Глава 28

Американское оперативное соединение не дало нам времени горевать над своей неудачей. На следующий день после нашего возвращения из злосчастного полета противник приветствовал нас грохотом орудий 16 военных кораблей, крейсирующих вокруг острова.

Отделившись от главных сил флота, 8 крейсеров и 8 эсминцев, не торопясь, направились к Иводзиме. Дав для пристрелки несколько залпов, корабли подошли к острову вплотную и открыли огонь в упор.

В течение 2 дней мы прятались, как крысы, пытаясь зарыться как можно глубже в колючий вулканический пепел Иводзимы. В течение 48 часов американские корабли лениво разгуливали взад и вперед. Их борта озаряли вспышки выстрелов, после которых на остров с воем обрушивались массы стали. Взрывы сотрясали остров от края до края.

Никогда в жизни я еще не чувствовал себя таким беспомощным, таким крошечным, как в эти 2 дня. Мы совершенно ничего не могли сделать, мы никак не могли отогнать противника. Люди стонали, кричали, ругались, потрясали кулаками и мечами, но многие из них падали на землю, захлебнувшись кровью из разорванного горла.

Буквально все постройки на Иводзиме были разнесены в щепки. Не уцелело ни одного здания. Ни одной палатки. Были уничтожены даже самые жалкие хижины. Все было разбито вдребезги. 4 истребителя, вернувшиеся из последнего вылета, превратились в кучи пылающих обломков.

Несколько сот пехотинцев и моряков погибли, еще больше были ранены. Мы остались без всяких припасов. У нас не хватало снарядов.

Иводзима лежала оглушенная и беспомощная. В ушах стоял непрерывный звон от взрывов тысяч снарядов, которые обрушились на наш крошечный остров. Для защиты такого важного пункта, каким являлась Иводзима, осталось менее батальона пехоты.

Но даже эти солдаты находились в состоянии шока, оглушенные ужасным обстрелом, который они пережили. Их сознание помутилось, они отвечали совершенно невпопад.

Иводзиму можно было взять голыми руками.

Морские летчики, пережившие чудовищный обстрел, чувствовали себя не лучше. Многие также были оглушены и контужены. Нас осталось совсем немного, но мы были полны решимости защищать остров от вражеского десанта до последнего человека. Все верили, что высадка последует в ближайшие часы, в лучшем случае – через пару дней. Из летчиков, оставшихся без самолетов, мы сформировали крошечную «роту морской пехоты». Наша группа поклялась драться до последней капли крови рядом с пехотинцами. Мы получили винтовки и патроны и внутренне смирились с тем, что вскоре остров падет.

Да и как мы могли сомневаться в неминуемой гибели? Американцы к этому времени уже наверняка захватили Сайпан. Они обладали абсолютным господством в воздухе. Их военные корабли разгромили наш флот и нахально вертелись рядом с Иводзимой. Так разве они не сумеют сломить нашу хлипкую оборону?

Иводзима по радио отчаянно требовала подкреплений из Йокосуки. Нам требовались истребители. Нам требовалось все, что только могло летать! Но Йокосука ничего не могла прислать. 30 «Зеро», на которых мы прилетели на Иводзиму, оказались последними имеющимися истребителями. Больше не осталось ни одного. Верховное командование в Токио охватили паника и замешательство.

Но однажды утром после очередного опустошительного обстрела нас разбудили радостные крики. Флот не сумел найти для нас самолеты, но все-таки о нас не забыли. На горизонте показались несколько транспортных кораблей, направляющихся к острову. Мы выскочили на берег, крича и смеясь от счастья. Фортуна неожиданно улыбнулась нам. Но тут мы увидели столбы огня и воды на месте кораблей. Американские подводные лодки караулили возле острова, ожидая именно такой операции.

Последняя катастрофа оказалась решающей. Всем нам стало ясно, что мы сможем оказать только символическое сопротивление, и американцы буквально через час или два после высадки полностью овладеют Иводзимой. Буквально все, кто тогда находился на этой проклятой богом куче вулканической лавы с горячими серными источниками, ждали этого. Но мы ошиблись. Кто же мог предвидеть, что американцы упустят бесценную возможность захватить остров с минимальными потерями? Мы были абсолютно уверены, что жить нам осталось лишь несколько дней.

Но американцы так и не появились. Наблюдатели, размещенные по всему периметру острова, круглосуточно с тревогой осматривали горизонт. Но даже со склонов горы Сурибати не был виден флот вторжения. Не раз издерганным и перенервничавшим наблюдателям казалось, что вдалеке появились корабли. И тогда колокола, барабаны, горны поднимали страшный шум. По тревоге мы выскакивали из своих нор, готовые сражаться, хватали винтовки, но… Но ничего не происходило.

В то время мы не знали, что американцы уже повернули к Филиппинам. Они вернулись к Иводзиме только через 8 месяцев. Но за это время командование перебросило на остров дивизию генерал-лейтенанта Тадамати Курибаяси, насчитывавшую 17000 солдат, а также почти 6000 моряков. Курибаяси превратил Иводзиму в мощную крепость, построив множество дотов, соорудив разветвленную систему пещер и глубоких тоннелей. На остров было загнано столько солдат, сколько вообще могло разместиться на Иводзиме.

Многие японские военные лидеры позднее заявляли, что война кончилась бы гораздо раньше, если бы американцы высадились на Иводзиме в июле 1944 года, а не в феврале 1945 года. Они считали высадку на Филиппинах крупной и дорогостоящей операцией, которую американцы провели успешно, но которая имела мало значения. Она лишь незначительно приблизила поражение Японии, которое уже вполне отчетливо вырисовывалось в перспективе.

Долгожданная высадка состоялась 19 февраля 1945 года, причем для ее проведения пришлось привлечь огромные силы. Согласно американским отчетам, флот вторжения состоял из 495 кораблей, в том числе 17 авианосцев. По официальным данным, в налетах на Иводзиму участвовали 1170 истребителей и бомбардировщиков.

На остров были высажены 75144 человека, но американцам пришлось выдержать самую жестокую битву за все время войны на Тихом океане. Они потеряли 5324 человека убитыми и около 16000 раненными. Остров был объявлен полностью захваченным 16 марта, когда были уничтожены последние японские защитники.

После нескольких ложных тревог пришла радиограмма из Йокосуки, которая удивила нас. Командование сообщило, что все пилоты и командиры авиационных частей должны вернуться в Японию на транспортных самолетах, которые уже отправлены на остров.

Неожиданное помилование обрадовало летчиков. Мы уже приготовились погибнуть в бою, а нам снова даровали жизнь! Мы побросали винтовки и помчались на главную взлетную полосу, чтобы вместе с механиками и техниками побыстрее засыпать сотни воронок, которые усеяли ее.

Мы даже не могли надеяться на подобное чудо, поэтому после разгрома 4 июля и не пытались ремонтировать полосу. Вместе с другими пилотами я превратился в кули. Мы работали до упаду. Разумеется, не все были рады. Кое-кому предстояло остаться на острове – наземному персоналу, пехотинцам. Ни один из них не произнес ни слова осуждения, но все было совершенно ясно написано на их лицах.

Ближе к вечеру приземлился первый из транспортных самолетов. Это были старые бомбардировщики, которые летели над самой водой, чтобы избежать обнаружения радарами американских кораблей, которые вполне могли находиться где-то рядом. Йокосука хотела избежать случайностей. Нам еще крупно повезло, что ни один «Хеллкэт» не появился, когда садились и взлетали эти самолеты. На Иводзиму прибыли 7 двухмоторных бомбардировщиков, чтобы забрать летчиков в Японию.

Но даже теперь дала знать о себе жесткая кастовая система. В самом отчаянном положении все равно продолжали проявляться вековые традиции. Все эвакуируемые садились в самолеты строго по старшинству. Никакие другие факторы в расчет не принимались.

Моя группа из 11 уоррент-офицеров и рядовых была последней. Предстояло вывезти так много офицеров, что нам просто не осталось места. Мы мрачно проводили взглядами последний самолет, поднявшийся в воздух и направившийся в сторону Японии.

 Но на следующий день на Иводзиму прилетел один самолет, чтобы забрать нас. Я не поверил своим глазам, когда это летучее ископаемое появилось на взлетной полосе. Мало того, что самолет был устаревшим. Ему настоятельно требовался ремонт, так как он явно был неспособен летать. Самолет едва дотянул до Иводзимы. После того, как 11 человек поднялись на борт, он заскрипел и подозрительно осел. Для начала он не смог набрать взлетную скорость, и пилоту пришлось рулить назад. При этом один мотор чихал и плевался дымом.

В течение 2 часов механики молча работали, чтобы привести его в порядок. Эти 2 часа показались нам целыми неделями. Мы постоянно посматривали в небо, опасаясь, что там появятся «Хеллкэты», и пулеметные трассы разрежут на куски бедный старый  самолет. Один-единственный истребитель мог обречь всех на гибель.

Наконец механики закончили, и мотор заработал настолько гладко, насколько позволяли его изношенные детали. Механики выглядели настолько несчастными, что я не выдержал. Поднимаясь на борт самолета, я обернулся и крикнул: «Мы вернемся! Вернемся, как только получим новые истребители!»

Через 10 минут после того, как мы поднялись в воздух, наш самолет отчаянно затрясся. Вибрация была настолько сильной, что у нас застучали зубы. Я посмотрел в иллюминатор на правый мотор. Он буквально норовил выскочить из своей гондолы. Как эта старая развалина собирается пролететь 650 миль, отделяющих нас от Японии?

Второй пилот, молодой мальчишка лет 20, выглянул из пилотской кабины. «Уоррент-офицер Сакаи? Не будете ли вы любезны пройти сюда и помочь нам?» Он был бледен и трясся почти так же сильно, как самолет.

Я знал ответ еще до того, как он кончил говорить. «Поворачивайте назад. На этом моторе мы никогда не долетим до Японии. Лучше вернуться и отремонтировать его, как следует», – резко бросил я.

Экипаж повиновался беспрекословно. Вернувшись на Иводзиму, мы тщательно осмотрели неисправный мотор. Судя по всему, у него были неисправны свечи. Мы поставили новые и снова взлетели.

Бомбардировщик медленно полз в сторону Японии. Но наши тревоги совсем не закончились. Примерно через полтора часа мы попали в сильную грозу. Струи воды хлестали по нашей летучей развалине. Самолет тек, как решето. Снова появился второй пилот и пригласил меня в кабину.

Первый пилот был лишь немного старше – 22 года в лучшем случае. «Господин уоррент-офицер, следует нам попытаться подняться над тучами, или лучше лететь ниже их?»

«Спускайтесь», – приказал я.

Гроза не утихала, временами видимость падала до нуля. Она была почти такой же сильной, как шторм, в который мы попали несколько дней назад, пытаясь отыскать американское оперативное соединение возле Сайпана. Убийственные воздушные потоки швыряли бомбардировщик из стороны в сторону, его кидало вверх и вниз. Мы опускались все ниже и ниже, пока самолет не начал буквально скользить по гребням волн.

У пилота по лицу текли струйки пота, и он начал понемногу паниковать. Бледный, как мел, он повернулся ко мне и плаксиво спросил: «Где мы сейчас?»

Это был самый глупый вопрос, который я когда-либо слышал от пилота. Несколько секунд я от изумления не мог произнести ни слова. Затем я рявкнул: «Вон из кресла! Я поведу самолет!» Он не стал тратить время на споры и моментально уступил мне место.

Лететь пришлось вслепую. Еще 90 минут я вел неуклюжий самолет сквозь ветер и дождь, ничего не видя. А потом показались знакомые очертания земли к югу от Токийского залива.

Крики радости потрясли бомбардировщик. Вопили и экипаж, и пассажиры.

Мы приземлились на бомбардировочной авиабазе Кисарадзу на другой стороне бухты напротив Йокосуки. Я посмотрел на просторный аэродром. Япония! Я снова дома! На родной земле! А ведь я столько раз был совершенно убежден, что больше никогда ее не увижу. Как здесь все отличается от Иводзимы, где мы были всего несколько часов назад!

Для меня и 10 остальных летчиков, которые вырвались из вулканического ада, чистая и свежая пресная вода казалась самой желанной вещью в целом мире. Вода, которая не имеет гнусного привкуса серы, которая не протухла в цистернах. Все мы дружно бросились к водопроводному крану возле вышки управления полетами. Мы открутили вентиль и принялись жадно глотать холодную влагу. Я пил и пил, наслаждаясь невыразимым вкусом воды, которая омывала иссохшее и горящее горло, возвращая жизнь.

Но Иводзима все-таки осталась с нами. Мы с Муто одновременно подумали об одном и том же, и сразу не смогли сделать ни одного глотка больше. Мы подумали о своих товарищах, которые умерли несколько дней назад от ран, полученных во время обстрела. Они глотали едкую вулканическую пыль и хрипели в агонии: «Воды! Воды!» Но воды там не было ни капли.