Глава 27

На следующий день после жестокой воздушной битвы, которая вдвое сократила число наших пилотов, я свалился с тяжелым приступом диареи. Это было не удивительно, так как своей воды на Иводзиме не было. Приходилось собирать дождевую в канистры, цистерны и любые другие емкости.

Мое психологическое состояние было ничуть не лучше физического. Потеря 40 самолетов и пилотов в одном бою потрясла меня. Вид падающих с неба охваченных пламенем истребителей, которые пилотировали неопытные летчики, удручал. «Хеллкэты» один за другим без труда сбивали устаревшие «Зеро». Как это походило на битвы, происходившие в Лаэ! За тем исключением, что сегодня устаревшими самолетами были «Зеро», а неопытными пилотами – японцы. Война описала полный круг.

Диарея подтачивала мои силы и продержала меня в постели целую неделю. Выздоравливал я медленно и тяжело.

Вечером 2 июля по казармам словно электрический ток пробежал. Ординарцы метались, как ошпаренные, из радиорубки на командный пункт и обратно. Я выскочил наружу и остановил одного, который сообщил, что радисты засекли внезапное и резкое увеличение активности вражеских радиопереговоров. Хотя большинство переговоров велось шифром, который мы не могли раскрыть, это четко указывало на близость вражеских соединений к острову.

Противник готовил атаку. Это было совершенно ясно, как и то, что она начнется в самом скором времени. Все пилоты прибыли на командный пункт для получения приказов. Мне запретили лететь. Командир решил, что я еще слишком слаб, чтобы нормально управлять истребителем.

На следующее утро все пилоты прибыли на аэродром в 04.00. Несколько разведывательных самолетов взлетели, чтобы прочесать океан. В течение часа ничего не произошло. Я вернулся в казарму, чтобы постараться хоть немного поспать. В 06.00 сирены раскололи сонную тишину над островом, известив, что начинается атака. Люди побежали через летное поле к зенитным орудиям. Уцелевшие 40 истребителей начали разбег, чтобы занять позицию над аэродромом. Я вышел во двор перед казармами, чтобы проследить за боем.

Далеко на юге появились около 50 самолетов, которые летели прямо на нас. «Хеллкэты». 40 «Зеро», кружившие над головой, бросились прямо на вражеские истребители в лобовую атаку.

Я смог только минуту или две следить за яростной схваткой, закипевшей в небе. Но тут в уши ударил новый звук… пикирующие самолеты! Я повернулся и увидел эскадрилью «Авенджеров», которая 4 звеньями пикировала на нашу взлетную полосу. Они очень четко выбрали время для атаки. Все 40 истребителей были связаны боем с «Хеллкэтами», оставив остров совершенно беззащитным перед бомбардировщиками.

Я помчался обратно в казарму, чувствуя, как земля содрогается под ногами от грохота взрывов. Этого было более чем достаточно! Я рухнул ничком на землю, уткнув лицо в вулканический пепел. Я старался поглубже вжаться в грязь, чтобы укрыться от стальных осколков, свистящих в воздухе. Взрывы гремели несколько минут без всяких перерывов. Каждый раз, когда рвалась бомба, земля подо мной подпрыгивала. В воздухе повисла сплошная пелена пыли. Затем шум прекратился.

Я перевернулся на спину. «Авенджеры» улетели на юг.

Я встал и посмотрел на столбы дыма и пыли, поднимающиеся над аэродромом. Новая атака! Вторая эскадрилья «Авенджеров» проскользнула сквозь поднимающиеся облака дыма и ринулась прямо на нашу взлетную полосу. Казалось, бомбардировщики летят прямо на меня. Я повернулся и побежал так быстро, как только мог, после чего рухнул на землю, спрятавшись за большой цистерной для воды.

И в тот же самый момент я увидел бомбы, падающие из люков «Авенджеров». Я уставился на них, как загипнотизированный… Они быстро росли в размерах, и я проглотил еще немного грязи.

Волна горячего воздуха прокатилась по земле и ударила меня. Грохот взрывов больно резанул уши. Я приоткрыл глаза. Сначала я увидел только пыль и клубящийся дым, которые стелились над землей. Я был потрясен и испуган, хотя, в общем, не слишком пострадал. Ран у меня не было, если не считать нескольких царапин, полученных, когда я вжимался в землю. Постепенно слух вернулся ко мне. Я услышал, как рушится казарма, а пустая цистерна рядом со мной отзывается гулким эхом.

Воздушная битва была в самом разгаре. Я следил за самолетами, прислушиваясь к реву моторов, в который вплетались кашляющие звуки выстрелов пушек «Зеро» и отрывистый лай пулеметов «Хеллкэтов». Что я делаю на земле? К черту диарею! Я выскочил из укрытия и помчался к командному пункту.

Но вид третьей волны бомбардировщиков, направляющейся к аэродрому, заставил меня замереть на месте. Опомнившись, я повернулся и снова бросился в укрытие. Но на этот раз американцы целились плохо, бомбы рвались где-то в стороне от взлетной полосы, усеяв воронками все вокруг. Кое-как я добрался до командного пункта, который на самом деле был хлипкой палаткой, чудом уцелевшей под бомбами.

Я сказал обозленному Накадзиме, что хочу лететь. «Все исправные самолеты находятся в воздухе, Сакаи, – мрачно ответил он. – Кроме того, если я правильно помню, врач сказал, что вы не можете лететь?»

Я быстро ответил: «Со мной все в порядке. И, кроме того, имеется один истребитель». Я указал на «Зеро», стоящий в конце полосы.

Капитан 2 ранга возразил: «У этого самолета неисправный мотор, который отказал во время проверки. Но механики поработали с ним несколько часов и, может быть, сумели его исправить. – Он посмотрел на меня и кивнул. – Ладно, давайте».

Я козырнул и выскочил из палатки. «Сакаи!» Я повернулся. Это снова был Накадзима. «Будьте осторожны, Сакаи. Это больше не Лаэ. Будьте осторожны», – предупредил он.

Несколько человек тащили «Зеро» со взлетной полосы, пытаясь спрятать его в укрытие до начала следующего налета. Я крикнул им, чтобы они вернули самолет обратно. Когда я уже сидел в кабине, на крыло вспрыгнул механик. Я запустил мотор, и ему пришлось кричать во весь голос. «Мотор дает сбои! Он может отказать в любой момент!»

Но мотор работал превосходно. Я не стал тратить время, прогревая его, и сразу пошел на взлет. Едва я убрал колеса, как увидел четвертую эскадрилью «Авенджеров», выходящую в атаку. Я не мог им помешать, так как едва успел оторваться от земли. Я опустил нос самолета и направил его в сторону моря, чтобы набрать скорость.

Бомбардировщики завершили атаку, и тут же сквозь дым и пыль появилась пятая эскадрилья, готовая сбросить свои бомбы. Ни один истребитель не пытался остановить их. Все «Зеро», находящиеся в воздухе, сражались за свою жизнь, если только не считать мой самолет.

Я набрал высоту 13000 футов и направился в сторону кипящего воздушного боя. Но бой уже закончился. «Авенджеры» отбомбились, и «Хеллкэты» сразу прекратили бой с «Зеро» и присоединились к бомбардировщикам, чтобы проводить их до авианосцев. Я уже ничего не мог сделать. Поэтому вместе с уцелевшими истребителями я вернулся на Иводзиму.

Снова «Хеллкэты» произвели страшное опустошение в наших рядах. Во второй раз погибла половина наших истребителей, вылетевших на перехват американских самолетов. Мы потеряли 20 самолетов из 40! В двух боях американцы сбили 60 из 80 имевшихся на Иводзиме истребителей. Это было невероятно!

Морской летчик 1 класса Муто и энсайн Мацуо Хагирэ сумели отличиться в этот мрачный день. Каждый сбил по 3 «Хеллкэта», еще несколько пилотов заявили, что уничтожили по одному самолету. Но все эти победы мало что значили. Наши самолеты не сумели остановить «Авенджеры».

Две взлетные полосы были разворочены. Приземлиться казалось невозможно, но каким-то чудом пилоты сумели проскользнуть между воронками, усеивающими обе полосы.

Противник, вне всякого сомнения, продолжит налеты. А что можем сделать мы? Даже если каждый пилот ухитрится сбить по несколько вражеских истребителей, мы не сможем остановить их бомбардировщики, уничтожающие наши аэродромы и укрепления. Весь вечер и всю ночь наши штабные офицеры ломали головы над этой проблемой. Отдыха они не получили. Наземный персонал работал до рассвета, чтобы привести в порядок взлетные полосы и засыпать воронки.

Пилоты ничего не слышали об этом совещании в штабе. Мы пораньше отправились в постели – в несколько хижин и палаток, которые еще уцелели, ожидая утром нового налета.

Американцы нас не разочаровали. Снова все сохранившиеся на острове «Зеро» взмыли в небо. Но результат оказался еще хуже, чем мы ожидали. Приземлиться на Иводзиме сумели только 9 «Зеро», простреленные вдоль и поперек. В 3 воздушных боях мы потеряли 71 истребитель из 80!

И снова мы ничего не сумели сделать, чтобы сорвать бомбежку. Более того, американцы целились лучше, чем накануне. На Иводзиме воцарился хаос. Большинство аэродромных сооружений было уничтожено, летное поле опять покрыли воронки. На земле у нас осталось 8 бомбардировщиков – 8 торпедоносцев, которые были предусмотрительно спрятаны в убежища. Почти все остальные истребители и бомбардировщики, которые ремонтировались или стояли вне укрытий, были уничтожены.

После посадки мы пришли на командный пункт. Ни один человек не мог говорить. Мы повалились без сил на землю, усталые и отчаявшиеся, и следили за людьми, которые, сломя головы, носились по взлетным полосам, пытаясь засыпать воронки и потушить пламя, выбивающееся из-под развалин.

Через несколько минут из командного пункта медленно вышел капитан 2 ранга Накадзима и подошел к нам. Мы поднялись. Накадзима помахал рукой, приглашая сесть обратно. Капитан 2 ранга был заметно расстроен, и когда он заговорил, то его голос был тихим и дрожащим. Он сообщил, что офицеры штаба спорили всю ночь, пытаясь решить, что мы должны делать в будущем. Одна группа настаивала на том, что выбора у нас нет, и бросать перехватчики против американских самолетов просто бесполезно. Через пару дней мы останемся вообще без истребителей. Поэтому самым разумным будет собрать все имеющиеся силы и нанести ответный удар по американскому оперативному соединению, которое один из наших разведчиков обнаружил в 450 милях на SSO от острова.

Вторая группа, в общем, признавала разумным план атаки. Однако они говорили: «У нас осталось всего 9 истребителей и 8 одномоторных торпедоносцев. Что они смогут сделать с вражеским оперативным соединением? Американцы поднимут со своих авианосцев несколько сотен перехватчиков!» Ведь перед нами был в полном составе тот самый американский флот, который 20 июня полностью уничтожил нашу авианосную авиацию.

Накадзима сказал, что все споры закончились, когда командир авиаполка «Иводзима» капитан 1 ранга Кандзо Миура принял план контратаки. Миура назначил вылет на полдень 4 июля – в день вражеского праздника, Дня Независимости.

Но мы не сумели провести атаку, как намечали. Предполагая, что мы используем возможность для нанесения контрудара, американские пилоты вернулись к Иводзиме утром 4 июля и подвергли остров жестокой бомбардировке. Все сооружения превратились в пылающие руины.

Мы просто не смогли взлететь. Все взлетные полосы были буквально перепаханы. Мы сидели вокруг командного пункта, как накануне, и штабные офицеры опять спорили до хрипоты между собой. Капитан 1 ранга Миура (мы узнали об этом позднее) отказался изменить свое мнение. Он сказал своим офицерам: «Мы истекаем кровью. Конец уже виден, если мы ограничимся только оборонительными битвами. Что нам делать? Сидеть здесь и ждать, пока последний самолет рухнет в воду, оставив в покое вражеский флот? Нет! Мы будем атаковать, причем сегодня же! Как только взлетные полосы будут отремонтированы, я хочу, чтобы взлетели все самолеты».

Накадзима рассказал нам об этом совещании. «Я понимаю, на что мы вас отправляем. Было бы бессмысленно утверждать иное. Вы полетите почти на верную смерть. Но, – здесь он заколебался, – решение уже принято. Вы летите».

Он посмотрел в глаза каждому летчику. «И пусть вам сопутствует удача».

Капитан 2 ранга достал из кармана листок бумаги и прочитал имена пилотов, которые были выбраны для этого полета. Полета в одном направлении.

Среди пилотов не возникло никакого волнения. Когда называлось имя, летчик поднимался и отдавал честь. Меня назвали девятым. Я должен был вести вторую тройку «Зеро». Муто, лучший пилот среди нас, командовал третьей. Командиром эскадрильи истребителей Накадзима назначил одного из лейтенантов.

Потом Накадзима, явно расстроенный, подошел ко мне. Он положил мне руку на плечо. «Я ненавижу сам себя за то, что должен послать тебя, мой старый друг, – пробормотал он. – У нас просто нет выбора, Сакаи. Я… Удачи!» Я не нашел слов, чтобы ответить, и просто протянул руку. Мы обменялись рукопожатиями, потом Накадзима повернулся и ушел.

Наша группа молча разделилась на две части. Пилоты, которым предстояло лететь, отправились собирать вещи. Я со вздохом глянул на жалкую горстку вещей, которую я привез на Иводзиму. Я подумал о людях, которые отправят их семьям погибших. Что сделает моя мать, когда ей вручат посылку и расскажут, как все произошло?

Время летело быстро. Как странно, подумал я. Всего несколько дней назад каждая минута казалась мне длиною в жизнь, когда те 15 «Хеллкэтов» гонялись за мной, жаждая моей крови.

Муто подошел к моей палатке и спросил, что я думаю об этом вылете. Я несколько секунд смотрел на него. «Муто, я… я не знаю. Что думаю? Да ничего хорошего. Когда к вечеру мы доберемся до этих кораблей, вражеские истребители всей толпой навалятся на нас. Все, что я могу сказать… У нас есть приказ. И мы полетим. Вот и все».

Мне было жаль этого молодого пилота. Лично я больше не представлял особой ценности для своей страны. Проблемы, которые я испытал, уворачиваясь от совершенно неопытных американских летчиков, совершенно ясно показали мне, насколько мой слепой глаз снизил мои качества как воздушного бойца. Но Муто… Он был таким, как Нисидзава, Ота, Сасаи… Блестящий пилот. Он не должен был сегодня подниматься в воздух вместе с нами. Погубить его в сегодняшней безнадежной операции было форменной глупостью. Получив в свои руки один из наших новых истребителей, Муто сумеет сбить еще десять, двадцать вражеских самолетов. Он был из тех пилотов, которые требовались в Японии, чтобы защищать нашу страну от налетов В-29, которые начнутся в самом ближайшем будущем. Но сегодня… Это было бессмысленно!

Разумеется, Муто не мог читать мои мысли. Он выслушал меня и улыбнулся. «Все нормально, Сакаи. Я знаю. Если боги нам улыбнутся… – Он пожал плечами. – А если нет, давай умрем вместе, как положено настоящим друзьям».

Через час все пилоты, выбранные для атаки, построились перед командным пунктом. Позади палатки хлопал на ветру широкий белый флаг, поднятый на высокой мачте. На белом полотнище было написано старинное изречение: «Наму Хатиман Дайбосацу». Если перевести это буквально, то получится: «Мы верим в милосердного бога войны». Этот флаг был копией эмблемы, которую использовал один из японских князей XVI века, когда всю Японию сотрясала череда бесконечных гражданских войн.

Когда мы находились в Лаэ, наши пилоты не нуждались в подобном психологическом допинге для подъема морального духа. А для меня он стал очередным свидетельством нашей слабости, и ничем более. Это было свидетельство морального упадка части наших офицеров, которые пытались воодушевить самих себя, вспоминая жестокость и кровь средневековых войн, когда их исход решался личной отвагой и силой. Но те времена закончились много веков назад! Я не был штабным офицером. Я не участвовал в планировании операций, и совершенно ясно, что я был никудышным стратегом. Но кое-что было очевидно даже для меня! Наши офицеры вдруг превратились в каких-то шаманов. Они колотили в барабаны патриотизма, пытаясь убедить не только своих подчиненных, но и самих себя, что мы можем компенсировать чудовищные потери показной смелостью и истерической руганью в адрес «проклятых американцев».

Как могли эти люди столь упрямо отрицать очевидное? Неужели весь мир должен перевернуться, чтобы они поняли, что наш истребитель «Зеро», который несколько лет назад был лучшим в мире, теперь уступает по всем параметрам «Хеллкэту» – по скорости, скороподъемности, потолку, огневой мощи. Я уж не говорю о новых американских самолетах, которые я еще не видел.

Я посмотрел на флаг. Он болтался тут много дней, но сегодня я впервые заметил его. Неужели мы должны все надежды возложить на этот символ сверхъестественных сил? Как он поможет нам добиться победы? Неужели он остановит огненные трассы пулеметов «Хеллкэтов»?

Как летчик-истребитель, я больше, чем кто-либо, привык полагаться на свои силы и свое мастерство, чтобы в воздушном бою избежать смерти, от которой нас много раз отделяют доли секунды. Я мог полагаться только на себя и своих ведомых, и всю помощь я получаю только от своих товарищей-пилотов. Если бы я бросался в бой, выкрикивая исторические фразы, я не прожил бы так долго. А теперь все это кардинальным образом переменилось. Мое искусство, помогавшее мне выжить в схватке с врагом, больше не требовалось. Ни один из 17 пилотов, стоявших перед командным пунктом, не питал даже тени надежды вновь увидеть своих товарищей. И на то, что он сам останется в живых.

Я страстно любил свою страну и, ни секунды не колеблясь, отдал бы жизнь, чтобы защитить Японию. Однако огромная пропасть отделяет воина, защищающего свою страну до последнего вздоха, и человека, бессмысленно жертвующего жизнью. Меня лично изречения древних воинов совсем не вдохновляли.

«Наму Ами Дабуцу!» Эта старая буддистская молитва говорит: «Я верую в Будду!» Именно эти слова бормотали мои люди в самый последний момент своей жизни, либо те, кто старался утешить умирающих. Я верил в Японию, но не в так называемого милосердного бога войны. Я желал умереть за свою страну, но только во имя своей      веры, традиций самураев, как меня учили всю мою жизнь, как человек и как воин!

Эти мысли вызвали у меня приступ гнева. Но когда из палатки вышел капитан 1 ранга Миура, чтобы обратиться к нам, я немного успокоился. Миура взобрался на небольшой помост, сложенный из пустых ящиков. Он медленно и грустно оглядел всех летчиков, словно собирался проститься с ними навсегда.

«Сегодня вы атакуете врага. Отныне наши оборонительные битвы закончились. Вас отобрали среди всех летчиков авиаполка «Йокосука», самого знаменитого во всей Японии. Я верю, что ваши действия сегодня будут достойны имени и славных традиций вашей части».

Затем он явно заколебался, но после небольшой заминки продолжил: «Чтобы оправдать доверие, возложенное на вас, вы должны выполнить приказ, который отдаст вам командование. Вы не можете, я повторяю, вы не можете надеяться на спасение. Вы должны запомнить только одно слово: «Атаковать!» Вас всего 17 человек, и сегодня вы встретитесь с оперативным соединением, которое будут прикрывать сотни американских истребителей.

Поэтому вы должны забыть об индивидуальных атаках. Все вместе вы должны атаковать цель, как один человек. Вы должны лететь в сомкнутом строю. Вы должны с боем прорваться сквозь истребительную завесу и… – Здесь капитан 1 ранга Миура выпрямился и крикнул: – вы все вместе должны спикировать на вражеские авианосцы! Спикировать! Вместе с вашими торпедами, вашими жизнями и вашими душами».

Меня словно громом поразило. Что он говорит? Я не ослышался?.. «Нормальная атака будет бесполезной. Даже если вы сумеете прорваться мимо американских истребителей, вас наверняка собьют на обратном пути к острову. Ваша смерть не принесет пользы вашей стране. Ваши жизни будут потрачены впустую. Мы не можем позволить себе такое».

Голос Миуры снова загремел: «Пока вы не прорветесь к цели, пилоты истребителей не должны вступать в бой с вражескими самолетами. Бомбардировщики не должны сбрасывать свои торпеды. Что бы ни случилось, вы должны держаться вместе, крыло к крылу! Никакие препятствия не должны помешать вам выполнить задачу. Вы должны пикировать группой, чтобы удар был эффективным. Я знаю, что выполнить то, что я говорю, будет трудно. Это даже может показаться невозможным. Но я верю, что вы сумеете это сделать, и что вы это сделаете. Каждый из вас спикирует прямо на вражеский авианосец и потопит его». Еще минуту он смотрел на нас, а потом закончил: «Таков ваш приказ!»

Я был просто оглушен! И раньше нас отправляли в полеты, шансы на возвращение из которых были более чем призрачными. Но, по крайней мере, нам оставляли возможность сражаться за свою жизнь. Но впервые японским пилотам приказали провести самоубийственную атаку.

В нашем флоте существовало неписанное правило: если самолет в открытом море вдали от базы получает серьезные повреждения, пилот спикирует на вражеский корабль или транспорт, так как у него нет шансов вернуться домой. Не только наши пилоты так поступали. Это же делали американцы, немцы, англичане… и так всегда будет, пока человек летает и сражается. Но ни один японский командир еще не приказывал своим людям: «Пойди и умри!»

Знаменитый Корпус специальных атак камикадзэ был сформирован вице-адмиралом Такидзиро Ониси на Филиппинах 4 месяца спустя. Но перед тем, как отправить самолеты в последний полет, он опросил всех пилотов, находившихся под его командованием, и получил общие заверения, что они пожертвуют своими жизнями ради защиты своей страны, если это необходимо. Однако операции камикадзэ были тщательно спланированной кампанией, в них использовались самолеты специально спроектированные для таких атак. Причем во время первых атак самолеты, которые пикировали на вражеские корабли с бомбами на борту, сопровождали истребители «Зеро», пилоты которых имели особый приказ вернуться на базу. Они действовали в качестве истребителей сопровождения и контролировали результаты атаки. На Иводзиме все обстояло прямо противоположным образом. Даже «Зеро», которые не несли бомб, были обречены на заклание. Капитан 1 ранга Миура, который отдал нам этот приказ, позднее погиб в бою. Адмирал Ониси совершил харакири после капитуляции Японии.

Слова Миуры вызвали настоящий шок у собравшихся пилотов. Какой бы ни была реакция людей, которым приказали пожертвовать жизнью, эта речь, манера, в которой она была произнесена, и выдающаяся отвага, которую Миура показал ранее в боях, вдохновили большинство летчиков. Они больше не смотрели на эту операцию сугубо отрицательно, как на полет без возврата. Ситуация изменилась. Теперь они знали, что не вернутся, и в людях появилась решимость. Уничтожение огромных вражеских кораблей и возможная смерть тысяч американцев более чем компенсировала бы гибель горстки летчиков.

Но я был в замешательстве. Меня охватило холодное, глубокое отвращение. Я не чувствовал ни ярости, ни отчаяния. Мое сердце и мои чувства словно заледенели. В памяти всплыло старинное изречение: «Самурай должен жить так, чтобы всегда быть готовым умереть».

Однако самурайский кодекс никогда не требовал, чтобы человек был постоянно готов к самоубийству. Существует огромная разница между намеренным лишением себя жизни и добровольным вступлением в бой, со всеми его смертельными опасностями. В последнем случае смерть является приемлемой и не вызывает сожаления. Человек живет, высоко подняв голову, точно так же он должен и умереть. Он не думает ни о личной славе, ни о чести страны, он просто жертвует ей самое дорогое, что у него есть. В горячке боя всегда было достаточно легко сражаться в самых неблагоприятных условиях, идти в атаку на численно превосходящего противника. Именно из таких вещей складывается жизнь профессионального воина.

Но как можно спокойно и хладнокровно решиться покончить с собой?

Однако следует напомнить, что мы все еще служили на флоте, где приказ есть приказ.

После окончания речи Миуры воцарилась мертвая тишина. Отдав честь, капитан 1 ранга ушел, и пилоты собрались мелкими группами.

Я подозвал двоих летчиков, назначенных моими ведомыми. «Вы четко поняли приказ капитана 1 ранга?» Они кивнули. «Я верю, что вы готовы совершить то, что мы должны. Мой единственный приказ будет таким: оставаться рядом с моим самолетом, пока мы не прибудем в район цели. Ни в коем случае не ломать строй клина. Что бы ни происходило, держитесь за мой самолет».

Оба были совершенно серьезными. Юные старики! Им всего лишь по 20 лет!

Муто со своими ведомыми присоединился к нам. Муто весело улыбался и шутил: «Хорошо, если уж нам суждено умереть через несколько часов, я полагаю, нам следует получше узнать друг друга. Я хотел бы быть уверен, что хорошо запомнил ваши невзрачные физиономии». Его слова ослабили напряжение, мы рассмеялись и уселись на землю. Муто продолжал смеяться и шутить. Однако через несколько минут смех стал натужным, а шутки кончились.

Несколько пилотов, не попавших в список, подошли к нам. Они принесли скромные подарки, которые смогли найти среди своих пожитков: несколько сигарет, конфеты, бутылки содовой. Этими подарками они пытались подбодрить нас, сказать нам, что они жалеют о том, что мы, а не они выбраны для этой роковой атаки. Значение этих подарков нельзя было недооценить. Снабжение Иводзимы уже почти прекратилось, и мы знали, что значили эти скудные дары – все, что осталось у этих людей.

В их глазах ясно различалась печаль, которая сказала нам гораздо больше, чем могли сказать жалкие слова. Муто перестал шутить. Он сидел молча, погруженный в собственные мысли. Казалось, в воздухе начали потрескивать электрические искры, такое напряжение возникло между нами.

Настало время отправляться в последний полет.

Остальные 3 пилота вышли из палатки, и мы направились к истребителям. Стоя рядом с самолетом, я посмотрел на свой парашют. Затем все 9 пилотов, как один человек, дружно выкинули парашюты на вулканический пепел.

Мотор «Зеро» вдруг отказался заводиться. Я вертел ключ стартера вправо и влево. Наконец, он чихнул и отчаянно затрясся. Мотор был явно неисправен.

В течение 2 дней этот самолет участвовал в боях, и предельная мощность, которая требовалась в маневренной схватке, почти сожгла цилиндры. Когда я переключился с одного генератора на другой, пропеллер затрясся и едва не остановился, вместо того, чтобы лишь слегка замедлиться. Если бы я не использовал оба генератора, пропеллер не сдвинулся бы с места.

В обычных условиях я ни за что не попытался бы взлететь на самолете в таком состоянии. Но теперь? Я растерялся. Я посмотрел на остальные истребители. Механики хлопотали еще вокруг 4 самолетов. Не я один испытывал трудности.

Но требуется ли от самолета идеальное состояние? Сакаи, вспомни, что это полет в один конец. Тебе придется пролететь всего 450 миль, а не 900. Ты не  вернешься с этого задания. Состояние мотора не так уж важно. Я решил подождать, пока мотор прогреется.

8 бомбардировщиков побежали по взлетной полосе один за другим. Затем первый «Зеро» вырулил на исходную позицию. Я медленно пополз за ним, мои ведомые пристроились ко мне.

По обе стороны взлетной полосы выстроились механики и остальные пилоты. Они сняли фуражки и размахивали ими, пока наши самолеты разбегались по дорожке и взмывали в воздух. Мы построились клиньями и повернули в ту сторону, где находился вражеский флот.

Я сидел в кабине холодный и безжизненный, все чувства словно заледенели. Я оглянулся. Иводзима осталась крошечным пятнышком на горизонте и становилась все меньше и меньше, когда мы набирали высоту, пока не растворилась в бескрайнем океане.

Я почувствовал себя маленьким и ничтожным. Слабый человек на крошечном истребителе и бесконечный океан, расстилающийся внизу.

Я снова оглянулся, но уже не сумел различить Иводзиму. Горизонт мерцал и качался перед моим глазом. Я чувствовал себя дурно, у меня опять закружилась голова.

Призрачное лицо моей матери вдруг заполнило все небо. Видение, но какое реальное!

Она улыбалась мне. Она не знала, что я должен вскоре умереть, более того, убить сам себя. Я пристальнее вгляделся в ее лицо, и видение начало постепенно бледнеть и таять.

Ужасное одиночество сжало сердце ледяными клещами. Я затерялся в бескрайнем море. Всюду подо мной была только вода, а выше – безразличное небо. Горизонт, какой-то дымчатый и нереальный, мерцал вдали.

Я посмотрел на истребители впереди меня, на бомбардировщики впереди и внизу. Они показались мне неподвижными. Самолеты будто висели в воздухе, плавно покачиваясь, чуть поднимаясь и опускаясь на невидимых волнах. Неужели все это реально?

Я потряс головой, отгоняя наваждение. Музыка! Слушай! Пианино… «Лунная соната»… Хацуо играет ее для меня…

Хацуо! Возникло ее лицо… Снова видение? Музыка начала затихать, но потом зазвучала все громче и громе, больно ударяя по ушам.

Я так и не сказал ей ничего. «Хацуо, я люблю тебя!» – закричал я. Никто не знал об этом. Только я один. Я думал о ней… Я еще раз оглянулся, надеясь увидеть Иводзиму, но увидел только бесконечные ряды волн.

Музыка пропала. Воздух снова был чистым и прозрачным. Жужжание мотора громко отдавалось в ушах. «Зеро» летели дальше в идеальном строю, словно связанные невидимыми нитями. Летели к своему огненному и кровавому концу.

Чувство одиночества пропало. Ты слишком впечатлителен, Сакаи, ругался я. Ты ведь пилот. Самурай. Ты должен сдерживать свои эмоции. Задание… делай то, что должен!

Я попытался спланировать свои последние мгновения в воздухе, обдумать, как лучше протаранить авианосец. Какая у него самая слабая точка? Труба? Спикировать в трубу? Или взять все 3 истребителя вместе и ударить по тонкой обшивке на ватерлинии? Надеяться, что на палубе будут выстроены заправленные самолеты с подвешенными бомбами? Спикировать на самолеты, взорвать их бомбы и топливные баки? Ведь тогда огромный корабль в 30000 тонн и тысячами человек команды в считанные мгновения превратится в пылающий, корчащийся, визжащий ад!

Океан колыхался подо мной. Быстро летели минуты, но вот мы увидели справа столб дыма, который трепал ветер. Дым медленно плыл над водой. Это был первый ориентир, остров Паган, поднимающийся на 300 футов из воды. Пустынная, безжизненная масса вулканических камней, подогреваемая внутренним жаром. Он напоминал изображения ада, которые я видел в буддистских книжках, когда был ребенком. Последний клочок земли, который я вижу в своей жизни, бурлит и клокочет, дышит огнем и дымом.

Еще через 40 минут перед нами на горизонте появились черные тучи. Они поднимались на огромную высоту над поверхностью, и океан под ними был исхлестан сильнейшим ливнем и вздыблен штормовым ветром. Я посмотрел на карту. Вражеское оперативное соединение, обнаруженное нашим самолетом-разведчиком, находилось как раз где-то в районе этих шквалов.

Когда мы оказались совсем рядом, я подумал об этих военных кораблях, которые где-то внизу борются со штормом. Все, кроме вражеских кораблей и последнего пике, которое мне предстоит совершить, вылетело из головы. И возбуждение тоже улетучилось. Вернулись старые ощущения! Я думал только о бое, кораблях, моем самолете, пике и перехватчиках, которые могут появиться в любую минуту.

Мы уже находились в пределах радиуса действия вражеских истребителей. Они могут заметить нашу группу каждую секунду. И наши самолеты наверняка давно видны на экранах корабельных радаров.

8 бомбардировщиков пошли вниз, наши истребители следовали вплотную за ними. На высоте 16000 футов мы попали в тонкий слой облаков и несколько секунд летели в сплошной белой мгле, затем выскочили из нее и продолжили снижение.

Что-то ярко блеснуло на солнце на высоте 13000 футов. Там… впереди и в нескольких тысячах футов выше нас. Яркая вспышка повторилась. Это могло быть только солнце, отражающееся от крыльев самолетов.

Я увидел истребитель. «Хеллкэт». Его толстый фюзеляж и широкие крылья очень характерны. Вот он выскочил из облаков. За ним еще один. Еще. Сколько их там? Следить за ними! Мне показалось, что тучи пробивает бесконечная колонна истребителей, они появлялись один за другим. Я дал очередь из пушек, чтобы предупредить остальных пилотов. Командир эскадрильи и Муто покачали крыльями в ответ. Американский радар совершенно точно определил нашу позицию. Колонна истребителей возникла из облаков всего в миле впереди нас и в полумиле выше.

Я попытался пересчитать вражеские истребители, когда они пробивали облачный слой. Насчитал 17 штук, а потом бросил. Они заметили нас! Семнадцатый истребитель, последний, который я успел отметить, резко перевернулся через левое крыло и вошел в пике. Остальные истребители немедленно повернули и последовали за ним.

Вспомнились слова Миуры: «… отказываться принимать бой… держаться вместе».

Прекрасные слова. Но как? Посмотрите на эти истребители! «Хеллкэты» повсюду, многие выходят из пике, чтобы атаковать наши самолеты, а все новые и новые самолеты выскакивают из облаков у нас над головой. Вторая колонна американских истребителей, более 20 единиц, набросилась на тройку Муто. Еще одна колонна, более 30 самолетов, завершила пикировать, и теперь шла вверх, обстреливая бомбардировщики снизу.

Я затаил дыхание, когда «Хеллкэты» вцепились в бомбардировщики. Две ослепительные вспышки – и пропали первый и второй бомбардировщики. Они разлетелись на куски, уничтоженные взрывами собственных торпед. Ударная волна ощутимо подбросила мой самолет.

Теперь «Хеллкэты» оказались на дальности выстрела от тройки Муто. 3 «Зеро» выполнили крутую петлю, уклоняясь от американских истребителей. Они не пытались стрелять в ответ, как могли бы. Я в бессильной злобе ударил кулаком по стеклу. Муто упустил такую возможность! Он мог сделать правый вираж и без труда сбить пару истребителей, ничем не рискуя.

Еще одна колонна «Хеллкэтов» неслась на мою тройку. Я взял ручку на себя, заводя истребитель в мертвую петлю. Мои ведомые повторили маневр. Но американская колонна была слишком длинной. Когда мы вышли из петли, то увидели несколько истребителей, несущихся на нас. Их крылья сверкали огоньками пулеметов.

Я сделал вираж. Быстрее. Еще истребители. Новая петля.

Дважды.

Левый вираж.

Выровняться. Снова идут. Да сколько же их?

Вверх и назад.

«… отказываться принимать бой…»

Вы можете выполнять приказ лишь до известного предела. Я уже не мог следовать приказу. Только не сейчас. Небо буквально кишит «Хеллкэтами», и я не смогу уклоняться бесконечно.

Я бросил истребитель в крутой правый вираж и погнался за пикирующим «Хеллкэтом». Он буквально налетел на мои снаряды. Истребитель сначала подскочил вверх, а потом рухнул в океан, волоча за собой хвост густого дыма.

У меня не было времени следить за ним. Я резко толкнул педали и дернул ручку на себя. Вовремя! «Хеллкэт», словно бешеный, пронесся мимо моего «Зеро». Они продолжали атаковать, один за другим.

У меня даже не было времени сбросить подвесной бак. Затем длиннейшая колонна все-таки закончилась, умчавшись вниз к океану, чтобы начать набор высоты и повторить атаку. Я дернул ручку, и бак отвалился. Я повернул назад. Мои ведомые еще были со мной. Хорошо! Они следовали моим инструкциям буквально, видя только мой самолет и повторяя все мои маневры.

Я весь взмок. Иногда я пытался стереть пот со лба, но времени на это не было. Все 16 истребителей колонны, которая атаковала мои самолеты, завершили пикировать, выполнили разворот с набором высоты и снова неслись на нас.

Снова бесконечные пике, петли, скольжение, перевороты и виражи. Ручку вперед, назад, вправо, влево. Педали. Разворот. Яркие сверкающие трассы. Они промазали. И снова промазали. Американские пилоты стреляют отвратительно.

Я глянул на бомбардировщики. Там продолжалась бойня. Тихоходные, неуклюжие с подвешенными торпедами, они беспомощно позли вперед, лишившись прикрытия «Зеро», которые были вынуждены вести отчаянную борьбу за собственное спасение.

Еще один шар огня полыхнул в небе. Это взорвался еще один торпедоносец.

Менее чем за минуту погибли 7 бомбардировщиков. Ни кусочка фюзеляжа, ни кусочка крыла – не осталось ничего. 7 бомбардировщиков были испепелены 7 вспышками.

«Зеро» пришлось ничуть не лучше. Я видел, как 2 истребителя, охваченные пламенем, закувыркались вниз. Пилоты даже не пытались выпрыгнуть. Они остались в кабинах и сгорели заживо.

И я не сумел заметить, чтобы хоть у одного «Хеллкэта» возникли проблемы. Если не считать сбитый мною истребитель, все остальные «Хеллкэты» остались целы. У нас не было почти никаких шансов избежать боя, попытавшись переманеврировать эту орду истребителей, которая могла повторить любой наш разворот. «Хеллкэты» были такими же подвижными, как наши самолеты, но при этом гораздо быстрее. Они быстрее набирали высоту и быстрее пикировали. Нас спасала только неопытность американских пилотов. Если бы они были хоть немножко лучше, все «Зеро» были бы уничтожены менее чем за минуту. Сейчас я видел в небе только свою тройку. Все остальные японские самолеты куда-то пропали. Зато «Хеллкэты», наоборот, присоединились к 16 самолетам, гонявшимся за нами.

Сверкающие синие крылья и белые звезды. На крыльях мигают огоньки выстрелов. Выше нас. Ниже нас. Справа и слева. «Хеллкэты» буквально повсюду.

Все это напомнило мне Лаэ, когда 12 наших истребителей пытались сбить один бомбардировщик. От излишнего рвения мы мешали друг другу. Теперь с «Хеллкэтами» происходило то же самое. Никакой организованности. Они бешено метались из стороны в сторону, вынужденные прекращать стрельбу, чтобы не сбить своих, и при этом увернуться от огня собственных товарищей. Я видел, как один истребитель гнался за нами, ведя огонь из пулеметов, но был вынужден судорожно сворачивать, потому что сбоку вылетел другой «Хеллкэт», совершенно его не замечая.

Только их чрезмерное возбуждение спасло нас. Мы летели внутри клубка огромного числа «Хеллкэтов». Вражеские истребители гораздо больше времени тратили на то, чтобы увернуться друг от друга, чем на то, чтобы стрелять по нам. Но я не видел способа выйти из боя. Мы находились в 400 милях от Иводзимы и всего лишь в 50 милях от американских авианосцев, которые мы даже не смогли увидеть. Но если бы мы даже отыскали их, прорваться мимо 60 «Хеллкэтов», которые были гораздо быстроходнее «Зеро», было совершенно невозможно.

Судьба дала нам слабый шанс. Вертящийся клубок воздушного боя прикатился к большому кучевому облаку.

«Хеллкэт» бросился в сторону, открыв брешь в сплошной стене кружащихся истребителей. Я повернул в эту сторону и изо всех сил толкнул ручку вперед, пикируя на максимальной скорости, чтобы укрыться внутри облака. Короткий взгляд назад. Оба моих ведомых все еще следуют за мной. В следующие несколько минут мир словно взбесился. Я ничего не видел, кроме клочьев тумана, которые проносились за стеклами кабины. А затем все кончилось. Я проткнул облако насквозь и снова взял «Зеро» под контроль. Я начал разыскивать свои 2 «Зеро» и увидел их значительно ниже. Они беспомощно кувыркались, но через несколько секунд пилоты вывели истребители из штопора и пошли вверх, чтобы пристроиться ко мне.

«Хеллкэтов» в небе больше не было. Мы стряхнули их с хвоста.

Какая злая ирония в том, что мы остались живы! Мы избежали почти верной смерти, только чтобы умереть. Мы построились клином и опять повернули на юг. Мы были рады своему спасению, но будущее не сулило нам ничего хорошего.

Когда мы приблизились к вражескому флоту, тучи сгустились еще больше. Пространство между нижней кромкой облачности и морем теперь составляло не более 700 футов.

На нас обрушилась сплошная стена дождя такой силы, что «Зеро» несколько раз опасно сваливался на крыло под тяжестью воды, которая висела на нем, словно гиря. Мы продолжали лететь вперед. Но тучи спускались все ниже к океану. Мы тоже были вынуждены спускаться, чтобы проскочить под грозовым фронтом. В конце концов, мы оказались всего в 60 футах над водой, сплошь покрытой белыми клочьями пены.

Шторм разбушевался не на шутку. Вой ветра уже перекрывал рев мотора. «Зеро» раскачивался и вздрагивал, когда дождь принимался молотить по крыльям и фюзеляжу. Сплошные потоки воды заливали лобовое стекло, полностью закрывая обзор.

Спуститься ниже мы уже не могли. Вдобавок мы ослепли. Я видел только струи дождя вокруг себя, которые прижимали нас к поверхности океана. Волны уже смешались с дождем. Еще один фут вниз – и мы просто рухнем в море. Прошли 30 минут. Если верить моей карте, я находился прямо над вражеским соединением. Но мы не видели никаких признаков огромного флота.

Небо стало еще темнее. К 19.00 я начал беспокоиться. Даже если мы сумеем снова прорваться сквозь ливень, быстро сгущающиеся сумерки укроют вражеские корабли от нас. При этом следовало учесть, что стояло новолуние.

Решение пришлось принимать немедленно. Если мы полетим дальше, то просто израсходуем топливо, так ничего не обнаружив в темноте. Это будет совершенно бессмысленная смерть.

Я глянул на 2 истребителя, приклеившиеся к моему хвосту. А как эти 2 человека? Они безропотно следовали за мной, готовые принять любое мое решение. Если я спикирую вниз и врежусь в воду, они ни на секунду не замедлят последовать за мной. Их судьба в моих руках и на моей совести.

Имеет ли смысл лететь дальше? Нырнуть в океан и позволить людям на Иводзиме думать, что мы либо протаранили вражеские корабли, либо погибли в бою, пытаясь сделать это? Разве это достойно?

Нет! Я посмотрел на компас и лег на обратный курс. Мои ведомые повернули следом. Я даже не знал точно, где нахожусь в этот момент. Сначала горячка боя, потом проход сквозь грозу. Я мог оказаться где угодно… развернувшись, я могу взять курс на юг, а не на север, и полететь от Иводзимы, а не к ней. Но я должен попытаться.

В памяти всплыли мрачные слова капитана 1 ранга Миуры: «Вы должны спикировать на вражеские авианосцы все вместе!»

Я чуть было снова не повернул на поиски вражеских кораблей. Ведь я был офицером Императорского Флота, который обязан повиноваться приказам. Для офицера обсуждать приказ, даже самый неразумный, просто немыслимо. Если же мы вернемся домой, как я смогу смотреть в лицо командиру полка, задание которого я не выполнил?

Это была тяжелая борьба. Я весь истерзался сомнениями. Но теперь, много лет спустя, я понимаю, что действовал единственно правильным способом. И даже сегодня я не могу найти слов для описания внутренней борьбы с постулатами жесткой и жестокой дисциплины, накрепко вколоченными мне в голову. В эти ужасные моменты я отчаянно сражался, чтобы порвать стальные цепи дисциплины.

Даже если бы мы трое нашли вражеские корабли, даже если бы мы прорвались сквозь заслон истребителей, даже если бы мы спикировали точно на цель, чего мы смогли бы добиться? 3 маленьких легких истребителя, которые не имеют бомб и несут лишь горстку 20-мм снарядов и пулеметных патронов, какой вред причинит их взрыв? Эти два молодых пилота позади меня вверили мне свои жизни. Они показали выдающееся мастерство, вместе со мной прорвавшись мимо огромной стаи «Хеллкэтов». Не колеблясь, они последовали за мной в самое сердце грозы. Они заслужили лучшей участи, чем уйти вместе с обломками своих самолетов на дно океана. Они принадлежат Японии. Они заслужили возможность летать и сражаться дальше.

Итак, я принял решение. Однако нас еще ждал долгий и опасный полет, гораздо более опасный, чем я представлял себе. Так и не был решен вопрос с определением места. Наши моторы были далеко не в лучшем состоянии. Особенно плохим был самолет морского летчика 2 класса Хадзимэ Сига. Сильнейшие воздушные вихри внутри грозового облака сорвали капот с мотора на его самолете. Я помахал ему рукой, приказывая пристроиться рядом со своим истребителем, и пилот жестами показал, что с его мотором не все в порядке, и он может отказать в любую секунду.

Что я мог сказать ему? Я махнул рукой назад, приказывая пристроиться ко мне. Самолет морского летчика 2 класса Идзи Сираи был в лучшем состоянии. После того, как Сига занял свое место, Сираи пристроился ко мне с другой стороны.

Несколько минут я уточнял свой курс по заходящему солнцу, которое теперь ярко сверкало сквозь рваные тучи. Мы проскочили сквозь шквал, и с каждой минутой погода делалась все лучше.

Время тянулось медленно. Снова я оказался в положении, которое ненавидят все летчики – в открытом океане при сгущающихся сумерках. У меня не было никакого способа уточнить свое положение, запас топлива подходил к концу, а наш аэродром наверняка был надежно затемнен, чтобы укрыть его от вражеских бомбардировщиков.

Я удивлялся тому, что мотор продолжал работать без перебоев. Один генератор сгорел, но сердце самолета упорно продолжало биться.

Я постарался принять меры для экономии топлива, как делал 2 года назад, когда возвращался от Гуадалканала в Рабаул. Я не знал, сможет ли изношенный мотор работать в критическом режиме, но меня мало беспокоило, что он может отказать. Я просто попытался, и этого было достаточно. Если мотор потеряет мощность, тогда я избегну сцены, которой с каждой секундой боялся все больше: объяснений после возвращения. Ведь я потеряю честь, если вернусь на Иводзиму. Это меня очень беспокоило. Я с ужасом представлял, как буду стоять перед капитаном 1 ранга Миурой.

Через 2 часа после того, как я повернул обратно к Иводзиме, океан полностью скрылся в темноте. Я не видел под собой совершенно ничего, лишь звезды ярко сверкали в черном небе. Прошел еще почти час. Это был конец. Наступил роковой момент. Если я взял правильный курс, Иводзима сейчас будет подо мной. Если же нет… по крайней мере, я не успею почувствовать, что вода холодная, когда «Зеро» рухнет в океан.

Прошли еще несколько минут. Я вглядывался в горизонт, надеясь увидеть хоть что-то, хотя бы черный силуэт на фоне звездного неба. И что-то там действительно было. Что-то большое, черное, неправильное, круто срезанное с одной стороны. Иводзима! Мы вернулись!

Я пошел на снижение, Сига и Сираи последовали за мной. Иводзима лежала, погруженная во мрак, пока мы кружили над ней. Затем в темноте возникли 4 слабых огонька. Наши волшебные маяки. Это были фонари, горящие вдоль главной полосы. Миганием они передали приказ садиться. Люди на острове узнали гул наших моторов. Я ощутил огромное облегчение, ужасное напряжение, терзавшее меня последние 3 часа, в один миг улетело прочь.

4 слабые лампы едва освещали полосу. Обычно мы использовали 20, но остальные были уничтожены во время бомбардировок. 4 из 40, на которые я рассчитывал! После того, что мы уже преодолели, нам предстояла посадка в полной темноте. Наконец я сел, и «Зеро» покатился по полосе. Ведомые удачно сели следом за мной, и фонари тут же погасли.

Толпа пилотов и механиков бросилась к нашим самолетам. Какое-то время я оцепенело смотрел на них. Я не мог взглянуть им в глаза. Я спрыгнул на землю и побрел к командному пункту. Никто не попытался остановить меня, когда я шел сквозь толпу, не глядя по сторонам. Люди понимали мои чувства, они отступали в сторону, когда я шел по аэродрому вместе со своими двумя ведомыми.

В темноте я споткнулся о кого-то. Пришлось сделать шаг назад. Ни движения, ни слова. «Кто это?» – спросил я. Ответа не последовало. Я подошел к человеку, распростертому на земле. С трудом, но я все-таки различил мундир летчика. Я наклонился и взглянул ему в лицо.

«Муто!»

Летчик отрешенно сидел, положив голову на руки.

«Муто, ты ранен?»

Несчастный поднял голову и посмотрел на меня. «Нет, я не ранен», – медленно произнес он.

Затем он поднялся на ноги и с удивлением уставился на Сигу и Сираи, которые стояли позади меня. «Ты… ты вернулся со своими ведомыми», – прошептал он.

Затем он снова уставился в землю, бессмысленно бормоча: «Сакаи… Сакаи… Плюнь на меня, друг. Плюнь на меня».

Слезы текли у него по лицу. В отчаянии Муто закричал: «Я был вынужден вернуться. Один!»

На земле перед Муто лежали подарки, которые принесли ему другие пилоты, когда его одинокий истребитель появился над островом и приземлился. Снова те же скромные дары, теперь они были попыткой утешить отвергнутого пилота.

Я схватил его за плечи. «Я знаю, что ты чувствуешь, Муто. Но сейчас ничего нельзя сделать. Уже поздно. С этим покончено. Все в прошлом».

Я слегка встряхнул его и указал на командный пункт. «Муто, идем туда вместе».

Он кивнул. Мы не могли смотреть друг на друга. А затем у меня внутри что-то лопнуло. Внезапно холодная злость на все, что мне пришлось пережить в этот ужасный день, охватила меня. Я подумал о Муто, таком великолепном в воздухе, блестящем асе, готовом сражаться везде и всегда… А сейчас я видел жалкого, униженного человека, боящегося показаться трусом, хотя его отправили с идиотским заданием.

Я вынесу все, что бы там ни случилось. Если кто-то из старших офицеров попытается сорвать свой гнев на молодом пилоте, ударив его, я отброшу прочь все правила и приличия и просто изобью его до полусмерти. Я не понимаю толком, что вызвало этот приступ бешенства. Еще секунду назад я боялся предстать перед командиром, а теперь буквально дымился от злости.

Капитан 1 ранга Миура неподвижно сидел у себя за столом. Он внимательно выслушал все, что я рассказал ему. О стаях «Хеллкэтов». О горящих истребителях, которые ничего не могли. О взрывающихся бомбардировщиках, которые погибали один за другим, 7 самолетов за минуту.

Миура поднял глаза и пристально посмотрел на меня. «Спасибо, Сакаи», – тихо произнес он. И все.

Затем заговорил Муто. Большинство из того, что он сказал, подтверждало мои слова. И снова капитан 1 ранга произнес только два слова: «Спасибо, Муто».

Мы отдали честь и шагнули назад. Миура сидел, не двигаясь, его лицо потемнело, в глазах проступила боль. Я почувствовал жалость к человеку, который приказал своим летчикам лететь на операцию, обреченную на провал еще до начала. Однако он сделал так, потому что считал, что иного выбора у него нет. Поэтому что так было лучше для Японии. Только сейчас капитан 1 ранга Миура позволил себе пожалеть летчиков, которые не вернулись.

Сига и Сираи вышли из палатки следом за нами. Тут прибежал еще один человек – капитан 2 ранга Накадзима. Он схватил меня за плечи и с явным облегчением воскликнул: «Сакаи! Я отчаялся увидеть тебя вновь».

«Но…» – запротестовал было я.

Он прервал меня раньше, чем я успел сказать что-либо: «Тебе не нужны никакие оправдания. Неужели ты думаешь, что я так плохо тебя знаю? Все на острове знают, что произошло сегодня, и единственное, что важно для тебя – ты вернулся. Не обвиняй себя! У нас еще будет шанс, мы еще нанесем удар. Это хорошо, что ты снова здесь, Сакаи. Очень хорошо».

Слова Накадзимы растопили лед в моем сердце. Он все прекрасно понял. Я был не одинок в своих переживаниях. Но даже его теплые слова не смогли полностью погасить гнев, душивший меня.

Подошли остальные летчики, протягивая сигареты и конфеты, которые они нашли. Кто-то уже побежал к казармам и вернулся с подогретым ужином. Пилоты принесли несколько банок консервов, которые сумели каким-то чудом раздобыть на острове.

Мы смогли только поблагодарить и отказались. Я не смог бы протолкнуть себе в горло ни куска.

Через час прибежал ординарец. Он запыхался, так как путь от радиорубки был неблизким. Задыхаясь, он крикнул: «Только что пришло сообщение с южного аэродрома. Один из бомбардировщиков сел там. Экипаж цел».

Еще один человек сегодня пережил то же самое! Пилот сбросил торпеду и вернулся, прекрасно понимая, что и за 1000 лет он не сумеет прорваться сквозь стену «Хеллкэтов».

Новость ослабила давящее напряжение. Было неплохо узнать, что не только Муто и я порвали сегодня стальную цепь традиций и приказов.