, сколько требовала вежливость, а затем отправился в спальню, сославшись на усталость. Но я не сумел заснуть очень долго.

Во время своей службы в Йокосуке я часто посещал Токио. За 18 месяцев моего отсутствия столица сильно изменилась. Она стала тусклой и скучной. Люди почти перестали смеяться. Улицы стали пустынными и мрачными. Прохожие шли, понурившись, поглощенные собственными заботами. «Военно-морской марш» больше не вызывал энтузиазма. Слишком много сыновей этого народа, слишком много мужей и братьев, отцов, племянников уже никогда не вернутся домой.

Но в Токио война еще не ощущалась в полной мере, хотя крики уже смолкли. В магазинах начали пропадать товары, было введено жесткое нормирование продовольствия. Люди стояли на холодном ветру в длинных очередях, чтобы получить чашку горячей похлебки. Однако родина пока не пострадала, если не считать одного налета в 1942 году, когда отважные бомбардировщики Дулитла пролетели над городом и умчались в Китай. Токио и остальные города пока еще не беспокоили свист американских бомб и грохот разрывов.

Однако в июне 1944 года война пришла и в Японию. Ее воздействие на народ было невероятным. 15 июня люди были потрясены, услышав, что 20 бомбардировщиков, огромные воздушные гиганты, которые превосходили даже грозные В-17, атаковали города северного Кюсю, преодолев для этого невероятное расстояние из Китая. Налет принес мало вреда, и 20 самолетов, конечно же, не могли вызвать серьезную тревогу всей нации. Но в домах и на улицах, на заводах и на полях, повсюду в Японии люди говорили об этом налете. Они обсуждали неспособность наших истребителей остановить бомбардировщики. И они задавали вопросы. Кто следующий? Где? Когда? И сколько бомбардировщиков прилетит?

А вскоре газеты сообщили еще одну тревожную новость. Американцы высадились на Сайпане. Теперь уже можно было говорить, что война пришла домой еще через одну дверь. Сайпан находился не так уж далеко. Из шкафов были вынуты географические карты, и люди смотрели на крошечную точку, которая находилась относительно недалеко от берегов Японии. Они тревожно переглядывались. А потом появились вопросы. Их не задавали громко, а только в частных беседах. Как это могло случиться после непрерывных победных сообщений? Если мы перетопили вражеские корабли, уничтожили их самолеты, истребили армии, то почему они высадились на Сайпане? Этот вопрос задавали буквально все, но никто не осмеливался ответить на него.

Как только мы получили сообщение о высадке противника на Сайпане, крупные силы нашего флота вышли к Марианским островам. Мы все на авиабазе в Йокосуке понимали, что состоится решающая битва войны. Мы уже не высаживались на вражеских островах, теперь нам приходилось защищать ворота собственного дома.

На следующее утро авиаполк «Йокосука» получил приказ перебазироваться на остров Иводзима. Верховное командование опасалось, что, закрепившись на Сайпане, американцы следующий удар нанесут по этому стратегически важному пункту. Заполучив Иводзиму, они смогут угрожать всей Японии. Величайшая битва на Марианских островах завершилась. Сайпан перешел в руки противника. Наш флот потерпел сокрушительное поражение, зато американское оперативное соединение разгуливало по Тихому океану, по-прежнему всемогущее, несокрушимое и бесстрашное.

То, что противник не высадился на Иводзиме летом 1944 года, удивило всех нас. Оборона острова находилась в зачаточном состоянии. Часть сил, штурмовавших Сайпан, можно было высадить на Иводзиме. Они легко сломили бы сопротивление горстки солдат, находившихся в то время на острове. Но по неизвестным причинам высадка была отложена на несколько месяцев. За это время армия и флот перебросили на маленький остров, имевший огромное значение, большое количество войск и вооружения.

Когда авиаполк «Йокосука» получил приказ организовать ПВО острова, мы смогли выделить для этой задачи всего 30 истребителей «Зеро». 30 истребителей, причем это были те же самые «Зеро», на которых я воевал 5 лет назад в Китае. И все! Однако вторжение не состоялось. Мы считали такой поворот событий просто чудом.

Капитан 2 ранга Накадзима вернулся в Йокосуку. Через месяц после того, как мы улетели из Тоёхаси в Рабаул, Токио приказал ему вернуться в Японию, где он получил назначение в Йокосуку. Накадзима должен был организовать подготовку новых пилотов в рекордно короткие сроки. И теперь, проведя год на родине, он снова отправлялся на заморский театр. Но теперь ему предстояли бои значительно более крупные, чем все, в которых он участвовал ранее.

Я получил приказ явиться к нему в кабинет. «Сакаи, почему бы тебе не отправиться со мной еще раз? – спросил он. – Ты знаешь, как я хочу, чтобы ты летал вместе со мной. Меня совершенно не волнует, что говорят доктора. Ты был и остаешься прекрасным пилотом. Я убеждаюсь в этом каждый раз, когда вижу тебя в воздухе».

Он сделал паузу. «Но будем совершенно честными, Сакаи. Ты знаешь, причем лучше остальных, сомнительные достоинства наших новых пилотов. Я боюсь, что их перебьют, как только они столкнутся с новыми американскими самолетами. Нам нужно что-то, чтобы поднять их моральный дух, дать им желание сражаться.

Поэтому, Сабуро, ты понимаешь, как ты мне нужен. Нужен просто отчаянно. Для этих людей ты почти бог. Если ты полетишь с нами, они будут чувствовать себя гораздо увереннее. Они пойдут за тобой куда угодно».

Я взорвался: «Разве нужно было спрашивать меня, господин капитан 2 ранга? Вы спрашиваете меня, согласен ли я лететь вместе с вами? Сколько раз я просил об этом! И сколько раз мне отвечали: «Нет». «Вы не можете летать, Сакаи!» «Вы наполовину слепой, Сакаи!» Разумеется, я хочу лететь! Я хочу лететь с вами, я хочу снова сражаться!»

Времена изменились. Теперь ни один врач не осмелился даже пискнуть что-нибудь против моего возвращения в строй. Никаких ограничений для одноглазых пилотов больше не существовало. Мы больше не могли позволить себе обращать внимание на такие мелочи. Теперь уже сама Япония находилась под угрозой, поэтому отсутствие одного глаза у летчика-истребителя больше не считалось помехой.

Я снова вернулся к жизни! Я был нужен моей стране.

Мы получили приказ немедленно лететь на Иводзиму. У нас не осталось времени даже для того, чтобы предупредить родных. Никаких трогательных прощаний.

Утром 16 июня мы вылетели из Йокосуки, построились и взяли курс на далекий остров. Но мы туда не попали. После 100 миль перелета в низких клубящихся тучах под сильнейшим ливнем мы были вынуждены вернуться обратно в Йокосуку. В Японии начался сезон дождей. Мы с Накадзимой могли долететь до Иводзимы, как еще пара-другая пилотов. Но большинство из наших 30 летчиков были совершенно неопытными. Гроза могла разбросать их в разные стороны, чтобы означало верную смерть для них.

Иводзима – это крошечный островок в 650 милях к югу от Йокосуки. Он имеет не более 2 миль в самом широком месте. На карте мира Иводзима является последней ступенькой в длинной лестнице островов Бонин, поднимающихся от Гуама до Йокосуки. Однако карты обманчивы. Они не дают полного представления о бескрайних просторах Тихого океана, где остров от острова отделяют огромные расстояния. Наши «Зеро» не имели радара, они даже не имели раций, поэтому мы не могли рисковать потерять большинство самолетов.

Мы уже имели трагический опыт подобных перелетов. В начале 1943 года несколько эскадрилий армейских истребителей, которые пилотировали летчики, не имеющие совершенно никакого опыта дальних перелетов над океаном, отправились из Японии на юг. По пути они столкнулись с зоной плохой погоды, но отказались поворачивать обратно. Почти все самолеты пропали без вести, где-то посреди океана.

Утром 17 июня мы совершили новую попытку. На этот раз мы не пролетели и 100 миль, как шторм вынудил нас вернуться в Йокосуку. Ирония судьбы заключалась в том, что на Иводзиме и Марианских островах стояла прекрасная погода! Мы разошлись по казармам и слушали по радио сообщения наших островных гарнизонов, которые подвергались воздушным налетам противника чуть ли не круглосуточно.

4 раза мы пытались добраться до Иводзимы, и все 4 раза грозы мешали нам сделать это. 20 июня, когда мы совершили пятую попытку, погодные условия также были далеки от безопасных. Однако Накадзима решил прорваться любой ценой. Неопытные пилоты должны были вцепиться зубами и когтями в хвост ведущего «Зеро». И мы полетели дальше под проливным дождем, сквозь сильнейшие порывы ветра.

В то время ни один из нас не подозревал, что именно в этот день наш флот потерпел сокрушительное поражение от самолетов и орудий вражеского оперативного соединения, громившего Марианские острова.

Наконец мы прорвались сквозь грозовой фронт. Конус вулкана Иводзимы вырос над морем. Накадзима сделал широкий круг над вторым аэродромом у горы Мотояма в центре Иводзимы. Я уже упоминал о пыльной полосе в Лаэ, называя ее плохой, но эта была просто невообразима. Сесть на палубу раскачивающегося на волнах авианосца было проще, чем приземлиться на этот кошмар. По обе стороны взлетной полосы высились крутые скалы. Если самолет хотя бы чуть-чуть занесет при посадке… столб огня. А в конце полосы неосторожного пилота, забывшего про тормоза, ждали все те же скалы.

Накадзима отказался сажать своих новичков на эту предательскую полосу. Он повел нашу группу обратно к первому аэродрому на южном склоне вулкана. Полоса здесь была достаточно длинной и широкой. Истребители один за другим пошли на снижение.

Более 90 самолетов были выстроены вдоль этой взлетной полосы. Чтобы припарковать наши истребители, не осталось даже свободного дюйма.

Накадзима из кабины помахал рукой, приказывая остальным самолетам следовать за ним. Длинная, извилистая дорога вела от главного аэродрома ко второй полосе. Расстояние превышало милю, и маленькая полоса находилась выше, чем та, от которой мы улетели. Я чувствовал себя последним дураком, когда вел «Зеро» по дороге. Это был мой первый и, к счастью, последний опыт подъема в гору в кабине истребителя. Этакая «автоколонна» из 30 истребителей.

Батальон пехотинцев, разинув рты, следил за нами, когда мы проезжали мимо, ревя моторами и поднимая облака пыли. Они не верили собственным глазам. Многие тыкали в нас руками и громко смеялись. Но нам в это время было не до смеха. Вести «Зеро» по предательскому горному склону вслед за катящим впереди истребителем, имея за спиной вращающийся пропеллер другого самолета, было очень опасно. К тому же мы были вынуждены повторять все извивы этой горной тропы.

К счастью, мы прибыли на Иводзиму во время небольшой передышки в боях. Еще позавчера остров содрогался и раскачивался под ударами тысяч снарядов, которые обрушили на него американские корабли. Теперь они вернулись к Сайпану, превратив почти все укрепления Иводзимы в развалины.

На 3 дня война оставила Иводзиму. Но все равно это было не то место, где человеку захотелось бы остаться. Остров был таким же мрачным, враждебным и неуютным, как Рабаул, если не хуже. Но мы были предоставлены самим себе и использовали передышку в боях, чтобы искупаться в горячих ключах, которые били из-под скал буквально по всему острову. Но при этом мы ни на минуту не забывали о войне. Мы знали, что наш флот разгромлен в морской битве у Марианских островов, в которой погибли практически все авианосные летчики. Не приходилось сомневаться в огромной мощи американских сил вторжения, которые будут поддержаны сотнями самолетов и тысячами тяжелых корабельных орудий. Они истребят гарнизон Сайпана до последнего человека. А мы пока принимали горячие ванны на Иводзиме.

Наши офицеры были в отчаянии. Они прекрасно понимали, что следует как-то помочь Сайпану. Но что мы могли сделать? Массированный налет наших истребителей принесет лишь незначительный эффект, а потому не имеет смысла. К тому же Сайпан находится на расстоянии 600 миль от Иводзимы. С другой стороны, мы не могли сидеть в бездействии, когда гибнут наши товарищи. Имелось еще одно соображение. Если мы покинем Иводзиму без нескольких десятков истребителей, готовых вылететь на перехват, американцы могут нанести удар именно в это время. И тогда оборона острова рухнет, оказав лишь самое слабое сопротивление.

Наконец было решено оставить истребители на острове, но отправить бомбардировщики для атаки американских кораблей, крейсирующих возле Сайпана. Атаки следовало проводить ночью группами по 8 или 9 бомбардировщиков без сопровождения.

Когда я следил за этими самолетами, разбегающимися для взлета, за голубыми язычками выхлопов, освещающими крылья и фюзеляжи, в памяти невольно всплывали дни, проведенные в Лаэ. Я наконец начал понимать, что двигало экипажами «Митчеллов» и «Мэродеров», которые бомбили Лаэ днем и ночью без всякого истребительного сопровождения и, очертя головы, бросались прямо в пасти десятков кровожадных «Зеро».

Теперь я видел ту же самую картину, но с другой стороны. Причем ситуация была еще хуже. В начале 1942 года американские двухмоторные бомбардировщики имели определенный шанс на успех. Но с «Бетти» все обстояло иначе. Если истребитель на секунду или две заметит этот бомбардировщик, или зенитный снаряд пошлет фонтан раскаленных осколков в его фюзеляж, у экипажа нет даже тени шанса. Через считанные секунды пылающая груда с ревом рухнет в море.

Время между взлетом и возвращением уцелевших бомбардировщиков растягивалось до бесконечности. Наши пилоты при проведении налетов проявляли предельную отвагу и добились нескольких попаданий. Но каков был прок? Только булавочные уколы!

 И каждую ночь один или два бомбардировщика приползали обратно на Иводзиму с простреленными крыльями и фюзеляжами. Летчики были смертельно уставшими, в их глазах горело отчаяние, потому что они видели, как один за другим гибнут товарищи, так и не успев прорваться к цели. Немногие пилоты, вернувшиеся на остров, рассказывали нам об истребителях, атаковавших их практически в полной темноте. Они безошибочно находили наши самолеты во мраке. И тогда ночь превращалась в день, так как небо освещали тысячи сверкающих трасс зенитных автоматов с кораблей. Яркие вспышки взрывов и паутина трасс создавали непроницаемую стену огня, преграждая путь бомбардировщикам.

Буквально через несколько дней на острове не осталось почти ни одного двухмоторного бомбардировщика. Тогда Иводзима пустила в ход одномоторные торпедоносцы «Джилл», которые попытались проводить торпедные атаки с минимальной высоты. Но им повезло ничуть не больше, чем крупным самолетам.

24 июня передышка, которой наслаждалась Иводзима, завершилась. Примерно в 05.30 над островом зазвучали сирены воздушной тревоги. Поисковый радар засек большую группу вражеских самолетов примерно в 60 милях к югу. И они стремительно приближались.

На острове имелось около 80 «Зеро», и все они поспешно взлетели с двух аэродромов. Механики быстро оттащили уцелевшие «Бетти» и «Джиллы» в убежища.

Началось! Мое долгое ожидание было вознаграждено. У меня в руках снова был «Зеро», и всего через несколько минут уже в настоящем пламени боя я проверю, не растерял ли я свое мастерство.

Облака держались в 13000 футов над морем. Истребители разделились на 2 группы. 40 «Зеро» поднялись над облачным слоем, а остальные 40 – моя группа – остались внизу.

Едва я успел завершить набор высоты, как из тучи вывалился вражеский истребитель, волоча за собой длинный хвост огня и черного дыма. Я лишь на мгновение увидел его – совершенно новый тип самолета с широкими крыльями и тупым носом. Это новый истребитель Груммана, о котором я так много слышал – «Хеллкэт». Я выполнил крутой вираж и тут же увидел еще один «Хеллкэт». Он вылетел из тучи и вертикально пошел вниз, сильно дымя.

Но буквально вслед за сбитыми самолетами появились еще десятки «Хеллкэтов», которые круто пикировали на нас. Все 40 «Зеро» развернулись и пошли вверх навстречу врагу. Американские пилоты, не размышляя ни секунды, бросились в атаку. После этого самолеты разлетелись по всему небу, и от самой воды до туч закипели схватки. Строй рассыпался.

Я сделал крутую петлю и пристроился в хвост «Хеллкэту», выпустив очередь, едва он мелькнул у меня на прицеле. Но американец отвернул, и мои пули пронизали воздух. Я вошел в вертикальную спираль, продолжая сближаться и пытаясь всадить ему очередь в брюхо. «Хеллкэт» попытался перехватить меня на вираже, но именно это мне и нужно было. Его брюхо заполнило все поле прицела, и я дал вторую очередь. Пушечные снаряды взорвались, попав ему в фюзеляж. В следующую секунду за американским самолетом потянулось облако черного дыма, и он беспорядочно закувыркался, падая в море.

Повсюду, куда я ни смотрел, мелькали истребители, длинные полосы черного дыма, вспышки огня, взрывающиеся самолеты. Но я смотрел слишком долго. Сверкающая трасса прошла у меня под крылом. Инстинктивно я рванул ручку влево, пытаясь выйти ему в хвост и увернуться от новой очереди. Промах. Он спикировал и удрал от меня гораздо быстрее, чем я мог ожидать.

Я проклинал сам себя за то, что позволил застать себя врасплох, и такие же проклятия обрушил на свой слепой глаз, из-за которого я не видел почти половину горизонта. Как можно быстрее я освободился от ремней парашюта, чтобы получить возможность свободно вертеться на сиденье и таким образом компенсировать потерю бокового зрения.

И в следующую секунду это принесло пользу. У себя на хвосте я увидел полдюжины «Хеллкэтов», которые уже выходили на позицию для стрельбы. На их крыльях замигали вспышки, когда заговорили пулеметы. Еще один левый вираж – побыстрее! – и трассы безвредно пронеслись рядом. 6 истребителей проскочили мимо и начали набирать высоту с правым разворотом.

Не вовремя! Ох, не вовремя! Я ударил по сектору газа, включая форсаж, и помчался за ними со всей скоростью, какую мог выжать из своего «Зеро». На всякий случай я оглянулся – сзади никого. Зато один из этих будет моим, я уверен! Расстояние между «Зеро» и ближайшим американцем быстро сокращалось. С дистанции 50 ярдов я открыл огонь из пушек и увидел, как снаряды пробили фюзеляж и скрылись в кабине. Под фонарем мелькнуло пламя, оттуда повалил дым. В следующее мгновение «Хеллкэт» неуклюже дернулся и свалился на крыло. Шлейф дыма становился все длиннее.

Но у меня на хвосте уже сидела новая группа истребителей. Мне совсем не захотелось сближаться с ними! Усталость свинцовым плащом навалилась на меня. В старые времена в Лаэ я незамедлительно развернул бы «Зеро» и бросился на них. Но теперь меня одолела какая-то липкая вялость, мне совсем не хотелось драться.

Я спикировал и полетел прочь. В таком состоянии было бы форменным самоубийством сражаться с «Хеллкэтами». Одна секундная заминка, неверное движение ручки или педалей – и все кончится. Мне нужно время, чтобы перевести дух, стряхнуть это непонятное головокружение. Может быть, это было результатом того, что я пытался увидеть одним глазом столько же, сколько видел раньше двумя. Я знал лишь одно – больше я не могу драться.

Я полетел на север, используя форсаж для увеличения скорости. «Хеллкэты» повернули назад и устремились за новой добычей. А затем я увидел то, что было самой удивительной воздушной схваткой за все сотни воздушных боев, в которых я участвовал. Я повернулся вправо и разинул рот.

«Хеллкэт» отчаянно вертелся, пытаясь удрать от висящего у него на хвосте «Зеро», который вел огонь из пушек с дистанции менее 50 ярдов. Но вплотную к «Зеро» за ним гнался другой «Хеллкэт». В следующую секунду откуда-то сверху свалился еще один «Зеро», который в крутом пике погнался за этим «Хеллкэтом». Они летели один за другим, напоминая извивающуюся змею! Второй «Зеро», поглощенный погоней за «Хеллкэтом», не подозревал, что на него самого спикировал третий «Хеллкэт». А третий «Зеро», видя эту удивительную процессию, заложил крутой вираж и внезапно атаковал замыкающий «Хеллкэт».

Видеть это было странно и страшно. Мимо меня пронеслась колонна смерти, причем каждый пилот был полон решимости уничтожить свою добычу, ведя огонь из всех пушек и пулеметов. «Хеллкэт», «Зеро», «Хеллкэт», «Зеро», «Хеллкэт», «Зеро». Неужели все эти пилоты, и японцы, и американцы, настолько глупы, что никто из них не следит за собственным хвостом?

Головной истребитель «Хеллкэт» судорожно завилял, выбросил хвост черного дыма и рухнул в море. Почти в тот же момент взорвался преследовавший его «Зеро», превратившись в огненный клубок. «Хеллкэт», нанесший смертельный удар, продержался на 2 секунды дольше. Снаряды следующего «Зеро» оторвали ему крыло, и он завертелся, падая в море. Но едва отлетело отстреленное крыло, как яркая вспышка взрыва засвидетельствовала гибель второго «Зеро». И как только третий «Хеллкэт» проскочил сквозь облако дыма, снаряды гнавшегося за ним «Зеро» разнесли его кабину в щепки.

5 самолетов упали в море. Я видел 5 всплесков. Последний «Зеро» сделал петлю, развернулся и улетел, единственный уцелевший в этой кровавой кутерьме.

Я медленно кружил к северу от Иводзимы, судорожно глотая воздух и пытаясь прийти в себя. Головокружение прошло, и я вернулся в район боя. Но бой уже закончился. В небе еще были видны «Зеро» и «Хеллкэты», но они держались на большом расстоянии. Японские и американские летчики перестраивались.

Впереди и справа я увидел 15 «Зеро», летящих компактной группой, и я полетел на сближение с ними. Сейчас я к ним пристроюсь. Я находился чуть ниже…

«Хеллкэты»! Теперь я понял, почему в свое время врач так горячо протестовал против моего возвращения в строй. С одним глазом перспектива искажалась, мелкие детали смазывались, и я не мог опознать самолет на расстоянии. Лишь когда я заметил белые звезды на синих крыльях, я понял свою ошибку. Я не стал тратить ни секунды. Я немедленно развернулся влево и бросился в пике, набирая скорость и надеясь, что «Хеллкэты» не успели заметить меня.

Как бы не так. Строй «Хеллкэтов» рассыпался, и они устремились в погоню за мной. Что я мог сделать? Положение казалось почти безнадежным.

Но имелся все-таки один путь спасения, хотя шансы были довольно призрачными. Я находился почти над Иводзимой. Если я сумею переманеврировать их – а это почти невозможная задача, – у них кончится топливо, и они будут вынуждены улететь.

Но лишь теперь я оценил скорость новых американских истребителей. В считанные секунды они догнали меня. Потрясающе! Удирать дальше не имело смысла.

Я резко развернулся назад. Это маневр озадачил вражеских пилотов, так как я поднимался к ним снизу, закручивая спираль. Но теперь настал мой черед удивляться. Они не рассыпались. Головной истребитель ответил такой же спиралью, в точности повторив мой маневр. Я закручивал витки все туже и туже. Но вражеские истребители не уступили ни фута.

Это было что-то новенькое. «Аэрокобра» или Р-40 сорвались бы в штопор, пытаясь состязаться со мной. Даже «Уайлдкэт» не смог бы долго вытягивать такую же спираль, как «Зеро». Но эти новые «Хеллкэты» были самыми маневренными самолетами, которые я когда-либо видел. Я завершил спираль и оказался в ловушке. 15 истребителей завершили спирали и выстроились в длинную колонну. А в следующую секунду я обнаружил себя внутри гигантского кольца из 15 «Хеллкэтов». Со всех сторон мелькали их широкие крылья с белыми звездами. Если какой-то пилот и попадал в воздухе в окружение, так это я.

У меня не было времени горевать о своем невезении. 4 «Хеллкэта» покинули строй и спикировали на меня. Они тоже рвались в бой. Я легко отвернул от них, и «Хеллкэты» по инерции проскочили мимо. Но я помнил, что маленькая промашка подставит меня под другие истребители. Второй квартет покинул кольцо и начал пристраиваться мне в хвост.

Я помчался наутек, выжимая из своего мотора всю мощность, на какую только он был способен. Мне удалось выскочить за пределы досягаемости их пулеметов. 4 гнавшихся за мной самолета меня не волновали. Но вот первая четверка… Я налетел прямо на них! Они набрали высоту после своего безрезультатного пике и снова оказались выше меня, готовясь ко второму заходу.

Я резко толкнул правой ногой педаль, накренив «Зеро» влево. Затем ручку тоже влево, круто разворачиваясь. Под моим правым крылом пронеслась цепочка искр, а за ней промчался «Хеллкэт».

Из бочки я перешел в вираж. Второй «Хеллкэт» находился в 700 ярдах позади меня, на крыльях у него уже мигали желтые огоньки выстрелов. Если бы я не догадался раньше, то понял бы все сейчас. Вражеские пилоты были такими же зелеными, как мои собственные… Именно это спасло мне жизнь.

Второй истребитель продолжал приближаться, поливая трассами небо, хотя они даже не долетали до меня. Давай-давай! Продолжай стрелять! Трать свой боезапас побыстрее, мне меньше хлопот будет. Я еще раз повернул и понесся прочь, «Хеллкэт» стремительно приближался. Когда он оказался на расстоянии 200 ярдов, я отвернул влево, и американец проскочил мимо, расстреливая пустое небо.

Я потерял терпение. Зачем мне удирать от таких незадачливых пилотов? Не размышляя, я повернул назад и пристроился ему в хвост. С расстояния 50 ярдов я дал очередь из пушек.

Мимо. Я не сумел правильно взять упреждение, не учтя снос своего истребителя после резкого разворота. Но в следующий момент я совершенно забыл про истребитель, мелькающий передо мной. Еще один «Хеллкэт» возник у меня на хвосте, непрерывно стреляя из пулеметов. Снова левый вираж, маневр, который никогда не подводил меня. «Хеллкэт», ревя мотором, пролетел мимо, за ним промчались третий и четвертый самолеты этой группы.

Но другие 4 истребителя теперь прямо надо мной, готовые спикировать. Иногда, чтобы защититься, вам следует атаковать. Я вертикально пошел вверх, прямо на них. Пилоты покачивали крыльями, пытаясь увидеть меня. Но у меня не было времени разгонять их. Еще 3 «Хеллкэта» возникли справа. Я едва увернулся от их трасс, заложив тот же самый левый вираж.

Американские истребители снова выстроились большим кольцом. И куда бы я ни дернулся, несколько «Хеллкэтов» тут же перекрывали путь к спасению. Я кружил в середине американского круга, пытаясь сообразить, как отсюда вырваться.

Однако противник не собирался позволить мне сделать это. Один за другим «Хеллкэты» выходили из круга и бросались на меня, открывая огонь, как только дистанция сокращалась.

Я не могу вспомнить, сколько раз меня атаковали, и сколько раз мне пришлось уворачиваться. Я весь взмок, пот струился по всему телу ручьями. Едкие капли пота попадали в левый глаз, и его начало жечь. Я проклинал эту жгучую жидкость… У меня просто не было времени вытереть лоб! Все, что мне оставалось – судорожно моргать, пытаясь избавиться от соленых капель и что-то увидеть.

Постепенно я начал уставать. Я не знал, сумею ли вырваться из огненного кольца. Но мне было совершенно ясно, что эти американские пилоты заметно хуже собственных самолетов. Внутренний голос постоянно подсказывал мне, что следует делать. Он не умолкал ни на секунду: «… скорость… держи скорость… забудь про мотор, сожги его, но держи скорость!.. продолжай виражить… не прекращай виражить…»

Мои руки начали неметь от напряжения, так как приходилось постоянно закладывать левые виражи, чтобы уклониться от трасс «Хеллкэтов». Если я хоть немного ослаблю давление на ручку, это сразу же приведет к гибели. Но как долго я смогу выдерживать виражи на такой высокой скорости?

Я должен выдержать! Пока «Хеллкэты» пытаются сохранить круговой строй, только один самолет может атаковать меня. А я не сомневался, что сумею уклониться от атаки одиночного самолета. Трассы проходят вплотную, но этого мало. Они должны точно попасть в цель, чтобы сбить мой самолет. И не имеет значения, пролетела пуля в 100 ярдах или в 100 милях, если я от нее увернулся.

Мне требовалось время. Чтобы уклоняться от истребителей, которые один за другим бросались на меня, а потом возвращались на свое место в кольце.

Крен. Полный газ.

Ручку влево.

Еще один!

Резко вправо. Море и небо дико завертелись.

Скольжение!

Следующий!

Близковато!

Трассы. Яркие. Сверкающие. Искрящиеся.

Всегда под крылом.

Ручку вперед.

Держать скорость!

Вираж влево.

Вираж.

Моя рука! Я ее почти не чувствую!

Если бы пилоты «Хеллкэтов» выбрали другой метод атаки или начали более тщательно целиться, я был бы наверняка сбит. Но ни разу вражеские пилоты не смогли взять правильного упреждения. Если бы хоть один истребитель дал очередь вперед, в то место, куда я мчался, я напоролся бы прямо на его пули.

Но это общее свойство средних летчиков. Их психология имеет определенные особенности, а исключения крайне редки. Но именно эти редкие исключения становятся настоящими асами. 91 процент всех пилотов упорно следуют формулам, которые им вдолбили в летных школах. Научите их действовать по определенному шаблону, и они никогда не решатся от него отступить, даже когда оказываются в бою, где жизнь от смерти отделяют доли дюйма.

В результате эта неравная схватка превратилась в состязание на выносливость между моими руками и запасом топлива «Хеллкэтов». Либо я ошибусь при выполнении виража, либо они будут вынуждены вернуться на свои авианосцы.

Я взглянул на спидометр. Почти 350 миль/час. Больше «Зеро» дать просто не способен.

Но мне требовалась и другая выносливость, помимо крепости рук. Истребитель тоже «не железный». Я опасался за крылья. Они буквально трещали от постоянных перегрузок во время крутых виражей. Существовала опасность, что металл не выдержит, и крыло просто сломается. Но с этим я уже ничего не мог поделать. Я мог только продолжать виражи. Либо я заставлю самолет выполнить очередной маневр уклонения, либо умру.

Вираж.

Ручку назад!

Скольжение.

Еще один.

К черту крылья! Вираж!!!

Я внезапно оглох. Рев мотора «Зеро», грохот моторов «Хеллкэтов», отрывистый треск трасс 12,7-мм пулеметов – все пропало.

Мои глаза слезятся.

Пот стекает по лбу.

Я не могу его стереть.

Смотри!

Ручку вперед. Педаль.

Снова трасса. И снова мимо.

Альтиметр спустился почти до нуля. Прямо под моим самолетом уже замелькали волны. Повыше крылья, Сакаи, иначе ты зацепишь волну консолью. Где же начался наш бой? На высоте 13000 футов. Почти 2,5 мили скольжений и переворотов, и все ниже и ниже. Теперь у меня не осталось запаса высоты.

Но и «Хеллкэты» теперь не могут повторять заходы, как раньше. Они не могут пикировать, так как это означает просто нырнуть в море. Теперь им придется придумать что-то новое. И я получу несколько секунд. Я перехватил ручку управления левой рукой и сильно потряс правой. Она болела. Болело все тело. Тупая боль и онемение.

А вот и они, выскальзывают из круга. Теперь они действуют очень осторожно, явно опасаясь меня. Он сам закладывает вираж. Заход с виража.

Теперь совсем нетрудно уклониться от него. Скользнуть влево. Посмотрим.

Трассы.

Цепочка фонтанчиков бежит по воде. Брызги. Пена.

За ним идет следующий.

Сколько раз они атаковали меня подобным способом? Я уже сбился со счета. Когда это все закончится? Должен же у них кончиться бензин!

Но и я больше не могу выполнять виражи так же эффективно. Мои руки продолжают неметь. Я перестаю ощущать их. Вместо стремительного и узкого круга «Зеро» теперь описывает растянутый овал, теряя время на каждом маневре. «Хеллкэты» видят это. Они упорно продолжают атаки, явно осмелев. Их заходы следуют так часто, что я едва успеваю перевести дух.

Я больше этого не выдержу. Я должен оторваться! Я захожу в очередной левый вираж, но сразу нажимаю на педаль и резко дергаю ручку вправо. «Зеро» разворачивается буквально на месте, и я обстреливаю первый попавшийся истребитель, чтобы разорвать кольцо. Я вырвался и помчался прочь, скользя над самой водой. «Хеллкэты» на какое-то время растерянно заметались на месте, а потом снова погнались за мной.

Половина самолетов выстроила барьер у меня над головой, а другие, яростно строча из пулеметов, гнались за мной. У «Хеллкэтов» слишком высокая скорость. В считанные секунды они подошли на дистанцию огня. Я продолжал понемногу забирать вправо, судорожно дергая ручку, так что «Зеро» подпрыгивает при каждом маневре. Слева взлетают фонтаны белой пены. Новая очередь едва не угодила в мой самолет.

Американцы упрямо отказываются прекратить погоню. Теперь верхние истребители спускаются, чтобы атаковать меня. Задние «Хеллкэты» немедленно прекращают стрельбу, а те, что пикируют, пытаются угадать мои действия. А я едва могу шевелить руками и ногами. Отсюда не вырваться. Если я буду продолжать лететь на малой высоте, еще через пару минут я слишком медленно поведу ручку управления, и тогда… Зачем ждать смерти, удирая, словно трус?

Я сильно дернул ручку на себя, чуть не прижав ее к груди. «Зеро» взвился вверх, опрокинувшись на спину, и в сотне ярдов передо мной возник «Хеллкэт». Его озадаченный пилот вертел головой, пытаясь увидеть мой самолет.

Но истребители за ним уже разворачивались навстречу мне. Однако мне нужен был только этот. «Хеллкэт» неуклюже дернулся, пытаясь спастись. Вот! Я нажал гашетки, и в воздухе мелькнули трассы. Но мои руки слишком устали. «Хеллкэт» дернулся, а я уже не мог среагировать на его маневр. Он резко развернулся, пошел вверх и удрал.

Но моя петля помогла мне. Остальные американские истребители судорожно заметались вокруг. Я набрал немного высоты и снова бросился наутек. «Хеллкэты» остались далеко позади. Эти дураки начали вдруг стрелять с расстояния 500 ярдов. Тратьте боеприпасы, тратьте, тратьте! Кричал я, наверное, очень громко. Но они были слишком быстроходными. Вскоре трассы засверкали у моих крыльев, и я заложил отчаянный вираж.

Внизу вдруг снова показалась Иводзима. Я покачал крыльями, надеясь привлечь внимание зенитчиков к красным кругам опознавательных знаков. Это была ошибка. Я потерял скорость, и «Хеллкэты» снова догнали меня.

Где же зенитки? Что с ними случилось? Стреляйте, болваны, стреляйте!

Внезапно Иводзима изрыгнула пламя. По всему острову замигали яркие вспышки. Они стреляли из всех орудий, снизу потянулись разноцветные трассы. Взрывы встряхнули «Зеро». Клубки дыма появились в воздухе среди «Хеллкэтов». Они резко развернулись и спикировали в сторону.

Я продолжал мчаться на полной скорости. Я был испуган. Я даже боялся оглянуться, опасаясь, что американцы вернутся. Я боялся, что следующая трасса попадет в мой самолет, вспорет обшивку и пройдет по кабине, разорвав меня на куски.

Я проскочил мимо Иводзимы, кулаком подталкивая сектор газа, чтобы мой самолет летел еще быстрее. Быстрее, быстрее! К югу от острова еще что-то возникло на горизонте… Туча! Огромное грозовое облако, поднимающееся высоко над морем. Меня не слишком беспокоили воздушные вихри. Я хотел только одного – уйти от этих истребителей. На полной скорости я нырнул в клубящуюся массу.

Огромный кулак схватил «Зеро» и швырнул его в сторону. Я не видел ничего, кроме ярких вспышек молний, а потом обрушилась чернота. Я потерял управление самолетом. «Зеро» беспомощно закувыркался. Сначала он летел брюхом вверх, потом повалился на крыло и, наконец, посыпался носом вниз.

А затем я пробил облако. Шквал внутри тучи дал моему истребителю хороший пинок. Я снова летел вверх ногами. Восстановить управление удалось только на высоте 1600 футов. Далеко на юге я с трудом различил стаю из 15 «Хеллкэтов», возвращающуюся на свой авианосец. Трудно было поверить, что страшное испытание закончилось, и я все еще жив. Мне страшно захотелось поскорее сесть. Я просто рвался ощутить под ногами твердую землю.

Я приземлился на главном аэродроме Иводзимы. В течение нескольких минут я сидел в кабине, приходя в себя, совершенно измученный. Затем кое-как выбрался наружу. Все истребители давно приземлились. Толпа пилотов и механиков, крича и размахивая руками, бросилась к самолету, едва он остановился. Среди них был Накадзима. Он обнял меня за шею, радостно крича: «Ты сделал это, Сакаи! Ты сделал! Пятнадцать против одного… Это невероятно!» Я устало прислонился к самолету, проклиная свой слепой глаз. Он едва не погубил меня.

Офицер похлопал меня по спине. «Мы здесь внизу чуть не сошли с ума. Все на острове следили за тобой! Зенитчики не могли дождаться, чтобы ты долетел до острова, чтобы подставить врага под их орудия. Все были готовы стрелять и только ждали, надеясь, что ты прорвешься. Как ты сделал это?» – спросил он изумленно.

Подбежал механик, отдал честь и крикнул: «Ваш самолет! Это… не может быть… Я не верю… на нем нет ни одной пробоины!»

Я тоже не мог поверить. Потом я внимательно осмотрел весь «Зеро» от кока до хвоста. Механик был прав. Ни одна пуля не попала в истребитель.

Позднее, уже в казарме, я узнал, что первая группа «Зеро», которая летела выше облаков, имела гораздо более легкий бой, чем наша.  Большая группа «Хеллкэтов» выскочила из облака прямо у них под носом, и они получили большое преимущество, внезапно спикировав на американских пилотов, которые так и не поняли, что происходит. Отличился морской летчик 1 класса Кинсукэ Муто, звезда авиаполка «Йокосука», который сбил 4 «Хеллкэта». Другие пилоты подтвердили его победы. Муто поджег 2 американских истребителя раньше, чем они начали маневрировать.

Но в этот день мы тоже понесли высокие потери. Было сбито около 40 истребителей, почти половина того, что мы имели.